Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
Однако и в этой сфере применение ИКТ оказалось сопряжено с новыми проблемами, решить которые будет непросто. Эти технологии создали широкие возможности для «беловоротничковой» преступности. Банкротство корпорации Enron, хищение 5 млрд долларов из банка «Сосьете Женераль», махинации с бухгалтерской документацией, уязвимость счетов перед атаками хакеров и другие признаки показывают, что колоссальные затраты на внедрение информационных технологий не привели к соответствующему увеличению экономической эффективности.
Немаловажен для нашей темы и другой важный вывод этого и аналогичных исследований: позитивный эффект от применения ИКТ увеличивается по мере повышения уровня индустриального развития страны, причем увеличивается нелинейно. Таким образом, индустриализация («догоняющее» развитие, в терминах В. Л. Иноземцева) — необходимое условие для того, чтобы национальная экономика могла с успехом воспользоваться средствами постиндустриального уклада. В «развивающихся странах» внедрение ИКТ оказывается убыточным.
Все это нисколько не снимает с национальной повестки дня России задачу развития и освоения современных информационных технологий и строительства адекватного им «общества знания». Как было сказано выше, обладание такими технологиями и принадлежность к группе стран с развитой социодинамикой знания — условие для самого существования независимой страны в мире, входящем в полосу нестабильности и трансформации.
Глава 9 Деградация «знания власти»
В самом начале 90-х годов, продолжая движение по траектории, заданной во время перестройки, власть РФ привела своими действиями к глубокой деградации собственной когнитивной структуры и своего интеллектуального обеспечения. Эта деградация проявилась во всех срезах системы знания и его социодинамики, а также во всех главных функциях государственной власти.
Во многом это стало следствием той жесткой интенсивной кампании, которая велась во время перестройки против государства вообще, против государственного аппарата СССР и всего сообщества работников управления («бюрократов»). Все эти категории специалистов составляли важную часть социальной системы советского «общества знания». Они были представлены носителями «сталинской идеологии», а их сообщество подвергнуто демонтажу.
О. И. Шкаратан писал в книге «Социология перестройки»: «Эта гигантская масса управленцев путем простого деления множила должности в аппарате и, утратив корни общественно-продуктивного существования, в своей значительной части превратилась в паразитирующего бюрократа, в своеобразный аналог древнеримского люмпен-пролетариата, столь же зависимого, как и он, от милостей и подачек политической элиты. Тем самым перерожденная в этом смысле мелкая бюрократия составила подлинную социальную базу сталинской диктатуры» [195, с. 56].41
Возмущение Шкаратана вызывает даже то, что часть работников госаппарата пользовалась служебными машинами или бесплатным проездом на общественном транспорте: «Общественный транспорт (без такси) обошелся [в 1983 г.] в 4,3 млрд руб. Но из них 3,3 млрд руб. были компенсированы проданными билетами. Надо полагать, если бы многие работники аппарата не имели права бесплатного проезда, то убыток от общественного транспорта был бы значительно меньше, если бы он вообще имел место… И в этих-то условиях мы слышим от чиновных лиц один за другим призывы повысить цены за проезд в общественном транспорте!» [195, с. 69]. Вот на таком «знании» базировалась перестройка.
Атаке подверглись те структуры «общества знания», которые в государственной власти выполняли функции рефлексии, анализа и предвидения — министерства и Академия наук, КГБ и Госплан. Л. Баткин в книге-манифесте «Иного не дано» тотально отвергает саму идею государственного управления: «Зачем министр крестьянину — колхознику, кооператору, артельщику, единоличнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии наук — сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?» [28, с. 176].
Удары наносились и по инструментам познавательной деятельности, абсолютно необходимым для власти и управления. Вот, С. Г. Кордонский в поразительной по своему пафосу статье громит статистику: «Состояние государства описывается государственной и ведомственной статистикой, “лукавые цифры“ которой интерпретируются теоретическими схемами обществоведения. Жизнь государства определяется циклом „сбор и обработка статистической информации — обществоведческая интерпретация — планирование — принятие решений», который повторяется каждый месяц, квартал, год, полугодие, пятнадцать лет» [96, с. 168].
Это — невероятное заявление в культурной, промышленно развитой стране в конце XX века, и еще более невероятно, что оно опубликовано тиражом 50 000 экземпляров в издательстве «Наука» Академии наук СССР. В нем отвергается сама функция власти вести непрерывное формализованное измерение главных параметров жизни народа, общества, страны, архивировать по установленной методологии данные этих измерений, а также осмысливать эти данные согласно имеющимся теоретическим представлениям. Столь же нелепо обвинение обществоведению в том, что оно — «государственный институт». Что хотел этим обвинением сказать Кордонский? Что обществоведение не должно сообщать знание государственным органам? Что обществоведы не должны работать в государственных учреждениях?
Национальная трагедия России состоит, в частности, и в том, что это агрессивное мракобесие на время стало господствовать в государстве. Те меры, которые были предприняты в конце 80-х годов против сегмента «общества знания», непосредственно обслуживающего государственную власть, имели катастрофические последствия. Бумаги, которые исходили из ведомств, заполненных людьми с «новым мышлением», были написаны на таком языке и с такой логикой, что не поддавались интерпретации ни в рамках рационального знания, ни в рамках здравого смысла. При чтении этих бумаг вспоминались слова М. Е. Салтыкова-Щедрина: «Наверное, в граде сем имеет произойти неслыханнейшее воровство!»
С 1989 г. началась быстрая и все более глубокая деградация культуры языка высшего слоя чиновников. Она не остановлена и поныне. Вот проект Государственной программы «Развитие сельского хозяйства… на 2008-2012 годы», обнародованный Министерством сельского хозяйства РФ в конце 2007 г. Каким языком он написан! Читаем, например, что предусмотрено «субсидирование маточного поголовья крупного рогатого скота мясных пород по системе технологии мясного скота „корова-теленок“». В разделе «Целевые индикаторы» на 2009 г. поставлена такая задача: «Поголовье мясных коров, тыс. голов — 414, в том числе коров, тыс. гол. — 168». Это пишут эксперты Министерства, люди с высшим образованием не в первом поколении, это визируют начальники департаментов, это читает министр. Язык не сказывается на качестве решений? Это ошибочное мнение, язык — инструмент мышления, его деградация есть симптом болезни.
Глубокая деградация произошла в ходе реформы в системе тех информационных каналов, которые соединяют власть с обществом и граждан в нацию. Информационное пространство определяет эффективность «знания власти». Народы и сложились из племен благодаря тому, что государство организовало «сгустки» информационных связей. Позже для сплочения народов и наций огромное значение приобрело печатное слово. Оно создало матрицу для формирования гражданских наций — общенациональную печать. Эта роль не утрачена печатью и при господстве телевидения. Телевидение действует скорее как фактор, изолирующий людей, а чтение печатного текста обладает способностью порождать мысленный диалог.
Центральная газета, одновременно дающая во все уголки страны важные для всех сообщения, порождала ощущение национальной общности и тем самым глубинное горизонтальное чувство товарищества, которое и есть сопричастность народу. Газета задавала национальную повестку дня и потому стала одной из систем, которые непосредственно воспроизводят народ и общество. Организовать и держать такую систему может только государство с его почтовым ведомством.
В советское время десяток «центральных» газет одновременно задавал всему населению общий понятийный язык и канву для осмысления реальности. Выполнение этой функции советской печати страдало рядом недостатков, но несомненно, что все ее читатели соединялись полученной информацией.
В ходе реформы система печати была ликвидирована таким образом, что сразу была подавлена ее соединяющая функция. «Центральные» газеты перестали существовать. Появилось множество газет, в совокупности создающих хаос и подрывающих общую систему мировоззренческих координат. Но даже и такое печатное слово перестало достигать большинства граждан. В 1990 г. 1 тысяча жителей РСФСР ежедневно получала 700 экземпляров газет, а сейчас в РФ 117-120, то есть в 6 раз меньше. Общество резко разделено на две части — меньшинство, читающее газеты, и большинство, газет не читающее. Информационное пространство, покрываемое печатным словом, разорвано. Это — важное разделение. Многие категории сигналов власти не проходят в общество — ликвидированы необходимые для них каналы. Социодинамика знания власти деформирована.42
