Арчибальд Кронин - Вычеркнутый из жизни
— Чье это?
— Ваше, — поспешно ответила Лена. — Только сейчас ни о чем меня не спрашивайте. Приводите себя скорее в порядок.
Покуда он мылся, она разожгла камин в гостиной, прошла в маленькую кухоньку, поставила на плиту две кастрюли и начала собирать на стол. Когда он вошел, выбритый, в фланелевых брюках и рубашке с отложным воротничком, ее приготовления были почти закончены. Молча она придвинула стул к столу, жестом пригласила его сесть и поставила перед ним чашку бульона.
Он взял ее обеими руками и только тогда заметил ложку на скатерти, возле своего места; он погрузил ее в густой отвар и дрожащей рукою поднес ко рту. Когда в чашке ничего не осталось, Лена поставила перед ним тарелку с тушеным мясом. Он ел молча и сосредоточению, не замечая, что она наблюдает за ним. Он был страшно худ, но куда более тяжелое впечатление производила мертвенная неподвижность его лица. Покончив наконец с едой, он вздохнул, поднял голову и тихо сказал:
— Я давно уже так не ел, очень давно.
— Вы лучше себя чувствуете? — спросила Лена, вставая, чтобы скрыть слезы, непрошенно навернувшиеся на глаза.
— Гораздо лучше.
И он поднялся, словно собираясь уходить; казалось, навязчивая идея — идти, идти — владела им…
Лена живо пододвинула его стул к камину. Когда он понял, что это для него, он сел, крепко сжал руки и уставился в огонь. Время от времени взгляд его с каким-то робким удивлением скользил по комнате, впитывая в себя уют этих четырех стен.
Убирая со стола, Лена все время наблюдала за ним, и лицо ее вдруг приняло решительное выражение. Конечно, в отсутствие хозяйки дома крайне трудно решить такой вопрос, но это ее не остановит. Она кончила мыть посуду, опустила закатанные рукава и вышла. Через десять минут она вернулась. Пол все еще сидел неподвижно, уставившись на огонь.
Внезапно почувствовав ее присутствие, Пол вздрогнул, вскочил на ноги.
— Мне пора уходить.
— Куда?
— К себе в отель.
— А где он?
Он попытался выдавить улыбку, но мускулы лица почему-то не послушались. Плечи его опустились, голова склонилась на грудь.
— Вы хотите знать где? Под Арками. Если туда не придешь вовремя, останешься без крова. — Короткий смешок потряс его. — Признаться, неприятное ощущение, когда струи дождя текут у тебя по спине.
— Нет, — объявила Лена. — Вы туда не пойдете.
— Но я должен идти. — Теперь он заговорил с горячностью. — Неужели вы не понимаете? Не могу же я всю ночь гранить мостовую? Дайте мне мое пальто! Если я прозеваю свою место, где, спрашивается, я буду спать?
— Здесь, — отвечала Лена. — Здесь вы будете спать. Я вам постелю на половине миссис Хэнли. У нее там есть свободная комната. И чем скорее вы ляжете в постель, тем лучше.
Она круто повернулась, повела его на площадку и распахнула дверь в комнату, где все уже было для него приготовлено. Красные шторы были спущены, лампа зажжена, в камине теплился газовый огонек, с удобной кровати было снято покрывало.
Пол медленно протер глаза тыльной стороной руки, словно не в силах осмыслить, что это животворное тепло — для него.
— Подумать только, — ошеломленно и даже торжественно проговорил он, — ужин… и кровать. Какими словами выразить…
— Ах, Пол, — взмолилась Лена (голос у нее дрожал), — не надо сейчас говорить… Ложитесь, отдохните.
— Хорошо, — согласился он. — Это и вправду будет… отдых.
Пока они стояли в дверях, внезапный порыв ветра струями дождя ударил в окна. Пол вздрогнул и чуть не расплакался, как дитя, при мысли о том, какая сырость и холод ждали его на улице. Отвернувшись, чтобы Лена не заметила судороги, пробежавшей по его лицу, он вошел в комнату и закрыл за собою дверь.
Глава IV
В комнате было уже светло, когда Пол проснулся. Несколько минут он лежал не шевелясь, стараясь понять, где он и что с ним, затем, услышав шаги за дверью, встал, быстро оделся и вышел в кухню. Лена уже приготовила завтрак и накрывала на стол. При его появлении она смешалась, краска густой волной залила ее лицо и шею. Она почти не спала эту ночь, думая о Поле, который наконец-то был так близко от нее, и в то же время упрекала себя за вольность, которую себе позволила в отсутствие хозяйки. И все же, как ни затруднительно было ее положение, интуитивно она чувствовала, что любой ценой должна удержать Пола здесь, вдали от улицы, ну хотя бы до возвращения миссис Хэнли. Она налила кофе, поставила перед ним яйцо и поджаренный хлеб и смотрела, как он ест. Он был молчалив, и она тоже считала уместнее не тратить лишних слов. Позавтракав, Лена без дальнейших разговоров, словно его пребывание здесь было чем-то само собой разумеющимся, ушла в «Бонанзу».
После ухода Лены Пол вернулся в свою комнату и, охваченный бесконечной усталостью, пробыл там почти всё утро. Наконец-то после стольких мытарств у него появилась крыша над головой, позволявшая на какое-то время чувствовать себя в безопасности, и он принялся размышлять.
Очутившись вне злополучных Арок, прилично одетый, сытый, он почувствовал, что мужество возвращается к нему, мозг его работал яснее, и он решил, что должен в конце концов собраться с духом и пойти к мистеру Освальду на дом.
Ровно в четыре часа он вышел на улицу. До холма Бримлок путь был неблизкий, и ему пришлось несколько раз присаживаться на скамейку, пока он шел через парк. И все-таки приблизительно через час он уже добрался до мест, которых так долго избегал.
Намереваясь пересечь Бримлокский проспект, он столкнулся на углу с человеком, который в начинавшихся сумерках с любопытством поглядел на него, прошел мимо, потом вдруг остановился, повернул и зашагал обратно. То был Джек, официант из кабачка «Королевский дуб».
— Никак, это вы! — не без удивления воскликнул Джек. И добавил: — У меня есть кое-что для вас.
Его слова не вывели Пола из апатии. Он стоял и вяло смотрел, как тот рылся в своем потертом бумажнике.
— Ага, вот оно! — воскликнул Джек. — Я его таскаю с собой уже добрых две недели. Луиза Бэрт просила передать вам это письмо.
Тусклый взгляд Пола остановился на грязном конверте, который Джек достал из бумажника, и кровь вдруг быстрее побежала по его жилам. Он протянул руку и взял письмо. Теперь Джек с еще большим любопытством смотрел на него.
— Нельзя сказать, чтобы вы часто к нам заглядывали.
— Да, — отвечал Пол. — Не часто.
— Плохи дела, а?
— Да нет, все в порядке. — Пол говорил машинально, не сводя глаз с конверта, и странное предчувствие вдруг шевельнулось в нем.
Наступило молчание. Джек переминался с ноги на ногу.
— Ладно, — сказал он наконец, — мне пора. Всего наилучшего.
Он опять бросил испытующий взгляд на Пола, пожал плечами и зашагал вниз по улице.
Когда он скрылся из виду, Пол еще некоторое время постоял неподвижно в унылых сумерках. Несколько раз он провел языком по пересохшим губам. Потом, зажав в руке измятое письмо, торопливо пошел к ближайшему фонарю и вскрыл конверт. В неровном свете фонаря он прочитал:
«Дорогой мистер красавчик!
Ты, видно, хотел из меня дуру сделать, мне теперь на тебя глаза раскрыли, так вот я тебя извещаю, заруби себе это на носу, что я выхожу замуж, по-правдашнему, в церкви, и не нуждаюсь больше в твоих ухаживаниях и в том, чего ты мне наобещал, благородный такой сэр. Мистер Освальд об нас позаботился и устроил, что мы с мужем в том месяце поедем в Новую Зеландию, точь-в-точь как он сделал и для моего друга Эда Коллинза, который был здесь до меня, я его, понятное дело, разыщу, когда приеду. Так что я теперь жить буду в новой стране, в довольстве и в роскоши. Воображаю, до чего ты разозлишься!
Твоя Луиза Бэрт.
Ты меня ни разу не надул. Мне тебя жалко».
Разочарованный Пол медленно оторвал взор от письма. В конце концов все оказалось сущей ерундой. И тем не менее странные мысли зароились в его мозгу. Полу казалось, что он парит в сумеречном свете между иллюзией и действительностью. Улица, мягко покачиваясь, уплывала куда-то вдаль. В ушах у него гудело и жужжало. И тут, словно дух его, спавший последнее время, отдохнув, снова набрался сил, все вокруг залил яркий свет. Завеса медленно раздвинулась.
Приподняв одно плечо, протянув руку к колеблемому ветром огоньку, Пол стоял и перечитывал письмо, злобное, дурацкое, насквозь пропитанное дешевым тщеславием обиженного судьбою существа. И одна фраза — насущно важная, исполненная страшного значения — выступала из него, словно начертанная огненными литерами: «…моего друга Эда Коллинза… здесь до меня…» Лицо Пола в полутьме улицы окаменело, застыло. Но глаза его сверкали, и жилки на висках учащенно бились.
Как же он раньше не подумал об этом? Хотя мозг его продолжал лихорадочно работать, он пытался успокоиться, пытался собрать воедино обрывки смутных мыслей.
