Жан Жионо - Король без развлечений
— Вот твоя комната, — сказал он затем. — Если здесь выполнили мою просьбу, то окна ее выходят на сад (тут он приоткрыл ставни, чтобы убедиться в этом). Моя комната — рядом. Теперь скажи, что ты предпочитаешь: пойти ужинать в городе или в одной из наших комнат?
— Не имеет значения, — отвечала я. — Но скажи мне, как тебе кажется, если бы госпожа Тим жила здесь, как по-твоему, она приняла бы меня, как принимает в Сен-Бодийо?
— Это тоже не имеет значения, — сказал он. — Но приведи себя немного в порядок. Мы пойдем поужинаем в городе.
И ушел в свою комнату.
Поужинать в городе в его понимании означало надеть цилиндр и высокомерно с презрительной миной пройти по улице в самый дорогой ресторан на площади Гренетт. В жизни я не бывала там и даже не мечтала туда войти. Для этого надо было принадлежать к другому классу. Перед входом стояли кареты и за голубыми газовыми портьерами поблескивал зал. Когда мы вошли, он, казалось, весь колыхался от покачивающихся вееров, боа из страусовых перьев, султанов на шляпах, крахмальных манишек и звенел от громко хлопающих пробок. Я заметила усыпанные жемчугами огромные декольте в форме сердца и обнаженные плечи той самой золотистой белизны, которую можно достичь, лишь из поколения в поколение (не менее трех) принимая завтраки в постели, пока кожа не обретет нужного цвета, чтобы красиво выступать из оборок корсажа.
Но когда ты с Ланглуа, не обязательно быть красивой, молодой и богатой — достаточно было находиться рядом с ним, чтобы считаться важной персоной. Я отлично разбираюсь в поведении ресторанных официантов: им или плевать на людей, или они заискивают перед ними. Встретивший нас у входа метрдотель столь явно заискивал, что когда он вел нас к столу, указанному Ланглуа, наше дефиле вызвало в зале легкое восхищение. А там были женщины, которым я позавидовала бы черной завистью даже в эпоху расцвета моей «гордой красоты».
Меню было изысканным: консоме по-старинному, лангуст из Роскофа, цыплята по-жискурски, жареная рыба, меренги в сметане, десерт, шампанское.
И сигара.
Я бы с удовольствием выкурила сигару. Отнюдь не ту вонючую, которой я одурманивала себя за кулисами. Нет, здесь я бы с наслаждением выкурила дорогую сигару, сидя на равных среди всех этих финтифлюшек. Это было бы что-то вроде благородной отрыжки. Но я решила промолчать. А то он бы меня подтолкнул на это. И я бы закурила.
— Ты куришь сигары? — спросил я его.
— Да, — отвечал он. — Это помогает лучше, чем трубка. Непременно захвачу с собой коробок пять.
Спустя некоторое время (мы уже собирались уходить) я глазами показала ему на посетительниц со страусовыми перьями на шляпах:
— А ведь ты мог бы выбрать тут любую…
— Они бы очень удивились, — отвечал он.
Когда мы вышли из ресторана и шли по пустынной улице к нашей гостинице, то ли шампанское меня взяло, то ли воспоминания о прежней жизни, но я все-таки спросила его:
— Удивились бы чему?
— Моим сомнениям, — ответил он.
В ту ночь я не спала. Я составляла план действий, и утром была готова к бою. Я решила так: сперва обдумать идеи, затем воспользоваться личными связями.
Утро ушло на обдумывание. Идея была такая: побродить сперва в студенческих кварталах и вокруг театра на площади Байяр. Но к одиннадцати часам я поняла, что этот план не годится.
Обмануть меня с «домохозяйками», которых я встретила бы в тех кварталах, было невозможно. Именно это я искала по существу, как говорят во Дворце правосудия, и даже в отношении внешности, но никак — в смысле ума. Такие, видите ли, уже приобщились к разуму, вы же понимаете! Такие уже считают себя важными персонами! И начинают понимать природу вещей только после первого ремня. А у нас не было ни времени дожидаться этого, ни желания разводить всякие антимонии. Это так, что касается моих идей.
Оставались личные связи. Меня это смущало, потому что надо было встречаться с бывшими подружками и рассказывать им басни. Но, как и во всем другом, раз надо — так надо, на войне как на войне, тяжелая болезнь требует сильных лекарств. Так я себя настраивала перед тем, как позвонить в первую же дверь.
Так вот, в конце концов, лиха беда начало. Этот мой поход даже понравился мне. Гренобль уже не внушал мне такого страха, как накануне. Ко мне вернулись хитрость и ловкость. Я осталась довольна собой. Подумала: «Ты справишься с задачей. Если сказочная птица существует, ты ее поймаешь».
Многое я пропускаю. Выпила в тот день не меньше двадцати чашек кофе, да еще какого! Какой умеют заваривать только у нас. Часам к четырем у меня на руках был адрес. Еду туда. Меня предупредили: «Можешь не церемониться».
Звоню. Открывает молоденькая горничная, явно разочарованная тем, что пришла женщина. «Эге, — подумала я, — здесь полное затишье, а ты, малышка, ты явно приходящая».
— Вам кого?
Я говорю: «Позволь», — и вхожу.
Квартирка чистенькая и даже очень милая. А главное — там и тут старомодные безделушки. Это никогда не обманывает. Точная примета. Особенно, когда наработаешь себе такую проницательность, как у меня.
Вижу хозяйку и, пока рассказываю ей подготовленную заранее речь, во время которой я направляюсь к креслу, думаю про себя: «Или эта, или никакая».
О лучшем и мечтать было невозможно.
Более чем представительная — такую и пригласить не стыдно. Через десять минут беседы понимаю: она просто великолепна, хоть младенцу в подарок дари! Два-три раза делаю неожиданный выпад, чтобы увидеть, не выдаст ли себя как-нибудь инстинктивно подлинная ее натура. Чистенькая, красивая бабенка, и заподозрить в ней выдающийся ум никому бы и в голову не пришло. Возраст? Я догадывалась, но перед уходом спросила ее:
— А как вас зовут, дитя мое?
— Дельфина, — ответила она.
Я изложила ей совершенно откровенно суть дела. Она даже спросила:
— Но почему именно меня?
Я ответила, что нам многие ее рекомендовали, что прошлое — это прошлое и что имеющий уши да услышит (в тот день я много пословиц и поговорок вспомнила).
— Но надо, чтобы он увидел меня, — сказала она (на это у нее ума хватило).
Я, естественно, поддержала эту мысль и сказала, что месье придет завтра, в три часа пополудни. А уже в дверях не удержалась и сказала ей:
— Скажите горничной, чтобы она надела чистый передник, дитя мое.
Это не значило, что передник прислуги был грязным, — он был безупречным, но просто с того момента мне хотелось упрекать всех направо и налево.
На следующее утро Ланглуа постучал ко мне в дверь. Было семь часов.
— Можно войти? — спросил он.
— Если тебя не испугает мой вид в постели. (Вообще-то мне было все равно.)
Вошел.
— Я заказал для тебя место в дилижансе, — сказал он. — Отправляется в одиннадцать часов.
У меня перехватило дыхание, что позволило ему продолжить:
— Займись «Бунгало». Стены подсохли. Работы осталось на пять дней. Мы приедем через неделю.
— А вдруг она не подойдет? — спросила я.
— Подойдет, — ответил он.
Он проводил меня до дилижанса. Позаботился, чтобы у меня место было в углу. Посадил меня.
— Ну, иди, не оставайся здесь, — сказала я ему.
— Верно, — ответил он. — Извини.
И ушел своей пружинистой походкой. Я увидела, как он дошел до деревьев на площади Руаяль, пересек розарий перед Дворцом правосудия, завернул за угол и исчез!
Сотню раз, сотню раз вспоминала я белый фартук, пока ехала обратно! И сотню раз видела перед собой образ Дельфины, юной, красивой и по глупости ожидавшей, когда на нее посыплется манна небесная. И она в конечном счете посыпалась.
Дуракам везет. Это легко так говорить. Но когда она приехала, я услышала, как ее уже называют госпожой главной егермейстершей. Это ее-то, девчонку из Вуарона! Ведь она действительно была просто из Вуарона. Вот тебе и редкая птица!
Что же получается, достаточно иметь черные волосы и гладко натянутую кожу? Может быть, просто постарались не оставить складок и морщин, когда натягивали? Чем же ей самой-то гордиться? Только это у нее и есть. Не есть, а было, слава Богу! И вот это-то называлось главной егермейстершей! Главной инспекторшей охотничьего надзора! Суп она свой только могла инспектировать, который только что съела, и больше ничего.
Сюда они приехали 8-го числа. Она даже не поняла, что 9-го рано утром Ланглуа ушел на перевал, где в карьере работает бригада взрывников из Пьемонта. С первыми погожими днями оттуда опять стали доноситься взрывы.
И если бы он мог, он бы вечером 8-го ушел. Но дилижанс приехал в шесть часов вечера, а Ланглуа хотел всем угодить. Поэтому он очень любезно дождался утра.
Я уверена, что Дельфина спокойно проснулась в обычное свое время, преисполненная добрых намерений, и даже подумала своей мудрой головкой: «А разложу-ка я по местам его коробки с сигарами». И уверена, что эта везучая дурочка очень мило разложила коробки с сигарами по обе стороны зеркала, которое стоит на камине в столовой: четыре коробки с одной стороны, четыре — с другой.
