Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма
Шейна-Шейндл
Да, Мендл, забыла тебе написать, что ко мне опять ломятся — спрашивают про твою книжку из того «Лехо дойди». Оно им, язви их, полюбилось! Не так сама книжка, как это самое «Лехо дойди». И не так «Лехо дойди», как то, что это все бесплатно. На бесплатное всегда много желающих. На что тебе понадобился весь этот тарарам — не понимаю. Если уж тебе удалось один-единственный раз создать что-то дельное, такое, что народ с руками отрывает, почему бы тебе на этом тоже что-нибудь не заработать, не обглодать, так сказать, косточку? Вдруг ни с того ни с сего он у нас заделался благодетелем и жертвователем, решил проявить щедрость. Что за заносчивость такая? И почему все даром? «Даром, — говорит мама, — ничего не получишь, кроме весенней лихоманки да сглаза…»
(№ 176, 13.08.1913)
32. Менахем-Мендл из Варшавы — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку.
Письмо восемнадцатое
Пер. Н. Гольден
Моей дорогой супруге, разумной и благочестивой госпоже Шейне-Шейндл, да пребудет она во здравии!
Прежде всего, уведомляю тебя, что я, слава Тебе, Господи, нахожусь в добром здравии и мире. Господь, благословен Он, да поможет и впредь получать нам друг о друге только добрые, спасительные и утешительные вести, как и обо всем Израиле, — аминь!
Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что я ничего не имею против того, что между балканскими братьями заключен мир. Мир — это одна из трех вещей, на которых стоит весь свет[372], и если бы меня спросили, и если бы это от меня зависело, все народы на всем свете должны были бы жить в мире и согласии. А когда придет Мессия, так оно и будет, с Божьей помощью… Я лишь против того, что мир был подписан в Бухаресте, столице того самого государства, которое называется Румыния. Не знаю, как ты, но, когда при мне упоминают само имя Румынии, я весь закипаю! Ведь это глупо, честное слово, — есть достаточно стран, в которых нашим братьям-евреям живется несладко. Но досада все же не так велика. Ладно, там им хотя бы открыто говорят: «Вы евреи — и видали мы вас в гробу!» Румыния же — своего рода андригун: на первый взгляд и хорошая, и милая, и добрая, и ведет себя по-человечески, но чтоб ей, этой Румынии я имею в виду, было так хорошо, как она обходится с нами! На бумаге евреи имеют там все права наравне с прочими народами, ни каплей меньше. Но чуть что, им говорят, что они — «чужаки», а для «чужаков» действуют уже совсем другие законы. С другой стороны, большого греха со стороны Румынии в этом нет. В чем же ее, Румынии я имею в виду, вина, что мы в ней все-таки чужие? Мы и сами, если угодно, слегка в этом виноваты. Поскольку, если бы наши праотцы, выходя из Египта, поселились бы в земле Румынской, а не в земле Ханаанской, то в Румынии мы бы не были «чужаками»… С другой стороны, возникает вопрос, коли так, ведь все народы во всех государствах могут сказать, что мы «чужаки»? Так они, видишь ли, так и говорят! Конечно, говорят они это по-разному. Те, что погрубее, говорят это грубо, поленом по башке… Те, что поделикатнее, говорят деликатно, замаскированно, едва догадаешься, что они имеют в виду…
Короче говоря, как бы там ни было, а мир — это мир, дай Бог, чтобы длился он долго и чтобы, не приведи Господь, не возникла новая распря и новая заваруха и братья бы вновь не схватили друг друга за глотки, аминь… Теперь остается лишь один вопрос: что же станет с турком? Послушается ли он Энвер-бея[373], младотурецкого заправилу, который держится непоколебимо и говорит, что не отдаст Адринополя и будет защищать его до последнего солдата? Или же турок последует моему плану, моим указаниям и отдаст Адринополь по-хорошему? Я прямо вне себя, когда вижу со стороны, как кто-то блуждает, кто-то тонет, а я ничем помочь не могу! Я рассчитываю, однако, что в конце концов турок и сам поймет, что к чему. Турок, понимаешь ли, купец, а купец носом чует то, что другие видят глазами. Нужно быть полнейшим ослом, чтобы не понимать, что теперь, когда славяне снова дружат и снова разводят нежности между собой, — это для турка смерти подобно. Нет, меня ни за что не убедить в том, что турок сам себе враг и не желает видеть, как сам себя без ножа режет тем, что не отдает Адринополь. Вот тебе доказательство: ходят слухи, что турок уже задается вопросом, что было бы, к примеру, если бы он уступил Адринополь? Он не говорит об этом, то есть о том, что уступает. Не дай Бог! Ему лишь, дескать, интересно знать, сколько бы ему за подобное дело отстегнули? На языке купцов это называется «прощупывать» или же «закидывать удочку»…
Короче говоря, все там распутается, уладится, наведут, с Божьей помощью, порядок, так что действительно будет мир на свете, хотя бы на время, и тогда перестанут устраивать шумиху вокруг всякой ерунды, так что можно будет посвятить себя своим собственным интересам, которые и важнее, и ближе. Вот возьми, например, Анголу. Анголой называется страна, в которой, как я тебе как-то раз писал, нам предлагают поселиться[374]. Теперь это уже не секрет. Лопнул волдырь. Кто проговорился и выдал секрет — не скажу, но дело это хорошее. Нравится оно мне. Ангола находится у португальцев. То есть находиться-то — находится она в Африке, но принадлежать — принадлежит Португалии. Страна эта страшно велика, даже, боюсь, слишком велика, и изобильна, со всяческими благами, о которых я тебе уже писал, — прямо-таки страна, текущая молоком и медом. Но что с того? Она ведь дика, безлюдна и пустынна. Ее нужно заселять, а некому. Когда ее заселят, только тогда станет она раем, а для евреев — своего рода Землей Израиля. Ты, верно, спросишь, а как нам досталась эта страна? Надо бы мне тебе в точности разъяснить, как все произошло.
Была себе страна, как и все пустынные страны в дикой Африке, пришли португальцы из Португалии и прибрали ее. Но так как Португалия — это маленькое королевствишко, меньше нашей губернии, нет у нее, с позволения сказать, ни людей, ни денег, то Ангола лежала себе и ждала. Но надо было так случиться — как будто предначертано! — что жители той страны, португальцы из Португалии то есть, узнали, что есть на свете еврейский народ, который болтается, скитается, блуждает да таскается по миру уже пару тысяч лет и нигде не может найти пристанища… Теперь они пронюхали, что живет в Лондоне некий еврей, которого зовут Зангвил. Он, этот самый Зангвил, я должен тебе его представить, — наполовину писатель, наполовину купец, прямо как я, так в чем разница? Есть небольшое различие — я пишу по-еврейски, а он пишет по-английски. Зарабатывает он, между прочим, побольше моего, поскольку английский — это тебе не еврейский. Что ты сравниваешь? Глупенькая! Ему платят построчно! А как же еще ему платить? Разумеется, ему платят монету за строку! Сколько строк, столько и монет. Недурное дельце, а ты как думала? Ладно, я не о том… Короче, прознали они, что этот самый Зангвил, о котором идет речь, является предводителем территористов[375] и что он разъезжает по всему свету и ищет территорию, то есть такую, так сказать, страну, в которой еврей мог бы поселиться, стать хозяином собственного куска земли и не бояться, как бы его назавтра не выдворили… Узнавши об этом, они, португальцы из Португалии то есть, отправили маклеров к этому самому Зангвилу, чтобы те с ним увиделись. Зангвил пригласил их войти. Войдя, усевшись, закурив папиросу, говорят они ему, так, мол, и так: «Мы, — говорят они, — португальцы из страны Португалии. Наши прапрапрадеды с вами не слишком хорошо обращались. Это было, — говорят они, — конечно, не вчера, прошла добрая пара столетий, но обошлись они с вами очень, очень нехорошо!.. Но не столько, — говорят они, — виноваты в этом мы сами, сколько наши близкие соседи, испанцы из Испании. Это они надоумили наших прапрапрадедов, чтобы те вас изгнали из-за веры в Бога Израиля…» И так далее, разговоров, вероятно, на полчаса. Однако Зангвил тоже ведь не из десяти батленов[376], он тут же догадался, чем пахнет, и обратился к ним с такими словами: «Э, глупости! Речи нет о том, что было когда-то! Мы об этом уже, — говорит он, — давно позабыли! Еврей по природе своей не мстителен и не злопамятен. Написано у нас, — говорит он, — в Торе: не мсти и не храни злобы[377], нельзя желать никому отомстить, а если бы мы хотели отомстить всем, кто сделал нам зло, тэ-тэ-тэ — нам бы пришлось только и делать, что мстить! Ведь кто только этим не занимался? Вот, например, возьмите, — говорит он, — немцев или там французов — ведь совершенно, кажется, приличные люди! — а как они с нами обошлись, не нынче будет помянуто?.. Или же, — говорит он, — возьмите-таки, да простится мне, наше собственное английское государство: мало, что ли, нас тут преследовали, подвергали гонениям и чего только не делали? Ерунда, — говорит он, — все забыто. У еврея короткая память… Но что с того, — говорит он, — вы ведь, надо полагать, по делу пришли, а мы говорим не пойми о чем! Расскажите, господа, вкратце, чего вы хотите?..»
