Оноре Бальзак - Пьеретта
— Кто? — крикнул Бриго голосом, оглушившим служителей правосудия.
— Рогроны.
— А-а! Проклятые!
— Опомнись, Бриго! — воскликнул г-н Офре, видя, что бретонец потрясает ножницами.
— Господин Офре, — сказал Бриго, став таким же бледным, как юная покойница, — я слушал вас, потому что вы — господин Офре, но я не посмотрю сейчас на…
— На правосудие! — предостерег его Офре — Разве существует правосудие? — воскликнул бретонец. — Вот оно, правосудие! — продолжал он, угрожая своими сверкающими на солнце ножницами стряпчему, хирургу и судебному приставу.
— Друг мой, — обратился к нему священник, — к правосудию прибег защитник господина Рогрона, обвиняемого в тяжелом преступлении; нельзя отказывать обвиняемому в возможности оправдаться. Адвокат господина Рогрона заявляет, что если это бедное дитя погибло от нарыва в голове, то с бывшего ее опекуна обвинение должно быть снято; ведь доказано было, что Пьеретта долго молчала об ушибе…
— Довольно! — крикнул Бриго.
— Мой клиент… — начал Винэ.
— Твой клиент, — воскликнул Бриго, — отправится в преисподнюю, а я на эшафот!.. Если лекаришка не уберет сейчас же своего инструмента, если кто-либо хоть пальцем коснется той, которую замучил твой клиент, — я убью его на месте.
— Это сопротивление власти, — сказал Винэ, — мы дадим знать судье.
И все пятеро посторонних удалились.
— Ох, сыночек! — воскликнула старуха, поднявшись с колен и бросаясь на шею Бриго. — Скорей похороним ее, а не то они еще вернутся!..
— Когда свинцовая крышка будет запаяна, — сказал слесарь, — они, пожалуй, не посмеют.
Господин Офре поспешил к своему зятю г-ну Лесуру, чтобы попытаться уладить дело. Винэ только этого и хотел. Раз Пьеретта умерла, дело об опеке, еще не разбиравшееся в суде, прекращалось само собой, ибо невозможно было прийти ни к какому заключению ни в пользу Рогронов, ни против них: вопрос оставался нерешенным. Ловкий стряпчий предвидел, какое действие возымеет его ходатайство о пересмотре дела.
В полдень г-н Дефондриль доложил суду о результатах следствия, произведенного им по делу Рогронов, и суд вынес превосходно обоснованное постановление о прекращении дела.
Рогрон не посмел показаться на похоронах Пьеретты, которую провожал весь город. Винэ пытался было привести его на кладбище, но бывший галантерейщик побоялся вызвать всеобщее негодование.
Когда засыпана была могила Пьеретты, Бриго покинул Провен и пешком отправился в Париж. Он подал прошение супруге дофина о том, чтобы в память заслуг отца его зачислили в гвардию, куда и был немедленно принят. В самом начале алжирской экспедиции он снова обратился с просьбой, чтоб его послали в Алжир. Маршал Бурмон произвел его из сержантов в офицеры. Сын майора сражался так, как будто он искал смерти. Но смерть щадила Жака Бриго, он отличился во всех недавних походах, не будучи при этом ни разу ранен. Теперь он командир батальона линейных войск. Он лучший из офицеров и вместе с тем самый молчаливый. Вне службы он не произносит почти ни слова, ко всему равнодушен, совершает одинокие прогулки. Каждому ясно, что его снедает какое-то тайное горе, к которому все относятся с уважением. Он — обладатель сорока шести тысяч франков, которые по завещанию оставила ему старуха Лоррен, скончавшаяся в Париже в 1829 году.
На выборах 1830 года Винэ был избран депутатом; услуги, оказанные им новому правительству, доставили ему место генерального прокурора. Он приобрел такой вес, что отныне его всегда будут избирать в депутаты. Рогрон — главноуправляющий окладными сборами в том самом городе, где проживает генеральный прокурор Винэ; и по странной случайности г-н Тифен состоит там же первым председателем королевского суда, ибо этот служитель правосудия, не колеблясь, перешел на сторону Орлеанского дома. Бывшая красавица г-жа Тифен живет в добром согласии с прекрасной г-жой Рогрон. Винэ в наилучших отношениях с председателем суда Тифеном, Что же касается тупоголового Рогрона, то иной раз он изрекает: «Луи-Филипп тогда лишь станет настоящим королем, когда у него будет возможность возводить в дворянство», — или что-нибудь в этом роде.
Совершенно очевидно, что он повторяет чьи-то чужие слова. Его пошатнувшееся здоровье позволяет г-же Рогрон надеяться, что в скором времени ей удастся выйти замуж за генерала маркиза де Монриво, пэра Франции, префекта департамента, который часто ее навещает и окружает вниманием. Прокурор Винэ в своих обвинительных речах неизменно требует головы обвиняемого и никогда не верит в его невиновность. Этот образцовый прокурор слывет одним из любезнейших чиновников судебного ведомства; не меньшим успехом пользуется он также в Париже в палате депутатов; а при дворе он — искуснейший царедворец.
Как и обещал ему Винэ, генерал барон Гуро, благородный обломок нашей славной армии, женился на некоей двадцатипятилетней девице Матифа, дочери парижского москательщика с улицы Ломбар, принесшей ему в приданое полтораста тысяч франков. Он стал, согласно предсказанию Винэ, префектом одного из департаментов, неподалеку от Парижа. За подавление восстаний, происходивших во время министерства Казимира Перье, он получил звание пэра Франции. Барон Гуро был одним из генералов, взявших штурмом монастырь Сен-Мерри и радовавшихся возможности расправиться со «штафирками», пятнадцать лет досаждавшими им; усердие Гуро вознаграждено было большим крестом ордена Почетного легиона.
Ни одно из действующих лиц, повинных в смерти Пьеретты, не чувствует ни малейшего угрызения совести. Г-н Дефондриль по-прежнему увлекается археологией; в интересах своего избрания в депутаты генеральный прокурор Винэ позаботился о его назначении председателем суда. У Сильвии есть свой небольшой кружок приближенных, она управляет имуществом брата. Она дает деньги в рост под большие проценты и тратит на себя не более тысячи двухсот франков в год.
Когда какой-нибудь уроженец Провена, вернувшийся из Парижа, чтобы устроиться у себя на родине, выходит из дома мадемуазель Рогрон и встречается на маленькой площади с одним из старых приверженцев Гифенов, тот говорит ему: «У Рогронов была когда-то какая-то скверная история из-за их воспитанницы…»
— Борьба партий! — отвечает на это председатель суда Дефондриль. — Тогда умышленно распускали всякие чудовищные слухи. По доброте сердечной Рогроны взяли к себе эту Пьеретту, довольно миленькую, но бедную девочку; подростком она завязала интрижку с подмастерьем столяра и босиком подбегала к окну, чтобы поговорить с ним, когда он стоял вон там, видите? Влюбленные при помощи веревочки посылали друг другу любовные записки. Вы, конечно, понимаете, что в октябрьские и ноябрьские холода этого было вполне достаточно, чтобы девочка, страдавшая бледной немочью, серьезно захворала. Рогроны вели себя превосходно; они не потребовали даже причитавшейся им части наследства покойницы и полностью предоставили его бабушке. Мораль сей басни такова, друзья мои: дьявол наказывает нас неминуемо за любое наше благодеяние.
— О! Но все это происходило совсем не так! Папаша Фраппье рассказывал мне об этом совершенно по-иному!
— Ну, папаша Фраппье сверяется больше со своим винным погребом, нежели с памятью, — вмешивается какой-либо завсегдатай салона мадемуазель Рогрон, — Однако старый господин Абер…
— Ах, он… А вы разве не знаете, как обстояло дело с ним?
— Нет.
— Да ведь он же пытался женить господина Рогрона, главноуправляющего окладными сборами, на своей сестре.
Есть двое людей, каждый день вспоминающих Пьеретту: врач Мартене и майор Бриго — только они одни знают страшную правду.
Чтобы представить себе эту же историю в широких масштабах, достаточно было бы перенести ее в средние века, на такую обширную арену, как Рим того времени, где прекрасная, юная девушка — Беатриче Ченчи — приговорена была к смертной казни в силу таких же интриг и по тем же почти причинам, что свели в могилу Пьеретту. Единственным защитником Беатриче Ченчи был художник, живописец. Ныне история и потомство, доверяя портрету кисти Гвидо Рени, осуждают папу, а в Беатриче видят одну из трогательнейших жертв гнусных интриг и низких страстей.
Согласитесь, что закон мог бы служить превосходной защитой для общественных плутней, не будь божественной справедливости.
Ноябрь 1839 г.
Примечания
1
Прекрасный остров (итал.).
