Макс Бирбом - Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви
Девушка перестала плакать, злость свою она расточила в рыданиях. На герцога она посмотрела горестно, но взяла себя в руки.
— Куда вы собрались?
— Не спрашивайте меня об этом, — сказал он. — Довольно того, что я готов отправиться в путь.
— Это из-за меня?
— Ни в коей мере. Ваша привязанность, наоборот, из тех вещей, которые придают горечи моему уходу. И все же… я рад, что вы меня любите.
— Не уходите, — пролепетала она. Он снова подошел, и на этот раз она не отстранилась. Вам кажется неуютной квартира? — спросила она, глядя ему в лицо. — Есть жалобы на обслуживание?
— Нет, — сказал герцог. — Обслуживание всегда было вполне приемлемое. Сегодня я чувствую это особенно остро.
— Тогда зачем вы уходите? Зачем разбиваете мне сердце?
— Достаточно того, что я не могу поступить иначе. Впредь вы меня уже не увидите. Но уверен, что, пестуя обо мне воспоминания. вы в этом найдете некоторое скорбное удовольствие. Вот сережки! Давайте я сам их вам надену.
Она повернула голову. В мочку левого уха он поместил крючок от черной жемчужины. На щеке, обращенной к нему, оставались следы слез; ресницы еще блестели. Несмотря на всю ее блондинность, они, эти сверкающие ресницы, были вполне темны. Герцог почувствовал порыв, усмирил его.
— Теперь другое ухо, — сказал он.
Она повернулась. Вот и розовая жемчужина заняла свое место. Но Кейти не шевелилась. Как будто она чего-то ждала. Да и сам герцог чувствовал какую-то незавершенность. Он не сразу отпустил жемчужину. Потом, вздохнув, отстранился. Она на него посмотрела. Их глаза встретились. Он отвел взгляд. Отвернулся.
— Можете поцеловать, — пробормотал он и протянул вперед руку. Затем спустя некоторое время почувствовал теплоту приложенных к ней губ. Он вздохнул, но не возвратил взгляд. Снова пауза, на этот раз дольше, затем звон и дребезг уносимого подноса.
Глава XVIII
Женщина, в которой силен материнский инстинкт, не сможет удовольствоваться собственным потомством. Миссис Бэтч была из числа таких женщин. Будь у нее дюжина собственных детей, она бы все равно полагала себя матерью двух квартировавших у нее юных джентльменов. Бездетная, не считая Кейти и Кларенса, она в обращении со сменявшими друг друга парами жильцов черпала из воистину необъятного запаса материнских чувств. Набирая новых подопечных, она ничего не скрывала. Каждому джентльмену она сразу же сообщала, на какие рассчитывает отношения. Больше того, в ответ она всегда ждала сильных сыновних чувств: этого требовала справедливость.
То, что герцог был сиротой, в большей даже мере, чем то, что он был герцогом, пробудило ее немедленное сочувствие, когда тот с мистером Ноуксом у нее поселились. Но потому, вероятно, что герцог не знал никогда собственной матери, он очевидно неспособен был ни увидеть в миссис Бэтч мать, ни в себе ее сына. Собственно говоря, она от того, как он держался и смотрел, впервые в жизни запнулась, излагая свою теорию, — решила ее отложить до более удачного момента. Так получилось, что этот момент не пришел. Несмотря на это, забота о герцоге, гордость за него, чувство, что он делает ей великую честь, со временем не ослабело, но укрепилось. Он для нее (таковы причуды материнского инстинкта) значил больше, чем Кейти или Ноукс: и столько же, сколько Кларенс.
Так что к герцогу теперь явилась, вздыхая, крайне взволнованная женщина. Его светлость собрался «уведомить об отбытии»? Она, конечно, извиняется, что так нежданно пришла. Но и новость нежданная. Не ошиблась ли случайно ее девица? Девицы в наши дни такие непонятные. Спору нету, очень добрый и щедрый подарок эти сережки. Но вот так вдруг уехать — посреди триместра — ни зачем, ни почему! Ну!
В таком примерно просторечном сумбуре (столь чужеродном этим изысканным страницам!) миссис Бэтч излила свою печаль. Герцог в ответ был краток, но добр. Он просил прощения за внезапное отбытие и сказал, что рад будет письменно засвидетельствовать превосходное качество ее жилья и угощения; к этому он присовокупит чек не только за проживание до конца триместра и пансион от начала триместра, но и включающий сумму, в которую обошелся бы его пансион до конца триместра, оставайся он ее жильцом. Он ее просил немедленно предъявить счета.
В ее непродолжительное отсутствие он себя занял сочинением рекомендательного письма. Оно сложилось у него в голове в виде краткой оды на дорийском диалекте. Но для миссис Бэтч он нашел приблизительный эквивалент на английском.
СТУДЕНТУ, ИЩУЩЕМУ ЖИЛЬЕ В ОКСФОРДЕ (Сонет на оксфордширском диалекте)
Изшаръ, малиц, везъ альмуматер —
Всеж всехъ лутшей кров да колач
Найдеж, друкъ мой, у миззис Батч
Не привожу здесь целиком все стихотворение, поскольку если честно, оно мне кажется одним из наименее вдохновенных его произведений. Его музе нелегко было отбросить возвышенные интонации. Кроме того, представления об оксфордширском диалекте основывались у него, похоже, не столько на знании, сколько на предположении. В сущности, я не могу это стихотворение назвать иначе как Литературным курьезом. Особая его ценность состоит в том, что оно демонстрирует участие, проявленное герцогом к другим в последние часы жизни. Для самой миссис Бэтч рукопись, за стеклом и в рамке помещенная в коридоре, бесценна (чему свидетельство недавний отказ от фантастической суммы, предложенной за нее мистером Пирпонтом Морганом).[99]
Рукопись эту она получила от герцога вместе с чеком. Оный ей был вручен через двадцать минут после того, как она предъявила свои расчеты.
Герцог легко по собственной воле расставался с крупными суммами, но был осмотрителен, когда шла речь о небольших платежах. Это свойственно всем состоятельным людям. И не думаю, что это дает нам право насмехаться над ними. Нельзя поспорить с тем, что они своим существованием нас искушают. В нашей низменной природе чего-нибудь от них желать; а поскольку в мыслях у нас небольшие суммы (видит бог), они к небольшим суммам особенно внимательны. Нелепо предположение, что они будут переживать за полпенса. Следовательно, они переживают за нас; и мы им должны быть благодарны за тщание, с которым они нас берегут от проступка. Не хочу сказать, что миссис Бэтч завысила где-то цену, которую выставила герцогу; но разве мог он убедиться, что она так не поступила, иначе как, по своему обыкновению, проверив все пункты? Проведенные им кое-где сокращения вместе не превысили трех с половиной шиллингов. Не скажу, что они были обоснованны. Но скажи что причины, побудившие его сделать их, равно как и удовлетворение, которое он получил, их сделав, были вполне похвальны, а не наоборот.
Подсчитав среднюю цену, выставленную миссис Бэтч за неделю, и среднее от своих сокращений, он теперь мог подсчитать цену за пансион до конца триместра. Это число он добавил к исправленной сумме миссис Бэтч, затем к ней сумму за квартиру за весь триместр и выписал соответственно чек местного банка, где у него был счет. Миссис Бэтч предложила сейчас же принести проштемпелеванную квитанцию; герцог сказал, что в этом нет нужды, использованный чек сгодится вместо квитанции. Соответственно, он на пенни сократил сумму, записанную на чеке. Визируя это исправление, он с горькой усмешкой вспомнил, что завтра чек будет недействителен. Протянув его миссис Бэтч вместе с сонетом, герцог велел отнести чек в банк прежде закрытия.
— И поспешите, — сказал он, глянув на часы, — сейчас без четверти четыре.
Всего два с четвертью часа до финишных гонок! Как скоро сыплется песок!
На пороге миссис Бэтч остановилась, поинтересовалась, «не помочь ли со сбором вещей». Герцог ответил, что ничего с собой не берет: за вещами пришлют, соберут их и увезут через пару дней. Нет, не надо вызывать кэб. Он пойдет пешком.
— Прощайте, миссис Бэтч, — сказал он. — Юридические причины, которыми вас не хочу утомлять, требуют, чтобы вы получили деньги по чеку сейчас же.
Уединившись, он присел; тут его охватило глубокое уныние… Почти два с четвертью часа до финишных гонок! И чем, спрашивается, занять это время? Он, кажется, сделал все, что должен был сделать. Остальное сделают душеприказчики. Он не собирался писать прощальное письмо. У герцога не было друзей, которым уместно его адресовать. Делать было совершенно нечего. Он безучастно посмотрел в окно, на небесную серость и черноту. Ну и день! Ну и погода! Как могло разумному человеку прийти в голову поселиться в Англии? Настроение у герцога было совершенно самоубийственное.
Его вяло блуждавший взгляд остановился на склянке со средством от простуды. Надлежало принять его час назад. Неважно.
Заметила ли Зулейка склянку? праздно подумал он. Наверное, нет. Она бы, уходя, сказала про нее что-нибудь задорное.
Делать было нечего, кроме как сидеть и думать, и он подумал, что хотел бы вернуть свое настроение за ланчем, когда он видел в Зулейке предмет жалости. Никогда до сегодняшнего дня не случалось ему видеть вещи в ложном свете. И нужды в этом никогда не было. Ни разу до вчерашнего вечера не случалось в его жизни такого, что он бы хотел забыть. Эта женщина! Как будто имело значение, что она о нем думает. Он себя презирал за то, что хотел забыть, что она его презирает. Но желание следовало из потребности. Он глянул на сервант. Не прибегнуть ли снова к вину?
