Оскар Лутс - Лето
Управляющий имением, раздув ноздри, растерянно выслушивает эту невероятную новость; у него сейчас такое чувство, словно ему накинули на шею просмоленный канат и затягивают мертвым узлом. Все могло случиться, даже воры могли за это время побывать в Заболотье, но это известие… это просто дико.
– Ну да, ну и что, – пытается он наконец собраться с мыслями, – будет на белом свете одной портняжной мадам больше.
– Да нет, – отвечает мать, – не портняжной, а опманской, ведь Жорж едет в Россию.
Ах да, еще и это! Пораженный первым ударом, Тоотс как-то н внимания не обратил, что Кийр собирается в Россию учиться на управляющего. Кийр – управляющий! Кийр – управляющий имением. Кийр – помещик! Кийр – министр, Кийр – король! Нет, ей-богу, если уж Кийр годится в опманы, то с таким же успехом он может годиться и в короли. Все может стрястись – и пожар, и кража, даже, в конце концов, и то, что Тээле выходит замуж за Кийра, – поди знай, что женщинам может взбрести в голову! Но то, что Кийр хочет стать управляющим, это, конечно, только шутка; глупая, нелепая, но все же шутка.
Первой отчаянной мыслью Тоотса было «ринуться» к Тээле и спросить у нее самой, есть ли в этих сплетнях хоть зерно истины. Но он тут же отказывается от своих намерений: как знать – удастся ли ему под первым впечатлением этой новости держать себя в рамках, вдруг еще начнет в разговоре с Тээле пыхтеть да кряхтеть или вытворять езде какие-нибудь глупости. Конечно, можно сделать вид, что ты холоден, как лягушка, и; этак… обиняком, исподволь расспросить ее, этак… между прочим, сторонкой… тем более, что он должен передать ей привет от Тали… Но что если в разговоре у него вдруг плаксиво вытянется физиономия, тоже… как бы между прочим? Нет! Нет и нет! Мысль эта не годится. Он передаст ей привет, но уже после того, как придет в себя; а сейчас у него в черепе все вверх дном, в мыслях сумбур, все перепуталось, все шиворот-навыворот. С такой башкой нельзя шататься кругом, лучше посидеть на пороге сарая и пожевать щавель.
Расскажи ему эту новость кто-либо другой – можно было бы подумать, что над ним хотят посмеяться. Но это же его собственная блаженной памяти… ну что ты скажешь! Тьфу! Попробуй еще с таким котелком пойти что-то выяснять… Так вот, его собственная родимая матушка только что сказала ему, что дело обстоит так-то и так-то. Правда, мать узнала это в лавочке от деревенских баб… но не с потолка же деревенские бабы берут свои новости, во всяком случае, такую вещь они сами не выдумали бы. За эти два дня, пока он был в городе, здесь что-то произошло. Но что именно – один черт знает.
Сидя на пороге сарая, управляющий имением жует по очереди щавель, смолку, клевер, трясунку, полевицу, лопух, ромашку и вообще все травы, цветы и листья, какие он может достать рукой, не вставая с порога. Грызет и мурлыкает песенку: «Готовься, о душа моя…» В голове его вертится, наподобие водяного колеса, какая-то мощная машина, она сметает и путает любые возникающие у него мысли и планы. Тоотс не слышит трелей жаворонка, не замечает, как щебечут и резвятся в воздухе ласточки. Его не трогает ни жужжащая музыка в цветах, ни летние ароматы, которые приносит ветерок. Видит ли он хоть бы ту жизнь, что движется у самых его ног, среди цветов и трав? Готовься, о душа моя…
Чуть поодаль в кроне векового дуба виднеется гнездо аиста. Аистиха стоит в гнезде и ждет возвращения супруга. Ей скучно: сегодня аист-папаша в поисках добычи залетел, видимо, слишком далеко. Аистиха переступает на другую ногу и начинает прихорашиваться к прилету мужа. Ага, вот и он. Клап-клап-клап… Меж ветвей этого же дуба кто-то прикрепил улей. Этот смекалистый сладкоежка хочет таким способом изловить бездомный пчелиный рой. Невдалеке от дуба у подножия холма начинается болото, от которого и получил, вероятно, свое название хутор Тоотсов – Заболотье. На краю выгона у изгороди растут старые ивы. Весной на их ветвях выступает с концертами дипломированная певица, высокочтимая мадемуазель Соловей, гипнотизирующая слушателей больше своей славой, чем искусством пения. Сейчас знаменитая певица уже отбыла или, во всяком случае, уже запаковала свои ноты; здесь остался лишь певец, распевающий свои беспечные и жизнерадостные песенки без рекламы и без крикливого пафоса.
Вдруг наш мыслитель вскакивает с порога и выплевывает стебелек полевицы; теперь он знает, куда и к кому идти. Он быстро входит в избу, берет в горнице свой хлыст и через несколько минут уже шагает по дороге к Паунвере. Когда он проходит мимо домика портного Кийра, лицо его приобретает злобное выражение. Тайком взглянув па дом, он находит, что жилище Аадниэля сегодня выглядит как-то особенно празднично. Чем омерзительнее становится в глазах путника это «змеиное гнездо» – так он мысленно называет обиталище Кийров, – тем быстрее ему хочется отсюда убраться. Живо передвигая свои длинные, тощие ноги, управляющий имением вскоре приближается к другому маленькому домику. Но этот, наоборот, кажется ему приятным и уютным. Либле в это утро оказывается дома и очень сердечно встречает редкого гостя. Но Тоотс отвечает на эти изъявления радости довольно холодно и немедленно приступает в делу.
Нет, Либле «эдакой» новости еще не слышал и надеется, что никогда и не услышит. Но он ни есть ни пить не будет, пока не внесет в дело полную ясность. Сегодня же, еще до обеда, нет, сию же минуту он отправится на хутор Рая и спросит у самой Тээле, известно ли ей, что за молва по селу идет. Ну конечно, еще бы, молодой барин Тоотс останется совсем в стороне, он, Либле. даже имени его ни разу не назовет за все время разговора. Скажет: просто он, Либле, ходил в лавку и там слышал толки – так-то и так-то обстоят дела. Да чего там, он же не мальчишка, чтобы не знать, как такие дела вести. Пусть молодой барин Тоотс не беспокоится, все будет сделано честь честью; а ежели господину управляющему не хочется тут ждать, пока Либле сбегает в Рая, – ладно, он сам забежит потом в Заболотье и расскажет обо всем, что видел и слышал. Неужто все другие парни на свете вдруг «окочурились», так что хозяйской дочке из Рая не найти лучшего спутника жизни, чем этот недотепа? Ну вот, теперь господин управляющий и сам видит, каково оно, это семейное счастье… Подойди-ка поближе, Мария, да не бойся. Подойди, дай чужому дяденьке ручку и скажи «здравствуйте». Вот так.
– Славная девчурка! – замечает Тоотс. – Когда в другой раз приду, принесу конфет.
– Ну вот еще! Конфеты такой большой девочке, зубы портить… Ничего, глядишь, пролетит еще годика два-три, и у господина Тоотса тоже будет такой карапуз, скажет: отец, или папа, или как его там научат. Вы не вздыхайте, господин управляющий, небось мы все дела в порядок приведем: слухи эти – просто бабьи сплетни и больше ничего. Кийр – жених Тээле! Да где такое видано! Уж ежели это окажется правдой, так я… прямо не знаю, что тогда сделаю… усы обрежу и голову наголо остригу! А может, и еще что похуже с собой сотворю, потому что не могу такого дела вытерпеть. Так вот, коли вам неохота ждать меня здесь, то я с хутора Рая – стрелой прямо в Заболотье и все вам расскажу. Наперед знаю, что Тээле меня на смех поднимет и с позором из дому выпроводит. Ну и пусть – с меня как с гуся вода.
Тоотс выходит от Либле и в раздумье останавливается у обочины канавы: можно бы и в Паунвере обождать, побыть у аптекаря, пока Либле вернется. Но нет! Сегодня ему не хочется никого видеть и слышать, во всем теле какая-то расслабленность, душу грызет недоброе предчувствие.
Когда он проходит мимо хутора Супси, ему чудится, будто крыша на домике портного приподнялась с одного края и стропила, насмешливо оскалившись, глядят на шоссе. Но в самом домике – таинственная тишина; даже во дворе ни живой души. Вдруг занавеска в окне словно зашевелилась, выглянула чья-то рыжая голова…
Дома управляющий на некоторое время успокаивается, зато к вечеру он со страшным нетерпением ждет Либле. А Либле все нет. Видимо, с этим человеком, умеющим держать слово, случилось нечто необычное, иначе он давно был бы здесь. В нетерпении Тоотс несколько раз даже выходит на дорогу, напряженно вглядывается в даль, но ни на проселке, ни на шоссе не видать никого, кто походил бы на звонаря Либле. Солнце уже склоняется к закату, у векового дуба и гнездо аистов, а Либле все нет. Стадо пригоняют домой, сгущаются сумерки – а Либле все нет. В этот день Либле так и не появляется.
Ночью Тоотс беспокойно ворочается в постели и до самого рассвета не может уснуть. То его пугает какое-то жуткое видение, то кусает блоха или клоп. Управляющий имением пытается успокоиться, считает до ста, чтобы поскорее заснуть, клянется притащить завтра из аптеки целую коробку порошка от блох – все напрасно. Пусть Тээле выходит замуж хоть за помощника аптекаря, хоть за лесного волка, пусть справляет свадьбу с домовым и рожает детей от лешего – только пусть гонит прочь этого рябого портняжку!
