Эрнест Хемингуэй - Райский сад
– Нет, – сказал Дэвид. – Не сейчас. Может быть, ты его запишешь?
– На бумаге у меня ничего не получается. Ты же знаешь. А пересказать могу в любой момент. Ведь другие рассказы тебе ни к чему? Они были совсем никудышные.
– Все-таки зачем ты это сделала?
– Чтобы помочь тебе. Ты поедешь в Африку и напишешь все заново. Теперь ты стал взрослым и сумеешь во всем разобраться. Природа не могла сильно измениться. Впрочем, лучше бы ты написал что-нибудь об Испании. Ты говорил, что природа там напоминает Африку, но зато в Испании говорят на нормальном языке.
Дэвид налил себе виски, отыскал бутылку минеральной воды и долил немного в стакан. Он вспомнил тот день и то место в долине по дороге в Ле-Гро-дю-Руа, когда они набрали в бутылки такой же минеральной воды и как…
– Давай не будем говорить о писательстве, – сказал он Кэтрин.
– Но я хочу, – сказала Кэтрин. – Только о настоящей, нужной работе. У тебя так хорошо получалось, пока ты не начал писать эти рассказы. Отвратительнее всего было читать о грязи, о мухах, о жестокости и зверствах. Ты, похоже, просто погряз в них. А эта ужасная сцена бойни в кратере и бессердечность твоего отца?
– Можно сейчас не говорить об этом? – спросил Дэвид.
– Нет, я буду говорить, – сказала Кэтрин. – Я хочу, чтобы ты понял, почему я должна была их сжечь!
– Напиши все, что хочешь сказать, – сказал Дэвид. Я бы предпочел тебя не слышать.
– На бумаге у меня ничего не получится, Дэвид.
– Получится.
– Нет. Но я могу пересказать их кому-нибудь, кто сможет записать, – сказала Кэтрин. – Если бы ты относился ко мне получше, ты бы сам записал. Если бы ты любил меня, то был бы рад помочь.
– У меня только одно желание – убить тебя, – сказал Дэвид. – И я не делаю этого только потому, что ты – сумасшедшая.
– Ты не смеешь так говорить со мной, Дэвид.
– Неужели?
– Нет. Не смеешь. Не смеешь. Слышишь?
– Слышу.
– Тогда запомни, ты не смеешь говорить мне такое. Не смеешь говорить такие гадости.
– Слышу, слышу, – сказал Дэвид.
– Не смеешь. Я не потерплю. Я разведусь с тобой.
– Буду только рад.
– Тогда я останусь и не дам тебе развода.
– Тоже неплохо.
– Я сделаю с тобой все, что захочу.
– Уже сделала.
– Я убью тебя.
– Наплевать, – сказал Дэвид.
– Даже в такую минуту ты не способен выражаться как джентльмен.
– Интересно, что сказал бы джентльмен в такую минуту?
– Что он сожалеет.
– Ладно, – сказал Дэвид. – Я сожалею… Я сожалею, что встретил тебя. Я сожалею, что женился на тебе.
– Я тоже.
– Заткнись, будь добра. Расскажи это кому-нибудь другому, кто сможет изложить все на бумаге. Я сожалею, что твоя мать встретила твоего отца и они зачали тебя. Я сожалею, что ты родилась и выросла. Я сожалею обо всем, что мы делали вместе, – и плохом, и хорошем…
– Неправда.
– Ладно, – сказал он. – Заткнусь я. Я не собираюсь произносить речей.
– Тебе просто жаль самого себя.
– Возможно, – сказал Дэвид. – Но, черт возьми, дьяволенок, зачем тебе понадобилось их сжигать? Мои рассказы?
– Я должна была, Дэвид, – сказала она. – Жаль, если ты не понимаешь.
На самом деле он все понял еще раньше, и его вопрос, теперь это было ясно, был чисто риторическим. Он не любил пустых фраз, не доверял фразерам, и ему стало стыдно за свою слабость. Он неторопливо пил виски с содовой, думая о том, как ошибаемся мы, считая, что, поняв, можно все простить, и постарался внутренне собраться, как в былые времена, когда вместе с механиком и каптенармусом проверял перед вылетом самолет, его мотор и вооружение. Тогда в этом не было необходимости, потому что они и так превосходно делали свое дело, но для него это был способ не думать о предстоящем и, как ни сентиментально это звучит, хоть как-то утешало. Сейчас это было необходимо, потому что он искренне был готов убить Кэтрин. Ему было стыдно за последовавшую за этими словами тираду. Но все сказанное было правдой, и теперь нужно было взять себя в руки на случай, если он вдруг начнет терять контроль над собой. Он налил еще виски, добавил минеральной воды и стал смотреть, как поднимаются и лопаются крошечные пузырьки воздуха. «Чтоб ее черти взяли», – подумал он, но вслух сказал:
– Извини, я погорячился. Конечно же, я понимаю.
– Очень рада, Дэвид, – сказала она. – Утром я уезжаю.
– Далеко?
– В Андай, а оттуда в Париж, чтобы найти художников для книги.
– Вот как?
– Да. По-моему, надо ехать. Мы и так потеряли много времени, а сегодня мне столько удалось сделать, что не хочется сбавлять темп.
– Как ты поедешь?
– На «бугатти».
– Не стоит ехать одной.
– Но я хочу.
– Не стоит, дьяволенок, поверь мне. Я не отпущу тебя.
– А поездом можно? Есть поезд прямо до Байонна. А там или в Биаррице я могу взять напрокат машину.
– Давай поговорим об этом утром.
– Но я хочу сейчас.
– Тебе не следует ехать, дьяволенок.
– Я поеду, – сказала она. – И ты меня не остановишь.
– Я только думаю о том, как тебе лучше добраться.
– Нет. Неправда. Ты не хочешь, чтобы я ехала.
– Если подождешь немного, мы можем поехать вместе.
– Я не хочу ехать вместе. Я хочу поехать завтра на машине. Если ты против, я поеду поездом. Ты не можешь помешать мне уехать на поезде. Я уже достаточно взрослая, а быть твоей женой еще не значит быть твоей рабой или твоей собственностью. Я еду, и ты меня не остановишь.
– Ты вернешься?
– Думаю, да.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно, но это не важно. План очень разумный и правильный. Из него уже ничего не выбросишь…
– В мусорную корзину, – подсказал Дэвид, но тут же вспомнил о самообладании и сделал глоток виски. – Хочешь в Париже посоветоваться со своими адвокатами? – спросил он.
– Если понадобится. Обычно я с ними советуюсь. Раз у тебя нет адвокатов, это еще не значит, что другим возбраняется их иметь. Или ты хочешь обратиться к моим?
– Нет, – сказал Дэвид. – К черту твоих адвокатов.
– Как у тебя с деньгами?
– С деньгами все в порядке.
– Нет, правда, Дэвид? Рассказы, должно быть, немало стоили. Мне это не давало покоя, но я свои обязательства помню. Я все выясню и сделаю что положено.
– Что-что?
– Сделаю все, что положено.
– И что же положено?
– Я оценю их стоимость и перечислю на твой счет в два раза больше.
– Вот это щедрость, – сказал Дэвид. – Ты всегда была бессребреницей.
– Я хочу быть справедливой, Дэвид, и рассказы, возможно, стоят намного больше, чем их могут оценить.
– И кто же назначит цену?
– Найдется кто-нибудь. Есть же люди, знающие цену всему.
– Кто же?
– Ну, не знаю, Дэвид. Наверное, такие, как редактор журнала «Атлантик мансли», или «Харперз», или «Нувель ревю франсэз».
– Пойду-ка пройдусь немного, – сказал Дэвид. – С тобой все в порядке?
– Все, если не считать того, что меня гложет вина за причиненное тебе зло, и я должна это как-то компенсировать, – сказала Кэтрин. – Мне надо в Париж еще и поэтому. Не хотелось говорить тебе.
– Не будем считаться, – сказал Дэвид. – Итак, ты хочешь поехать поездом?
– Нет. Я хочу ехать на машине.
– Ладно. Поезжай на «бугатти». Только будь осторожна и на горной дороге не гони.
– Я поведу машину так, как ты учил меня, буду думать, что ты рядом, и стану болтать с тобой, рассказывать разные истории и еще фантазировать о том, как я спасла тебе жизнь. Это моя любимая тема. Рядом с тобой дорога покажется мне короче и легче, а скорость – не такой большой. Я чудесно доеду.
– Хорошо, – сказал Дэвид. – Не бери в голову. Если не сумеешь выехать рано утром, заночуй в Ниме. В отеле «Император» нас еще не забыли.
– Я думаю доехать до Каркасона.
– Нет, дьяволенок, лучше не надо.
– А вдруг я встану пораньше и доберусь до Каркасона? Я поеду через Арль и Монпелье и не стану терять время на остановку в Ниме.
– Если выедешь поздно, остановись в Ниме.
– Ребячество какое-то, – сказала она.
– Я поеду с тобой, – сказал он.
– Нет, пожалуйста. Мне важно справиться самой. Это действительно так. Мне незачем тебя обманывать.
– Пусть так, – сказал он. – Но я должен ехать.
– Ну пожалуйста, не надо. Не бойся за меня. Я поведу машину осторожно и прекрасно доберусь без остановок.
– Нельзя, дьяволенок. Сейчас рано темнеет.
– Не волнуйся. Ты – прелесть, что отпускаешь меня. Ты мне все позволял. И ты простишь меня, если я сделаю что-нибудь не так. Я буду очень тосковать по тебе. Я уже тоскую. В следующий раз поедем вместе.
– У тебя сегодня был трудный день, – сказал Дэвид. – Ты устала. Разреши мне хотя бы проверить твою «бугатги». Я проеду до города и обратно.
Проходя мимо двери в комнату Мариты, он остановился и сказал:
– Хочешь покататься?
– Да, – ответила она.
– Тогда пошли.
Глава двадцать седьмая
Дэвид сел в машину, и Марита устроилась рядом на переднем сиденье. Он вырулил на дорогу, слегка припорошенную прибрежным песком, и поехал, посматривая то на черное шоссе, то на заросли папируса, начинавшиеся поодаль слева, то направо, на пустынный берег и море. Он ехал прямо по шоссе, пока не показался быстро приближавшийся, окрашенный белой краской мост, и тогда он, рассчитав расстояние, стал сбрасывать скорость – убрал ногу с педали газа и слегка нажал на тормоз. Машина хорошо держала дорогу, при каждом нажатии на педаль равномерно замедляла ход, и при этом ее не заносило и не вело в сторону. Перед мостом он остановился, переключил скорость, а затем под нарастающий мерный рев двигателя снова помчался по шоссе номер шесть в сторону Канн.
