Виллем Элсхот - Избранное

Я подтверждаю, что мне была вручена копия этого заказа.

Составлено в двух экземплярах в Генте.

Сбоку было еще припечатано мелким шрифтом:

Клише оплачиваются из расчета по 0,50 фр. за квадратный см.

— Сегодня же вечером побрейтесь, — сказал Боорман, еще раз оглядев меня. — Бороду уберите целиком, а от усов можете кое-что оставить над верхней губой. Вот, глядите, пусть будет что-нибудь в этом роде.

Когда поезд остановился, он взял карандаш и довольно искусно нарисовал аккуратную голову почтенного бюргера с короткими колючими усами.

— Вот какой примерно должен быть у вас вид, — заключил он. — И сходите в магазин «Галери энтернасьональ» за новым костюмом. Возьмите с собой эту карточку, тогда вам не надо будет платить.

Надписав на одной из своих визитных карточек: «Годна на один костюм», он сунул ее мне в карман.

— Сначала выберите себе костюм, затем осведомитесь о цене и только после этого дайте в уплату эту карточку, — добавил Боорман. — Если потребуется, обратитесь к директору мсье Делатру.

Расставание с бородой было для меня событием, о котором я вспоминаю, как о смерти моего отца. С тех пор прошло уже десять лет, но, когда я иной раз в вечерние часы окидываю мысленным взором многотрудный путь, который я оставил позади, это расставание мерцает, как бакен, в потоке моих воспоминаний.

Я бродил по городу, пока на одной из пустынных улиц не нашел парикмахерскую, где в ту минуту не было ни одного клиента. Остановившись у ее витрины и увидев свою бороду в зеркале, я не удержался и погладил ее. После короткой внутренней борьбы я вошел в парикмахерскую, быстро захлопнув за собой дверь, чтобы заставить умолкнуть отчаянно дребезжавший звонок, сел в кресло и скомандовал парикмахеру: «Снять бороду!», словно речь шла о самой что ни на есть обыденном деле.

Парикмахер немного помешкал и потребовал подтверждения моих слов, после чего я снова сказал «снять бороду» и крепко зажмурил глаза. И я ничего больше не видел — только ощущал прикосновения его потных рук и слышал чириканье ножниц. Негодяй парикмахер принялся рассуждать о бородах. Он стриг меня, а сам разглагольствовал — не только о моей бороде, но и о бородах некоторых своих клиентов и наконец заговорил о бороде Леопольда II, самой примечательной из всех. Его ничуть не удивляло, что я ему не отвечаю. Наконец я почувствовал, как по моим щекам снует мокрая кисточка, и когда открыл глаза, то увидел себя таким, каким ты сейчас видишь меня. Я приказал обработать свои усы в соответствии с наброском Боормана, и, после того как мои волосы, причесанные на пробор, были пострижены ежиком, я расплатился.

Я еле поспел в «Галери энтернасьональ», потому что магазин уже закрывался, примерил несколько костюмов и выбрал томно-синий, который, правда, был излишне строг, но зато сшит из прекрасного материала и пришелся мне в самый раз. Свой старый костюм я попросил завернуть, предварительно опорожнив в нем все карманы, и тут с замиранием сердца протянул вместо платы карточку Боормана. Продавец, который до этой минуты обслуживал меня с большим почтением, нахмурил брови и пошел к кассиру, сидевшему на возвышении в углу.

Тот тоже оглядел карточку, перевернул ее и пожал плечами. Я стоял прямо под люстрой, и теперь на меня смотрели пять или шесть продавцов. Какой-то мужчина с мальчиком, тоже что-то купивший в магазине и уже собравшийся было уходить, остановился и сделал вид, будто его интересует товар, разложенный справа от меня.

Наконец кассир подал мне знак, чтобы я подошел к нему, и я сразу же повиновался. Я весь был во власти тупой покорности, как солдат, благоговеющий перед начальником. Кассир, сделав суровое лицо, спросил, что все это означает.

— Ровным счетом ничего, — вежливо ответил я.

— Разумеется, ничего.

— Ничего, кроме того, что тут написано, — уточнил я. — Господин Делатр в курсе дела.

Тут я хотел провести рукой по бороде, но ее уже не было.

— Пожалуй, лучше вам вместе сходить к директору, — сказал кассир продавцу, который помогал мне примерять костюм.

И я пошел вслед за ним, через весь магазин, конца которому не было видно. Мы вошли в кабинет, откуда директор уже собирался уходить.

Он бросил взгляд на карточку Боормана, потом — на меня.

— Проклятие! Проклятие! Проклятие! Я, видно, никогда в жизни не разделаюсь с этим чертовым журналом! — взорвался он. — И вообще сначала снимите шляпу, мсье.

Достоинство, с которым я обнажил мою голову, настроило его на более мирный лад.

— Вот сколько у меня еще осталось вашей дряни, — продолжал он, пнув ногой толстую кипу «Всемирного Обозрения», лежавшую в углу. — Вот, подавитесь ими! Что прикажете мне делать с этой проклятой макулатурой?

Он еще раз скорбно взглянул на пыльную груду и спросил по телефону — несомненно у бухгалтера, — как обстоит дело со счетом «Всемирного Обозрения».

— Еще девятьсот франков? — повторил директор. — Вы уверены? А все эти костюмы и пальто, которые он уже здесь брал? Может, вы просто забываете вести учет? Что ж, раз так, ничего не поделаешь, ровным счетом ничего!

— Все в порядке, — коротко бросил он моему провожатому, который, отпустив меня, вернулся к своему прилавку, тогда как я — в своем новом костюме — прошмыгнул под люстрой и выскочил из магазина.

— У вас великолепный вид, де Маттос, — сказал на другое утро Боорман, когда я вручил ему свежую почту. — Я боялся, что ваша борода одержит верх надо мной и вы уже больше ко мне не вернетесь. Встаньте-ка посреди комнаты!

Он был явно потрясен воплощением своего замысла — я даже услышал, как он пробормотал: «О господи!»

— Де Маттос, — сказал он, когда я сел против него, — как вы уже знаете, моя жена и служанка живут наверху. Вам там делать нечего, но и им тоже совершенно незачем околачиваться здесь внизу. Като имеет доступ только к Музею, откуда она берет все необходимое для хозяйства — главным образом посуду, овощные консервы и так далее. Вы должны вести учет того, что приносят сюда клиенты и что из этого берет Като. Так я всегда буду знать, какими запасами мы располагаем. Случается, я беру натурой, понятно? Или страховыми полисами. Чтобы иметь четкое представление о положении дел, вы должны сначала составить инвентарную опись Музея… Увидев, что запас какого-нибудь товара подходит к концу, вы предупредите меня, а уж я попытаюсь установить деловые отношения с какой-либо фирмой, торгующей этим товаром. Проглядите затем старые контракты и прочтите все номера журнала за прошлый год. Пусть вас не удивляет, что там повторяются одни и те же статьи с тем лишь отличием, что речь в них идет о разных фирмах. Прочтите статьи, и вы войдете в курс дела.

Он выдвинул ящик стола, наполненный бумажными свитками.

— Вот здесь статьи, не заинтересовавшие клиентов, для которых они были написаны. Систематизируйте их, когда у вас будет время. Не по названиям упомянутых в них фирм, а по темам, которым они посвящены. Например, «аккордеоны», «алюминий», «асфальт», «банки», «бандажисты», «баскетбол» и так далее. А теперь перейдем к почте.

От какого-то учителя из Поперинге пришла открытка — он хотел подписаться на журнал.

— Бросьте ее в корзину, — сказал Боорман.

Инженер из Льежа прислал письмо, в котором обращал внимание редакции на техническую ошибку в описании локомотива. К письму была приложена подробная математическая выкладка.

Боорман разорвал в клочки письмо с выкладкой и бросил их в корзину, где уже покоилось послание учителя.

Потом еще была открытка от фабриканта кроватей, уверявшего, что он производит товар более дешевый и лучшего качества, чем кровати фирмы, о которой шла речь в одном из последних номеров «Всемирного Обозрения».

— Вот тут, пожалуй, наклевывается дельце!

И Боорман положил открытку в карман.

Среди писем оказались кое-какие проспекты, их Боорман тоже бросил в корзину.

— Даю вам неделю на то, чтобы вы немного разобрались в моем хламе, а после этого вы будете вместе со мной обходить клиентов, ведь прежде всего вам надо научиться расставлять силки. Существование нашего журнала целиком и полностью зависит от этого умения.

Не успел Боорман выйти за дверь, как зазвонил телефон.

— Это «Универсальное Всемирное Обозрение Финансов» и так далее?

— Да, сударь, — отважно сказал я.

— Говорит Рено. Позовите, пожалуйста, к телефону господина Колмана.

Я спросил, не имеет ли он в виду господина Боормана.

— Ну хорошо, в таком случае Боормана.

У него был неприятный голос, какой бывает у людей, которые чересчур богаты или слишком уверены в себе.

Я сказал, что господин Боорман вышел, и спросил, не надо ли ему что-нибудь передать.