Бруно Ясенский - Заговор равнодушных
Исчезал он теперь утром и возвращался поздно вечером. Роберту он сообщил, что зовут его теперь Фридрих Таубе. Фамилия такая, что не надо заучивать, стоит лишь вспомнить про голубей [3]. Впрочем, пусть Роберт зовет его просто «Фриц».
Однажды утром Эрнст на работу не пошел. Роберт вернулся в этот день раньше обычного и застал его над составлением какого-то конспекта. Завидя приятеля, Эрнст знаком подозвал его к окну и указал на какого-то господина в сером, медленно прохаживающегося по противоположному тротуару.
– Что ты хочешь сказать? – спросил Роберт.
– Ничего. Это так называемый «шпик вульгарис».
– Откуда ты это взял? Может, поджидает барышню?
– Барышни на целых три дня не опаздывают. А я наблюдаю за ним уже третий день.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно. Зря я посылал тебя в последний раз в Дом Карла Либкнехта. Возможно, ты притащил его за собой. Но, поскольку в твое отсутствие он все равно остается здесь, ясно, что дело у него не к тебе, а ко мне.
– Тогда они произвели бы у нас обыск…
– Вероятно, они не совсем уверены. Одним словом, времени терять нельзя. Сегодня вечером переберусь на другую квартиру.
Роберт не счел возможным удерживать приятеля. Он стал предлагать Эрнсту квартиры своих знакомых, но тот отрицательно покачал головой. Пусть Роберт сохранит их на будущее, они еще не раз пригодятся. Сейчас надо на некоторое время разлучиться, не оставляя никаких лазеек, и не встречаться даже с общими знакомыми. Это – дело какого-нибудь месяца или двух. Через месяц-полтора, не раньше, Роберт может позвонить по этому вот телефону. Звонить надо не из дому, а из автомата. Спросить Рудольфа и сказать ему, чтобы передал Фрицу, что звонил Роберт: пусть Фриц позвонит тогда-то, во столько-то часов, по такому-то телефону. Номер опять-таки надо давать не свой, а кого-либо из отдаленных знакомых, куда Роберт в указанный день и час отправится с визитом. Эрнст вызовет его к телефону. Если все будет уже в порядке, они смогут повидаться. Пока что в своих отношениях им придется ограничиться телепатией. Есть, кстати, очень хороший вид телепатии: Эрнст будет регулярно читать «Вельтбюне» и «Нейе Бюхершау». Если он встретит там в ближайшее время несколько острых памфлетных статей доктора Роберта Эберхардта, это будет для него лучшим дружеским приветом и естественным продолжением их вечерних бесед.
Когда вконец стемнело, Эрнст начал собираться. Роберт заметно волновался. Он предложил товарищу, что проводит его на машине. Машина закрытая, сядут они во дворе, таким образом отъезда Эрнста никто не заметит, и шпик не сможет последовать за ним.
Эрнст охотно согласился. Они спустились в гараж. Роберт завел мотор. Эрнсту вдруг отчетливо припомнилось, как они со старым Эберхардтом ночью отвозили в клинику раненого Роберта. Сейчас старого Эберхардта не было дома…
Подошел Роберт и в темноте крепко обнял Эрнста.
Впоследствии, обнаружив у себя в кармане довольно значительную сумму денег, Эрнст сообразил, что Роберт мог их сунуть только в момент этого объятия.
Роберт усадил Эрнста в машину и задернул занавески. Сам он сел за руль. Машина быстро выскочила из ворот и, свернув вправо, стрелой умчалась в город.
Они долго петляли по городу, пока наконец Эрнст не окликнул Роберта и не сказал ему, смеясь, что прогулка была замечательная, но уже хватит. Он попросил высадить его на Потсдамерплац.
Когда хлопнула дверца и Эрнст исчез в толпе безликих прохожих, Роберт съежился, словно кто-то полоснул ножом по стеклу. Кажется, скрипнула включаемая скорость…
13
Встретиться им удалось только месяца через четыре. На свидании этом настоял Роберт, предупредивший приятеля, что должен сообщить ему нечто необычайно важное.
Роберт не сразу узнал Эрнста в очкастом господине с препротивными баками и неразлучной трубкой во рту. Удостоверившись, что это действительно Эрнст, он повел его к столику за амбразурой, сияющий и в то же время смущенные – таким не видел его Эрнст никогда. – Познакомьтесь: моя невеста, Маргрет. Мой лучший друг – Эрнст.
– Ты хотел сказать «Фриц», – сухо поправил Эрнст. – Вижу, ты настолько влюблен, что стал забывать имена своих лучших друзей.
Роберт смутился еще больше и пробормотал что-то в свое оправдание.
– Можешь быть спокоен, она абсолютно наш человек. Эрнста передернуло. Он обозвал про себя Роберта дураком и, любезно улыбаясь, пожал руку девушке. О да, она была красива. Пожалуй, даже чересчур красива той холодной красотой, от которой болят глаза.
Наклонив голову, она ответила крепким рукопожатием. Как ему понравилась последняя работа Роберта? По ее мнению, это блистательнее всего, что Роберт когда-либо написал.
Речь шла о предвыборном памфлете, направленном против национал-социалистов и написанном в форме эраз-мовой «Похвалы глупости». Памфлет действительно пользовался большим успехом.
Эрнст, косвенный автор этой идеи, подсказанной им Роберту еще во времена кейфа в особняке Эберхардтов, поспешил заверить, что вещь удалась Роберту превосходно и бьет в самую точку.
Во все время встречи говорила преимущественно Маргрет. Роберт молчал и улыбался счастливой, почти детской улыбкой. Маргрет – так называл он свою невесту – радовалась новой победе коммунистов: восемьдесят девять мандатов! Это немыслимо ни в какой другой буржуазной стране!
– Я так завидую Роберту, что он хоть в какой-то незначительной степени способствовал этой победе!
Впрочем, она не была отнюдь склонна смотреть на вещи сквозь розовые очки. Двести тридцать мандатов национал-социалистов – это ведь почти две пятых всего состава рейхстага! Прямо страшно подумать!
Эрнст попросил ее не выражать так громко своих политических чувств.
Они расплатились и пошли пройтись по Тиргартену. Маргрет не скрывала своих опасений. Со дня на день можно ожидать национал-социалистического путча. Геринг недавно в Спорт-паласе открыто требовал, чтобы улица на три дня была предоставлена штурмовикам. Готовы ли рабочие организации к обороне? Говорят, в Восточной Пруссии уже начались массовые политические убийства и штурмовики организованно готовятся к походу на Берлин.
У выхода из Тиргартена Маргрет распрощалась и села в автобус. Роберт пошел проводить еще немного Эрнста. Некоторое время шли молча.
– Как звать твою невесту? – переспросил вдруг Эрнст.
– Маргарита Вальденау, – краснея, повторил Роберт.
Эрнст сощурил глаза. Фамилия показалась ему знакомой.
Роберт, заметив выражение лица товарища, поспешно добавил:
– Да, она дочь видного чиновника министерства юстиции, что же из этого? С семьей она не имеет общего вот и на столько! Это вполне самостоятельный, мыслящий человек, очень близкий нам по убеждениям.
Эрнст молчал, словно набрал в рот воды. Не могло быть сомнений, это была дочка советника юстиции, господина Бернгарда фон Вальденау, весьма близкого национал-социалистам. Господин этот, по слухам, сыграл немаловажную роль в громком деле отмены верховной прокуратурой роспуска штурмовых отрядов, декретированного в апреле президентом.
Роберт, поняв продолжительное молчание Эрнста, повторил еще раз, что Маргрет вполне самостоятельный человек. Ни о какой общности ее взглядов со взглядами отца не может быть и речи. Не получив ответа, он добавил уже с легким раздражением:
– Вообще смешно делать детей ответственными за грехи родителей!
Эрнст заявил, что вовсе не делает фрейлейн фон Вальденау ответственной за деятельность ее папаши.
Расстались они с Робертом на этот раз довольно сухо.
Сидя в автобусе, Эрнст не мог отделаться от чувства неприязни, которое с первого взгляда зародилось в нем против Робертовой невесты. Ему претило происхождение этой девушки, ее фамилия, слишком уж сильно окрашенная в имперские цвета. Право, Роберт мог себе подыскать невесту в другой среде! Впрочем, диктовать Роберту, где ему искать невесту, было, по правде, смешно и нелепо. «Уж не ревную ли я к ней Роберта? Этого только не хватало!»
Так или иначе, появление нового человека, уверенно вставшего между ними, сразу усложнило их отношения.
14
Месяца через полтора они встретились опять, на этот раз по звонку Эрнста. Произошло это уже после того, как правительство фон Папена огласило чрезвычайный декрет против террора, бьющий штурмовиков не в бровь, а в глаз. Резкая отповедь президента Гинденбурга Гитлеру и форменный отказ поручить ему образование нового кабинета отрезвили разбушевавшихся «наци» и запуганную ими Германию. Официальное коммюнике об этих переговорах звучало, как фельдфебельская нотация, прочитанная престарелым президентом слишком ретиво стремящемуся к власти «богемскому ефрейтору». Слухи и анекдоты об этой беседе ходили по городу как последнее политическое «mot». Вчерашний властитель тринадцати миллионов голосов и кандидат в диктаторы Германии, отчитанный дряхлым президентом, как школьник, сразу поблек и обмяк, словно выпустили из него воздух. Люди, вчера еще произносившие его имя полушепотом и с опаской, сегодня подтрунивали над ним вслух. Роспуск рейхстага фон Папеном и предстоящие новые выборы должны были в этой обстановке довершить банкротство национал-социалистов.
