Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
– Не давал ли ты ему попробовать свое любимое постное блюдо? – участливо осведомился Деврё.
Представляю себе выпученные глаза и испуганное лицо Паддока, в упор вглядывающегося в искаженные черты своего доблестного соратника, – и вспоминаю один из рисунков Тони Жоанно, где изображено, как верный Санчо Панса склоняется над распростертым телом Рыцаря печального образа.
– Лучше бы уж я сам проглотил это зелье… Благие небеса, что же будет?.. Вам не полегчало? Может, все-таки полегчало?
Вряд ли О’Флаэрти его слышал. Он плотнее обхватил колени, обращая к небу собравшееся в тысячу складок лицо; глаза его были зажмурены, а сквозь стиснутые зубы вырвался сдавленный крик; почерневший, он выглядел просто ужасающе.
Кое-кто из зрителей в задних рядах решил, что О’Флаэрти насквозь пронзен шпагой своего грозного соперника. Раздался хор восклицаний и советов, были упомянуты такие средства, как паутина, бумажная затычка, священник, бренди и прочие в том же роде, однако ничего этого под рукой не оказалось, и никто не двинулся с места, чтобы сходить за помощью, потому оставалось полагаться разве что на природу.
В порыве отчаяния Паддок сдернул с себя треуголку и стал топтать ее ногами.
– Он умирает… Деврё… Клафф… говорю же вам, он умирает. – Паддок уже готов был объявить себя убийцей О’Флаэрти и отдаться в руки первому, кто вызовется взять его под стражу, но внезапно вспомнил о своих обязанностях секунданта и, сделав над собой усилие, вернулся к их исполнению. – Джентльмены, мне представляется совершенно невозможным, учитывая тяжелое положение моего друга… – заговорил Паддок с церемонным поклоном. – У меня… у меня есть основания опасаться… собственно, я знаю… его осмотрел доктор Стерк… он стал жертвой отравления… так что продолжить наше дело чести в настоящее время нет никакой возможности.
Паддок завершил свою речь не допускающим возражений тоном и решительно водрузил на свою круглую напудренную голову треуголку, которую кто-то поднял и сунул ему в руку.
Мистеру Мэхони, при всем его великолепии, недоставало понятливости, волнение Паддока он ошибочно принял за наступательный пыл. Посему его слова прозвучали не только подчеркнуто изящно, но и сурово:
– Если я правильно понял вашу артикуляцию, сэр, вы упомянули «отравление». Полагаю, вы причисляете себя к джентльменам, блюдущим законы рыцарства, и вам небезызвестно, что в подобных случаях, во имя собственной чести и уважения к достойному сопернику, следует изъяснить с точностью, что вы имеете в виду. Мистер Наттер, сэр, вращается в кругах и пользуется высочайшей репутацией – не моей скромной особе произносить панегирики в его честь. Оба джентльмена бок о бок выпивали прошлой ночью и не сошлись во мнениях – с этим я не спорю, однако с той поры истекло добрых четырнадцать часов, а отрава, как вы изволили выразиться…
– Бог ты мой! Шэр! – зашепелявил Паддок, вне себя от возмущения. – Неужто вы могли хотя бы на миг предположить, что мне или кому бы то ни было еще придет в голову высказать подобное обвинение в адрес мистера Наттера, моего глубокоуважаемого друга, пусть волей судьбы мы оказались в противостоящих лагерях! – Низкий поклон в сторону Наттера, и его ответный поклон. – Всем известно, сэр, что мистер Наттер неспособен – именно неспособен – подсыпать отраву кому бы то ни было: мужчине ли, женщине или ребенку. Чтобы покончить с этим недоразумением незамедлительно, скажу вам, сэр, что это я – я сам, сэр, – отравил – разумеется, случайно – своего друга лейтенанта О’Флаэрти не далее как сегодня утром; виной всему некое снадобье, само по себе целительное, но неправильно употребленное. И вот, мистер Наттер, вы видите сами, что из этого получилось!
Мистер Наттер, убедившийся, что о получении сатисфакции в настоящую минуту не может быть и речи, растерянно и несколько глуповато переводил глаза то на Паддока, то на О’Флаэрти.
– А теперь, сэр, – Паддок обратился к мистеру Мэхони, – если мистер Наттер желает отложить поединок, я согласен; если же нет, то вместо своего товарища предоставляю в его распоряжение себя.
Он вновь глубоко склонился и застыл, сжимая в левой руке шляпу, а в правой – рукоятку шпаги.
– Клянусь честью, капитан Паддок, именно это я и сам хотел предложить, сэр, – с большой живостью подхватил Мэхони, – не вижу иного выхода из той ситуации, в которую нас поставила преждевременная агония вашего друга; видно, он bona fide in articulo mortis[16] – иначе его поведение ничем не извинишь.
– Паддок, дружище, – зашептал Деврё в ухо маленькому лейтенанту, – надеюсь, вы не убьете Наттера в угоду этим двум скотам?
И Деврё указал глазами сначала на блестящего секунданта Наттера, а затем на великого духом О’Флаэрти, который по-прежнему неподвижно сидел на земле.
– Капитан Паддок, – послышался голос зерцала куртуазности, Пата Мэхони из Макэфаббла (между прочим, Мэхони упорно присваивал Паддоку капитанский чин), – поскольку дело приняло неожиданный оборот, могу я осведомиться, кто выступит в роли вашего друга?
– В этом нет нужды, сэр, – сухо и решительно вмешался Наттер. – Лейтенант Паддок, я не коснусь и волоска у вас на голове.
– Вы слышали? – выдохнул О’Флаэрти, к которому вернулся дар речи; нечаянная фраза Наттера задела его за живое – так уж распорядилась судьба, что Наттер в последнее время через слово поминал волосы. – Вы слышали его, Паддок? Мистер Наттер, – О’Флаэрти говорил отрывисто, с трудом, – сэр… мистер Наттер… вы должны… ух… я призову вас к о-о-ответу-у-у!
Эти звуки вырвались у О’Флаэрти через стиснутые зубы, лицо его исказилось чудовищной судорогой и побагровело. Паддок на мгновение решил, что О’Флаэрти кончается, и едва не пожелал, чтобы он отмучился побыстрее.
– Молчите… прошу вас, сэр, не напрягайте себя, – взмолился Паддок, однако обращение его оказалось излишним.
– Мистер Наттер, – сердито проговорил Мэхони, – вы можете сколько угодно смотреть, как этот джентльмен сидит на земле и корчит рожи, но ваша запятнанная честь от этого чище не станет. Полагаю, сэр, мы
