Крепкий ветер на Ямайке - Ричард Хьюз
Уже потом он начал выказывать признаки беспокойства, и им пришлось забрать его на шхуну. Пираты не могли сдержать бурного разочарования, обнаружив, что их трофеями оказались лев, тигр, два медведя и множество обезьян; поэтому, перевозя капитана к себе, они, похоже, не очень-то с ним церемонились.
Дальше нужно было выяснить, везет ли “Тельма”, как раньше “Клоринда”, другой, секретный груз, куда большей стоимости. Они заперли всю команду, на этот раз на корме, и теперь по одному выводили ее членов на палубу и допрашивали. Но либо на борту никаких денег не было, либо команда о них не знала, либо не сознавалась. Правда, в большинстве они выглядели настолько напуганными, что, казалось, готовы были сдать со всеми потрохами собственную бабушку, но были и другие, которые попросту подымали на смех козявочный пиратский бизнес, догадываясь, что имеют дело с людьми трезвыми, знающими меру, которые не пойдут на хладнокровное убийство.
Каждый раз делалось одно и то же. Когда очередной допрос заканчивался, допрошенного отправляли на бак и запирали в носовом кубрике, и, перед тем как привести с кормы следующего, один из пиратов немилосердно лупил по свернутой парусине кошкой-девятихвосткой, в то время как другой вопил что было мочи. Затем в воздухе гремел выстрел, и что-нибудь швырялось за борт, чтобы был слышен всплеск. Все это, разумеется, чтобы произвести впечатление на тех, кто сидел в каюте, ожидая своей очереди; инсценировка была довольно правдоподобной, казалось, все происходит на самом деле. Но толку не было никакого, поскольку, вероятно, и никаких сокровищ тут не прятали.
На борту, однако, оказался богатый запас голландских спиртных напитков и ликеров — желанная перемена после неимоверного количества вест-индского рома.
В течение часа, не то двух, они занимались их дегустацией, а затем у Отто появилась блестящая идея. Почему бы не показать детям цирк? Они клянчили и клянчили, чтобы их взяли на пароход поглядеть зверей. А почему бы и правда не устроить для них какое-нибудь внушительное представление — ну, к примеру, сражение льва с тигром?
Сказано — сделано. Дети и все, кто на шхуне в тот момент были ничем не заняты, переправились на пароход и разместились на такелаже на безопасной высоте. Багры для грузов были приготовлены, люк открыт, и две железные клетки, из которых исходило застарелое кошачье зловоние, были извлечены на палубу. Затем мелкорослых смотрителей-малайцев, без конца чирикавших друг с другом на свой стремительный манер, заставили отпереть их, и вот уже два монарха джунглей могли выйти и вступить в битву.
Как потом загнать их обратно — вопрос, который никому не приходил в голову. Хотя, в общем-то, конечно, предполагается, что тигра легче выпустить из клетки, чем водворить на место.
В данном случае, однако, даже когда клетки были открыты, ни один из зверей не изъявлял особого желания выйти наружу. Они лежали на полу, еле слышно порыкивая (или постанывая), и не двигались, только глазами вращали.
Бедная Эмили очень огорчалась, что она лишена всего этого и вынуждена из-за ноги лежать у Йонсена в душной каюте и сторожить голландского капитана.
Сначала, когда их оставили одних, он попытался с ней заговорить, но, в отличие от множества других голландцев, не знал по-английски ни слова. Он мог лишь вертеть головой и, прежде всего, уставился на очень острый нож, который какой-то идиот уронил на пол в углу капитанской каюты, а потом на Эмили. Он, конечно, просил ее, чтобы она ему этот нож подала.
Но в Эмили он вселял ужас. Иногда человек связанный кажется гораздо страшнее несвязанного — предполагаю, это страх, что он может убежать.
Сознание, что она не в состоянии слезть с койки и выбраться на палубу, довело этот страх до уровня поистине кошмарной паники.
Вспомним, что у него не было шеи, и от него несло сигарной вонью.
Наконец он, должно быть, уловил выражение страха и отвращения на ее лице вместо ожидаемого сочувствия. И начал действовать самостоятельно: сперва стал раскачиваться всем своим связанным телом из стороны в сторону, а потом ему удалось перекатиться со спины на живот.
Эмили пронзительно позвала на помощь и застучала кулаком по койке, но никто не пришел. Даже матросы, остававшиеся на борту, были вне пределов слышимости; все их внимание было устремлено к происходящему на пароходе, который переваливался, опускаясь и поднимаясь на волнах, в семидесяти ярдах. А там один из пиратов с чрезвычайной дерзостью спустился в ограду у основания мачты и принялся швырять штифтами, служащими для крепления снастей, по клеткам, чтобы поднять их обитателей. Если бы звери хотя бы хлестнули в ответ хвостом, он бы тут же удрал по ближайшему канату, как испуганная мышь. Только малайцы-смотрители все время оставались на палубе, ни во что не вмешиваясь; они сидели кружком на собственных пятках и вполголоса напевали, нестройно и гнусаво. Вероятно, чувства их были сродни тем, что испытывали лев с тигром.
Спустя несколько минут, однако, пираты осмелели. Отто подошел к одной из клеток и стал тыкать тигра в ребра ганшпугом. Но несчастный зверь слишком страдал от морской болезни, чтобы встать даже теперь. Один за другим все зрители толпой спустились на палубу и встали вокруг, все еще готовые дать стрекача, в то время как захмелевший помощник и даже капитан Йонсен (который был совершенно трезв) понукали зверей и осыпали их насмешками.
Ничего удивительного, что никто не слышал бедную Эмили, брошенную в каюте один на
