Патрик Уайт - Женская рука
В этих словах ее было что-то загадочное. Да и сама кирия Ставриди, вся в черном, была точно призрак, окутанный пеленою пара. Я молчал, не зная, что ей сказать. Тут только я заметил, что кирия Ставриди пришла не одна.
— Познакомься, это моя Титина. Ты ведь не будешь ее обижать?
— Нет, что вы, — пробормотал я и перевел взгляд на ее дочку.
Титина Ставриди стояла у кресла. Вся в белом. Оборки, оборки, оборки, и тут и там — атласные бантики. Бантики были розовые, а так остальное все сплошь белое. Продолговатое лицо Титины растянулось в улыбке, и мне показалось, что у нее недостает передних зубов, двух или, может быть, трех. Лицо ее напоминало по цвету банан — все в крупных бледных веснушках, а по краям волос, на лбу, кожа почти как мел. Мне вдруг почему-то подумалось, что Титина Ставриди, возможно, все еще писается по ночам. Должно быть, такой у нее был вид.
Тут в комнату вошла тетя Урания, которая, наконец, услышала, что ее зовет наша горничная Афродита.
— А, кирия Ставриди, — проговорила она с порога низким мужским голосом. — Какими же это судьбами? Так вы, оказывается, в Александрии.
И протянула руку.
Кирия Ставриди порывисто поднялась с кресла и, пыхтя, отдуваясь, двинулась ей навстречу. Она была огромных размеров, особенно сзади. Остановившись в шаге от тетушки, она склонилась в глубоком поклоне; последовало легкое рукопожатие.
— Надо же, как приятно, мадемуазель Урания. После столького времени! А что, простите… мадемуазель Талия? Я помню, она такая изысканная!
Тетя Урания заметно смешалась.
— Моя сестра больна, — проговорила она наконец. — У нее мигрень.
На лице гостьи изобразилось волнение. Она принялась выражать сочувствие. При этом она задышала так часто, так тяжело, как будто ей не хватало воздуха.
Затем разговор пошел о каких-то совсем незнакомых людях, а это всегда было неинтересно.
— Дионис, — сказала тетя, когда наступило молчание. — Может, ты погуляешь с Титиной. Показал бы ей сад. Вам, детям, тут делать решительно нечего.
Но я стоял как вкопанный, и тетя тотчас про меня забыла. Титина Ставриди тоже стояла как вкопанная. Она походила на статую — нелепую, глупую, безобразную статую. Какие толстущие у нее ноги, должно быть, мелькнуло у меня в голове. А эти бантики, панталончики все в оборках! Подойдя ближе, я разглядел, что нос у Титины картошкой, в веснушках, а на одной стороне — небольшая оспина. Глаза у Титины были огромные, синие и глупые-глупые.
— Мой муж, кстати, тоже, — говорила тем временем кирия Ставриди и почему-то запнулась, — постоянно хворает.
— Я помню, — сказала тетя Урания низким сухим голосом.
Гостья, похоже, совсем потерялась в словах. Вид у нее был грустный.
А между тем в дверях происходило движение. Алеко, Фроссо, не говоря уж об остальных, поочередно заглядывали в гостиную, вбегали и выбегали. Все, решительно все пришли посмотреть на ту самую кирию Ставриди из Смирны и на ее нескладную, безобразную дочку. И все они по очереди были представлены.
— Что ж, надеюсь, мы будем друзьями, — вздохнула кирия Ставриди, обращаясь скорее к нам, детям, нежели к тете Урании, ведь теперь было ясно, даже я понял, что надеяться ей на дружбу с тетушками вряд ли стоит.
— Я думаю, Дионис будет дружить с Титиной. Ведь он обещал мне. Кстати, и возраста они почти одинакового.
При этих словах Агни прыснула со смеху, Алеко ущипнул меня сзади, а маленький Поль, со свойственной ему непосредственностью, подошел к Титине и дернул ее за атласный бантик. Бантик развязался; казалось, Титина вот-вот заплачет. Ничуть не бывало! Она распустила свой рот в улыбке. Она улыбалась! Она улыбалась даже тогда, когда кирия Ставриди, сказав, наконец, все, что нужно ей было сказать, взяла ее за руку и повела к двери.
Едва они ушли, мы все зашумели. Всех разбирал смех.
— Нет, вы видели! — кричала Фроссо. — Вот так кирия Ставриди! Видели, какие у нее зубы?
— А Титина-то, вот пугало! — вторила ей Агни. — Атласа-то — на подвенечное платье хватит.
— Неужели теперь нам общаться с такой вульгарностью? — сказал Алеко и с недоумением посмотрел на тетушку.
— Как ты смеешь так говорить, Алеко! — вскричала тетя Урания. — Это ты вульгарен! — и вдруг ударила его по щеке. — Сейчас же ступай к себе в комнату!
Все это вышло так неожиданно, странно: Алеко — почти уже взрослый, самый сильный… Но нас ожидало еще большее удивление.
— Смотрите, смотрите! — завизжала, запрыгала Мирто, показывая на пол. Она была тихоня и отличалась большой наблюдательностью. — Смотрите же, Титина описалась!
И точно, на полу возле кресла, любимого кресла тети Урании, виднелась лужица, какая обычно остается после щенков.
Все побежали смотреть, обступили, отталкивая друг дружку.
— А ведь такая уже большая, — вздохнула тетя Урания.
Вызвала Афродиту, Афродита пошла за своей знакомой, арабкой, та принесла ведро.
После этого происшествия о Ставриди словно забыли. Изредка доходили до нас слухи. Наши горничные видели, например, как она и он шли, заплетаясь, по улице, пели. Он, говорили горничные, выделывал кренделя. Но о Титине долго не было никаких известий. И вдруг — это было вечером, когда в поисках насекомых для моей коллекции я бродил со свечой по тенистому саду, — тетя Урания позвала меня в дом и сказала:
— Надо что-то срочно делать с Титиной. Завтра, Дионис, слышишь, ты пойдешь и приведешь ее к нам.
Отовсюду послышались унылые возгласы, а тетя Талия, которая сидела за фортепьяно в своем любимом лиловом платье с кружевным воротничком и играла Шумана, вдруг перестала играть и вся съежилась.
— Я?! Почему я?! — вырвалось у меня с отчаянием.
Но кому ж, как не мне, привести бедняжку Титину, объяснила тетя Урания. Я самый надежный, у меня доброе сердце. И я это знал. Даже кирия Ставриди тогда сказала, что обязанности зачастую ложатся на плечи средних.
На другой день я покорно отправился за Титиной. Между нами не было сказано ни одного слова. Зато у порога кирия Ставриди поцеловала меня — и на щеке осталось что-то ужасно липкое.
Вечером вместе со всеми мы гуляли по пляжу. Гуляли и на другой день.
— Опять этот пляж! — стонала Фроссо во время очередной прогулки. — Тоска смертная! — И вдруг, с тоски ли, со злости ли, ущипнула Титину сзади.
— Титина! — удивилась Агни. — Что это у тебя тут?
А там у Титины была голубая бусина.
— А это от дурного глаза.
— От глаза?!
И все покатились со смеху.
— Она арабка! — завизжала Мирто.
И мы стали ее дразнить хором: «Титина, Титина-арабина…», но делали это вполголоса, чтобы не услышала мадемуазель.
Однако Титина не убегала, не исчезала, и мы гуляли с нею чуть ли не каждый вечер. Однажды мы подобрали в море пустую бутылку, стянули с Титины белые панталончики и стали лупить, конечно несильно, по половинкам ее зада. Но Титина только улыбалась в ответ — улыбалась своей слезливой улыбкой. Тогда мы толкнули ее в волны, но она всплыла! Всплыла-таки, чуть живая от страха, и только моргала своими бездонными, бессмысленными глазами, в которых плескалось синее море. Ее мокрая, усыпанная веснушками кожа переливалась на солнце, как рыбья чешуя.
— Тьфу, гадость! — сказала Фроссо и, отойдя в сторону, раскрыла журнал.
Вскоре, однако, мы перестали мучить Титину. Это стало уже скучно. Но странное дело, Титина вдруг привязалась, и, разумеется, она привязалась ко мне. Как будто ее кто надоумил. Однажды — это было у нас в саду — я показал ей коллекцию насекомых, и тут терпение мое лопнуло. Схватив титинину бусину, я сунул ее ей в нос, в ноздрю, и крикнул сорвавшимся голосом:
— Титина, у тебя такие дырки в носу — все видно! Интересно, где у тебя мозги?! Может, их у тебя нет?
Но Титина только улыбнулась в ответ, а потом весело фыркнула, так что бусина оказалась у нее на ладони.
Я совсем обезумел от ярости и все что-то кричал-кричал…
Пока не подоспела тетя Талия.
— Мерзавцы! Мерзавцы! — всплеснула она руками. — И ты мерзавец! Слышишь, Дионис!
Обыкновенно после полудня, когда стояла жара, тетя Талия удалялась в какую-нибудь тихую комнату и там, полулежа на кушетке с морковкой в руке, делала выписки из Рабиндраната Тагора. Теперь ее покой был нарушен.
— Господи, вот наказание! Ведь у меня боли! Голова, конъюнктивит, понимаете!
По случаю конъюнктивита у тети Талии была глазная повязка темно-зеленого, бутылочного цвета, которая придавала ей страшное, трагическое выражение. Тетя Талия напоминала трагедийный персонаж. Не лицо — какая-то маска.
Мне стало не по себе. Титина оторопела.
На другой день, когда я пришел за Титиной, кирия Ставриди отозвала меня в сторону и все объяснила.
— Надо же, тетя Талия. Вот бедняжка! — сокрушалась она. — Ну, ты запомнил? На ночь и утром. Глазные протирания. Разбавлять не надо.
