Эрнест Хемингуэй - Райский сад
– Ты мог бы заснуть прямо здесь?
– А ты?
– Я не смогу лежать только на спине.
– Поплывем подальше и назад.
– Давай.
Они заплыли далеко, так далеко, что показался берег за соседним мысом, а потом и багряные вершины поднимавшихся над лесом гор. Они полежали на спине, глядя на берег, и не спеша поплыли назад, останавливаясь перевести дух, сначала, когда скрылись из виду вершины гор, потом, когда спрятался соседний мыс, а затем уверенно, в один прием миновали вход в бухту и выбрались на берег.
– Устала? – спросил Дэвид.
– Очень, – сказала Марита. Она никогда не заплывала так далеко.
– Сердце выскакивает?
– О нет, все хорошо.
Дэвид подошел к большому камню и взял одну из бутылок тавельского и два полотенца.
– Ты похожа на котика, – сказал он, опускаясь на песок рядом с Маритой.
Он протянул ей вино, она отпила из бутылки и вернула ее Дэвиду. Он тоже сделал большой глоток, а потом Марита, растянувшись на солнышке, на бархатистом сухом песке возле корзины с закуской, сказала:
– Кэтрин, наверное, не устала бы.
– Как бы не так. Просто она не плавала так далеко.
– Правда?
– Мы очень много проплыли, малышка. Я ни разу не видел с моря гор.
– Ну хорошо, – сказала она. – Сегодня мы ей все равно ничем не поможем, так что не будем думать об этом, Дэвид?
– Да.
– Ты еще любишь меня?
– Да. Очень.
– Может быть, я совершила большую ошибку, и ты стараешься меня не обидеть?
– Никакой ошибки, и я вовсе не стараюсь.
Марита взяла в горсть несколько ярких редисок и съела их, не торопясь, запивая вином. Редиска была молодая, хрустящая и терпкая.
– Не расстраивайся из-за работы, – сказала она. – Все будет хорошо. Я уверена.
– Конечно, – сказал Дэвид.
Он вынул вилкой сердцевину артишока, обмакнув свернутый комочек в приготовленный мадам горчичный соус.
– Можно мне еще тавельского? – спросила Марита. Она сделала большой глоток и вдавила бутылку донышком в песок рядом с Дэвидом, прислонив ее к корзине. – Хороший обед приготовила нам мадам, правда, Дэвид?
– Превосходный. Неужели Ороль ее поколотил?
– Не сильно.
– Она часто ссорится с ним.
– Он старше и был прав, поколотив ее, когда она разбушевалась. Она сама мне призналась под конец. И просила передать тебе…
– Что еще?
– Признание в любви.
– Она и тебя любит, – сказал Дэвид.
– Нет же. Глупый. Просто, она на моей стороне.
– Давай договоримся: больше ничьих сторон нет.
– Нет, – согласилась Марита. – Я и не хотела. Просто так получилось.
– Что получилось, то получилось.
Дэвид передал ей банку с нарезанными артишоками и соус и достал вторую бутылку тавельского. Бутылка все еще была холодной. Он выпил вина.
– Нас просто издергали, – сказал он. – Сумасшедшая женщина вконец издергала Бернов.
– Бернов?
– Конечно, Берны – это мы. Потребуется немного времени, чтобы оформить бумаги. Но это формальность. Хочешь, я дам письменное заверение. Думаю, с ним я справлюсь.
– Я тебе и так верю.
– Я напишу это на песке, – сказал Дэвид.
Вернувшись, они заснули крепким сном и проспали чуть ли не до вечера, а когда Марита открыла глаза и посмотрела на спящего рядом Дэвида, солнце уже садилось. Дэвид спал, крепко сжав губы, вытянув руки вдоль тела, и ровно дышал во сне, а женщина смотрела на его лицо, грудь, думая о том, что до сих пор видела его спящим только два раза. Она подошла к двери в ванную, взглянула на себя в высокое зеркало и улыбнулась. Одевшись, она пошла на кухню поболтать с мадам.
Позже, пока Дэвид все еще спал, она присела рядом с ним на кровать. В сумерках на фоне загорелого лица волосы его казались совсем светлыми. Она ждала, когда он проснется.
Они сидели в баре за виски с содовой. Марита старалась пить поменьше.
– Ты бы мог ездить в город каждый день, – сказала она, – брать газеты, заходить в бар и читать их в одиночестве. Жаль, здесь нет клуба или кафе, чтобы ты обзавелся приятелями.
– Чего нет, того нет.
– И все же тебе иногда надо бывать одному, без меня, когда ты не работаешь. А то кругом – одни женщины. Я хочу, чтобы у тебя появились друзья. В этом Кэтрин была очень не права.
– Она не нарочно. Я сам виноват.
– Может быть, и так. А у нас будут друзья? Настоящие друзья?
– У нас уже есть по одному.
– А другие будут?
– Возможно.
– И ты забудешь меня, потому что с ними будет интереснее.
– Интереснее не бывает.
– Но появятся молодые, современные, знающие много нового люди, и я тебе наскучу.
– Не появятся, и ты не наскучишь.
– Я их убью. Я – не Кэтрин, я тебя никому не уступлю.
– Вот и хорошо.
– Хочу, чтобы у тебя были друзья и фронтовые товарищи, с которыми можно было бы охотиться и играть в карты в клубе. Ну а женщины-подруги тебе ни к чему, правда? Молодые, современные, влюбчивые, по-настоящему понимающие тебя и тому подобное.
– Ты же знаешь, я не повеса.
– Женщины постоянно меняются, – сказала Марита. – Каждый день новые. Никто не застрахован, а уж тем более ты.
– Я люблю тебя, – сказал Дэвид, – и ты – моя жена. Главное – не принимай близко к сердцу. Просто будь рядом.
– Я с тобой.
– Знаю, и я рад видеть тебя, чувствовать, что ты рядом и что мы будем спать вместе и будем счастливы.
В темноте Марита лежала, прижавшись к нему, и он ощутил прикосновение ее губ, груди, рук.
– Я – твоя женщина, – шептала она в темноте. Твоя. Что бы ни случилось, я всегда буду твоей. Ласковой и любящей.
– Да, моя любовь. Спи. Спи сладко.
– Раньше ты, – сказала Марита, – я приду через минутку.
Когда она вернулась, Дэвид уже спал, и она забралась под простыню и легла рядом. Он спал на правом боку, и дыхание его было тихим и ровным.
Глава тридцатая
Проснулся Дэвид рано, с первым, проникшим в комнату утренним светом. За окном еще стоял серый полумрак, сосны были не похожи на те, что он привык видеть из своего окна, и, казалось, море за ними начиналось гораздо дальше. Он отлежал правую руку, и она плохо слушалась. Стряхнув сон, Дэвид увидел чужую постель, а потом спавшую рядом Мариту. Он все вспомнил и, с нежностью посмотрев на нее, прикрыл молодое загорелое тело простыней, еще раз осторожно поцеловал ее и, надев халат, вышел во влажное от росы утро, унося с собой ее образ. У себя в комнате он принял холодный душ, побрился, надел рубашку и шорты и пошел в рабочую комнату. Возле комнаты Мариты он остановился, тихонько приоткрыл дверь, какое-то время постоял, глядя на спящую девушку, потом осторожно закрыл дверь и пошел к себе. Он приготовил карандаши и новую тетрадь, пять карандашей заточил и начал писать рассказ об отце и о том рейде в год восстания Маджи-Маджи, который начался с перехода через злополучное озеро. Он был еще в пути, преодолев только часть кошмарного перехода, когда восход солнца застал их на полдороге в таком месте, где идти можно было только в темноте. С наступлением невыносимой жары стали появляться миражи. К тому времени, когда утро за окном было в самом разгаре и с моря через сосны подул сильный свежий восточный бриз, он как раз проснулся в лагере под фиговыми деревьями, там, где по обнаженной породе обрыва стекала вода. На рассвете, сняв лагерь, они отправились в путь по лощине, переходящей в узкий, глубокий овраг.
Он понял, что знает об отце гораздо больше, чем когда писал этот рассказ в первый раз, и это было видно хотя бы по тем незначительным деталям, благодаря которым образ отца получался более осязаемым, и теперь в рассказе было уже не одно, а несколько измерений. Теперь он был счастлив, что отец оказался не так прост.
Дэвид писал уверенно, легко, и уже найденные раньше фразы ложились на бумагу четкими и завершенными, а он исправлял и перекраивал их так, точно работал над корректурой. Он не потерял ни единого предложения, и многие фразы остались без изменения, такими, как он их запомнил. К двум часам дня Дэвид восстановил, исправил и доработал столько, сколько раньше мог написать лишь за пять дней. Он попробовал работать дальше и впервые перестал сомневаться, что все утраченное возвратится к нему полностью.
Примечания
1
Булочку и кофе с молоком (фр.).
2
Здесь: хищник (фр.).
3
Коньяк с содовой (фр.).
4
Это месье? (фр.)
5
Месье то же самое? (фр.)
6
Кофе со сливками (фр.).
7
Яичницу с ветчиной (фр.).
8
Копченый окорок (исп.).
9
Испанский хлебный суп (исп.).
