Макс Бирбом - Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви
Prius insolentem
Serva Briseis niveo colore
Movit Achillem.[97]
И нельзя сказать, что вежливо побуждать ее признаться в любви, в ответ не предлагая своей. И однако, однако же, в каком бы благодушном настроении он ни находился, он не мог сам себя обмануть, что у него к ней могли быть иные чувства, кроме благодарности. Обмануть ее? Неправда была бы весьма неуместной платой за всю ее доброту. Кроме того, так ей можно вскружить голову. Какой-нибудь небольшой знак благодарности — какая-нибудь безделушка на память — вот все, что он ей мог предложить… Какая безделушка? Булавка для шарфа ей подойдет? Запонка? Что-нибудь еще сов… Эй! вот же, крайне удачно лежит у него в камине: пара сережек!
Он извлек из камина розовую жемчужину и черную и позвонил.
Чувство драматической уместности требовало дождаться, когда девица уберет стол, прежде чем к ней обратиться. Если она возьмется за это дело после того, как откроет свою любовь и примет от него дар и прощальное слово, пошлый контраст будет огорчителен для них обоих.
Он, однако, наблюдал ее за работой с некоторым нетерпением. Пыл его поминутно остывал. Жаль, что он из бутылки с нефильтрованным портвейном, которую она убирала в сервант, выпил только три бокала. Прочь сомнения! Прочь сознание неравного положения! Момент самый подходящий. Нельзя его упускать! Вот она собрала скатерть, вот уже уходит.
— Постойте! — заговорил он. — Мне есть, что вам сказать.
Девица обернулась. Он заставил себя встретиться с ней взглядом.
— У меня составилось представление, — сказал он сдавленным голосом, — что вы ко мне питаете чувства иные, нежели просто уважение. Так ли это?
Залившись румянцем, она попятилась.
— Пожалуйста, — сказал он, вынужденный продолжать то, что начал, — тут нечему стыдиться. И уверен, вы не сочтете праздным мое любопытство. Верно ли, что вы… меня любите?
Она попробовала заговорить, но не смогла. Тогда она кивнула.
Облегченно вздохнув, герцог приблизился к ней.
— Как вас зовут? — спросил он мягко.
— Кейти, — хватило ей воздуха ответить.
— И давно, Кейти, вы меня любите?
— С тех пор, — запнулась она, — с тех пор, как вы сняли квартиру.
— У вас, конечно, нет привычки делать своим кумиром всякого жильца вашей матушки?
— Нет.
— Могу ли я похвастаться, что первый завладел вашим сердцем?
— Да. — Она сделалась бледной и мучительно дрожала.
— И верно ли я понимаю, что ваша любовь совершенно бескорыстна?.. Вы меня не понимаете? Поставлю вопрос иначе. Вы любили меня, не надеясь на взаимность?
Она бросила на него быстрый взгляд, но тут же растерянно потупилась.
— Ну полно! — сказал герцог. — Вопрос мой несложен. Кейти, вы хотя бы на мгновение верили, что я могу вас полюбить?
— Нет, — прошептала она, — никогда не смела на это надеяться.
— Именно, — сказал он. — Вы никогда не надеялись ничего приобрести благодаря вашей привязанности. Вы не готовили мне западню. Вас не поддерживала мечта сделаться герцогиней, у которой платьев больше, чем она в силах надеть, больше мишуры, чем она в силах разбросать. Я рад. Я тронут. Вы первая женщина, которая так меня полюбила. Или, — пробормотал он, — практически первая. А другая… Ответьте мне, — спросил он, напряженно над ней нависнув. — Если бы я сказал, что люблю вас, разлюбили бы вы меня?
— Ах, ваша светлость! — воскликнула девица. — Нет, конечно. Разве посмела бы…
— Довольно! — сказал он. — Допрос окончен. Я вам кое-что хочу подарить. У вас проколоты уши?
— Да, ваша светлость.
— Тогда, Кейти, окажите мне честь, приняв этот дар. — С этими словами он положил в ее руку черную жемчужину и розовую.
Вид их на миг прогнал все другие чувства в той, что получила этот дар. Она забылась.
— Батюшки светы! — воскликнула она.
— Надеюсь, вы будете всегда носить их ради меня. — сказал герцог.
Ответ ее был односложный. Слова замерли на ее устах, а из глаз полились слезы, через которые различимы были жемчужины. Они качались в ее смятенном мозгу, свидетельствуя, что ее любит — любит он, который еще вчера любил другую. Это так неожиданно, так прекрасно. Ее можно было (настаивает она по сей день) сбить с ног перышком. Герцог, увидев ее волнение, показал на кресло и велел ей сесть.
В этой позе мысли ее прояснились. Закралось подозрение, за ним беспокойство. Она посмотрела на сережки, затем на герцога.
— Нет‚— сказал он, неправильно истолковав ее вопросительный взгляд. — Это настоящий жемчуг.
— Дело не в этом, — сказала она дрожащим голосом, — а в том… в том…
— Что это подарок мисс Добсон?
— Подарок, говорите? Тогда, — поднявшись, Кейти бросила жемчужины на пол, — обойдусь без них. Я ее ненавижу.
— Я тоже, — сказал герцог в порыве откровенности. — Нет, конечно, — добавил он спешно. — Пожалуйста, забудьте, что я сказал.
Кейти пришло в голову, что мисс Добсон не обрадуется, если ей, Кейти, достанутся ее жемчужины. Она их подняла.
— Впрочем… впрочем… — Снова ее одолели сомнения, и она перевела взгляд с жемчужин на герцога.
— Говорите, — сказал он.
— Вы надо мной не потешаетесь? Не желаете зла? Меня хорошо воспитали. Мне говорили, чего беречься. И то, что вы сказали, так странно. Вы герцог, а я… я всего лишь…
— Высокое сословие имеет право на снисхождение.
— Да, да! — воскликнула она. — Я понимаю. Как я могла о вас дурно подумать. И любовь всех равняет, не так ли? любовь и начальное образование. Мое положение далеко от вашего, но я, несмотря на него, хорошо образована. Я больше выучила, чем почти все настоящие леди. Я в четырнадцать лет уже закончила седьмой класс.[98] Я была одной из самых успевающих девочек в школе. И я с тех пор не перестала учиться, — горячо продолжала она, — Я с пользой провожу каждую свободную минуту. Я прочла двадцать семь из «Ста лучших книг». Я коллекционирую папоротники. Я играю на пианино, когда только… — Она запнулась, вспомнив, что ее музыкальные упражнения всегда прерывались звонком герцога и вежливой просьбой их прекратить.
— Рад узнать о ваших достижениях. Они безусловно делают вам честь. Но… не вполне понимаю, зачем вы их перечисляете.
— Я не хвастаюсь, — отвечала она. — Я это сказала только потому, что… неужели вы не понимаете? Если я не невежда, я вас не опозорю. Никто не скажет, что со мной вы себя растратили.
— Растратил? В каком смысле?
— О, я знаю, что все будут ко мне придираться. Все будут против меня, и…
— Боже мой, да о чем вы?
— Ваша тетя, кажется очень гордая дама — важная и строгая. Мне так показалась, когда она приезжала в прошлом году. Но вы взрослый человек. Вы сами себе хозяин. о, я вам верю; вы меня не предадите. Если любите меня по-настоящему, то не станете слушать их.
— Люблю вас? Я? Вы сошли с ума?
В полном недоумении они уставились друг на друга.
Она первая прервала молчание. Шепотом она заговорила:
— Вы же надо мной не пошутили? Вы правду сказали, ведь так?
— А что я сказал?
— Вы сказали, что меня любите.
— Вам что-то почудилось.
— Да нет же. Вот сережки, которые вы подарили. — В подтверждение она их пощупала. Перед тем как их подарить, вы сказали, что любите. Вы сами знаете, что сказали. И если бы я подумала, что вы все это время надо мной насмехались, я бы, я бы… — она всхлипнула‚ я бы их бросила вам в лицо!
— Прекратите со мной говорить в этом тоне, — сухо сказал герцог. — И позвольте предупредить, что ваши попытки меня обмануть или запугать…
Она швырнула сережки ему в лицо. Но не попала. Что не извинило этот возмутительный жест. Герцог показал на дверь.
— Прочь! — сказал он.
— Со мной такое не пройдет! — засмеялась она. — Я не уйду, если только вы меня не вытолкаете. А если так, весь дом переполошу. Приведу соседей. Всем расскажу, как вы поступили, и… — Но ее негодование сменилось жгучим стыдом унижения. — Ах вы трус! — ахнула она. — Трус! — Она закрыла лицо фартуком и с жалостливыми рыданиями привалилась к стене.
Неопытный в любовных похождениях герцог не мог так запросто переплыть море женских слез. Его переполняла жалость к несчастной дрожащей у стене фигуре. Как ее успокоить? Он бездумно поднял с ковра жемчужины и приблизился к ней. Тронул ее за плечо. Она отшатнулась.
— Не надо, — сказал он мягко. — Не надо плакать. Не могу на это смотреть. Я был глуп и невнимателен. Как, напомните, вас зовут? Кейти, верно? Так вот, Кейти, я хочу извиниться. Я неудачно изъяснился. В печали и унынии я в вас надеялся найти утешение. Я, Кейти, схватился за вас как за соломинку. И затем, кажется, что-то сказал, от чего вы решили, что я вас люблю. Мне почти жаль, что это не так. Неудивительно, что вы в меня бросили сережками. Мне… мне почти жаль, что вы не попали… Видите, я вас простил. Теперь и вы меня простите. Не отвергайте сережки, пожалуйста. Я подарил их на память. Носите их, чтобы не забывать обо мне. Ибо вы меня теперь никогда не увидите.
Девушка перестала плакать, злость свою она расточила в рыданиях. На герцога она посмотрела горестно, но взяла себя в руки.
