Хулио Кортасар - Экзамен
«Вкус, аромат сигарет, – подумал он. – И тень деревьев на площади». Он взял книгу из стопки, положил обратно. Каждую минуту приходилось вытирать руки. Он поднял глаза и увидел служащих, ходивших на втором этаже вдоль перил; они походили на насекомых, один насвистывал «Песню Сольвейг». «Вот бестия», – подумал Андрес с нежностью. В «Атенео» он зашел купить последнюю книгу Рикардо Молинари; входя, он остановился в дверях, глядя на шествовавших мимо членов организации «Восемьдесят женщин». Первая несла странный плакат – некоторые газеты уже обсудили его – что-то насчет Сивилловых пророчеств и призывы вступать в их ряды, —
НЕ ТЕРЯЯ НИ ДНЯ,
ИБО И ОДИН ДЕНЬ МОЖЕТ ПОГУБИТЬ ТЕБЯ,
О, ЖЕНЩИНА,
СЕСТРА ВОСЬМИДЕСЯТИ,
КОТОРЫЕ МОЛЯТСЯ, МОЛЯТСЯ —
и все это под музыку, под бешеный треск пластмассовых кастаньет,
О, ЖЕНЩИНА —
а с грузовика, на котором были установлены репродукторы, заунывно вещала прозелитка.
«Очищение, – подумал Андрес, глядя на них. – Чего они боятся, какие знамения разгадывают…» Процессия ненадолго остановилась и потом затерялась, уйдя вверх по улице Флорида. Когда Андрес вошел в «Атенео» (было четыре часа пополудни), еще один грузовик быстро проехал мимо, выкрикивая в усилитель официальное сообщение, в котором упоминались грибы.
– Какая жара, Фава, – сказал Артуро Планес из-за стопки книг серии «Колексьон Аустраль». – Как поживаешь, старик?
– Да ничего. Вот слушаю, что говорят.
– Говорят еще и не такое, – сказал Артуро, протягивая ему большую красную руку, по которой струился пот. – Я сыт по горло разговорами. Ты-то, кажется, живешь не в центре, а мы тут…
– Представляю. Быть продавцом на улице Флорида —
да уж – кошмар, да и только —
– К тому же – продавцом книг, это так скучно, – пожаловался Артуро. – Хорошо хоть в последние дни У нас есть чем развлечься. Ты не поверишь, но на втором этаже —
(он давился от смеха, поглядывая наверх) —
че, потрясающе —
там, наверху, знаешь, притащили. Сказали, мол, – с брачком, что-то в этом роде. И вот с позавчерашнего дня, как поднялся северный ветер…
– И что они делают? – спросил Андрес, рассеянно поглаживая томик рассказов Луиса Сернуды, и вспомнил:
Какой тебе прок от лета,соловей, на снегу застывший,коль жизненный краткий путьне даст свершиться мечтаньям?
– Моются, – сказал Артуро, отступая.
Продавец Лопес прошел мимо со стопкою изданий Капелюша в руках, и две робкие отроковицы шли за ним по пятам, словно боясь, что их книги потеряются. Андрес глядел на них отрешенно. «Все проходит, – подумал он, – и эти угомонятся, сядут изучать реки Азии, изобары —
унылые изотермы». Одна из девушек поглядела на него, и Андрес чуть улыбнулся ей; она опустила глаза, потом снова поглядела на него и окончательно о нем забыла. Он почувствовал: его образ распадается в сознании девушки, превращается в ничто. Капелюш, изотермы, среднее статистическое, Тайрон Пауэр, «I'll be seeing you»[73], Вики Баум.
– Че, да ты слушай, что я говорю, – жалобно сказал Артуро. – Ты что, тоже шарахнутый?
– Конечно, – сказал Андрес. – Так, значит, моются?
– Да, посреди конторы. Клянусь тебе всем самым святым. Погляди сам, поднимись наверх, иди, иди, не бойся. Я просто не могу оставить отдел. Иди и потом мне расскажешь. Кстати, может, купишь какой-нибудь кирпич у меня в отделе?
– А какой у тебя отдел?
– Градостроительство и дорожное дело, – сказал Артуро, немного стыдясь. – Про железобетон и функциональные города.
– Это действительно не по моей части, – сказал Андрес, кладя на место томик Сернуды. «Не знать забот, – вспомнилось ему. – Построить жизнь так, чтобы в один прекрасный день оказаться в каменном доме, а у порога – песчаный берег и водная гладь без конца и края…» Он улыбнулся, услыхав новый лай репродуктора на улице. Монахиня, сопровождавшая перепуганную молоденькую девушку, разглядывала стопки серии «My first English books»[74], капельки пота собрались на тонком темном пушке над верхней губой, время от времени нетерпеливым движением она отгоняла муху. Продавец Лопес с сеньором Гомарой закрывали двухстворчатую дверь, чтобы не впускать туман, уже скрывший от глаз противоположную сторону улицы.
Лестница была пуста. Он прошел меж столов и полок безо всякого воодушевления, ища то, что доставляло такое удовольствие Артуро. Перегнулся через перила («Теперь и я похож на насекомое», – подумал Андрес), знаком выразил недоумение. Артуро энергично указал пальцем в сторону служебных помещений. Андрес увидел маленькие окошечки и вспомнил, как однажды просил кредита на покупку Фрейда, Жироду, Гарсиа Лорки; все прочитано, за все заплачено, почти все забыто. Из небольшой двери справа чересчур резко выскакивали служащие, дверь почти примыкала к перилам, и Андресу показалось —
СЕСТРА ВОСЬМИДЕСЯТИ,
КОТОРЫЕ МОЛЯТСЯ,
МОЛЯТСЯ
– голос был приглушенный,
но в нем слышался отзвук уличной трескотни и автомобильных клаксонов, —
показалось, что они чудом сдерживались (один был невероятно бледен, другие, наоборот, красные и слишком суетились), —
словно повинуясь строгому приказу. «Меня туда не пустят, – подумал Андрес. – Какая жалость, что нет рядом Хуана с репортером». Слева зазвонил телефон, и бледный служащий —
теперь уже семь или восемь служащих, выйдя из конторских дверей, поднимались по лестнице —
подскочил к трубке. «Вы ошиблись», – услышал Андрес. Не успел служащий положить трубку, как телефон зазвонил снова.
– Нет. Нет. Вы ошиблись, – повторил бледный молодой человек и умоляюще поглядел на Андреса, словно тот мог ему помочь.
– Сейчас снова позвонят, – сказал Андрес, и телефон зазвонил.
– Добрый день. Нет, нет. Вы ошиблись. Набирайте аккуратнее. Да, другой номер. Нет. Звоните на станцию. Не знаю.
– Скажите, чтобы набрали девяносто шесть, – сказал Андрес.
– Набирайте девяносто шесть. Все, я вешаю трубку. – И он замер, глядя на трубку в ожидании. С середины лестницы позвали: «Филиппелли, Филиппелли!» – и бледный продавец удалился, оставив Андреса наедине с телефоном, который снова зазвонил. Андрес, смеясь, поднял трубку.
– Я попала к Менендесам? – произнес тонкий, но довольно требовательный голос.
– Нет, в «Атенео».
– Но я набираю номер…
– Лучше, если вы закажете разговор через телефонистку, – сказал Андрес.
– А как это сделать?
ИБО И ОДИН ДЕНЬ МОЖЕТ ПОГУБИТЬ ТЕБЯ —
– Наберите девяносто шесть, сеньорита.
– Ах, девяносто шесть. А дальше —
О, ЖЕНЩИНА —
– А дальше попросите телефонистку. И расскажите, что происходит с номером…
– Менендесов, – сказал голос. – Благодарю вас, сеньор.
– Желаю удачи, сеньорита.
– Мне нужно… – снова сказал голос, и затем в трубке щелкнуло. Андрес немного подержал трубку в руке, ни о чем не думая, вживаясь в телефон, —
а телефон – это такая вещь, в которой на секунду что-то твое и что-то другого человека
соединяются, не становясь единством,
О, ЖЕНЩИНА —
и слушают друг друга, но зачем, —
и кто это будет в следующий раз – с кем ты соединишься,
не становясь единством,
на секунду прикоснешься
к ничто,
к Кларе, например, как в тот раз – к Кларе —
НЕ ТЕРЯЯ НИ ДНЯ,
СЕСТРА ВОСЬМИДЕСЯТИ!
Он положил трубку на рычаг. Посидеть немного на обитых кожей скамьях, посмотреть сверху, утешаясь мыслью, что смотришь на других сверху вниз, на лысину продавца Лопеса, на подобные вареным крабам руки Артуро Планеса, на книги —
КОТОРЫЕ МОЛЯТСЯ, МОЛЯТСЯ.
Но он воспользовался тем, что путь к двери в служебное помещение был свободен, поскольку служащие, похоже, не обращали внимания на посторонних. Дверь слабо светилась; из-за перегородки матового стекла слышались плеск воды, глухое покашливание, шепот многих голосов. Он вошел, засунув руки в карманы пиджака, не глядя ни на кого в отдельности, пропустив прежде толстого седого сеньора, который наткнулся на дверь и чертыхнулся (не столько в адрес двери, сколько в свой собственный) и, войдя, расчистил для Андреса широкое пространство, так что тот мог, прислонясь к полкам, набитым библиоратами, наблюдать сцену, немного ослепленный желтым светом, падающим в огромные окна, за которыми туман уже стирал очертания зданий напротив. Когда он привык к желтому свету и смог уже разглядеть ванну посередине (письменные столы были сдвинуты, образуя как бы маленькую цирковую арену, маленький уличный цирк, и даже опилки на полу), —
Не следует употреблять в пищу —
он увидел у края ванны начальницу отдела кредитов, а по обе стороны от нее – двух девушек и еще мужчин (восемь или девять поодаль, теснившихся у края этой самой), —