Евгения Марлитт - Дама с рубинами (др.перевод)
Она вспыхнула и сунула руку в карман.
— Нет, без милостыни! — воскликнула госпожа Ленц, положив руку на рукав молодой девушки. — Я чувствую, что у вас благие намерения, у вас уже с малых лет было благородное сердце, никто не знает этого лучше меня, и я не упрекаю вас. Но дайте нам возможность хотя немножко гордиться тем, что мы собственными силами отразили этот удар. Вот видите, — она указала на большую корзину на окне, доверха наполненную пестрыми вышивками, — это все готовые работы; пока нам не придется терпеть нужду, а дальше Бог поможет. Макс не будет больше петь по улицам, я свято обещаю вам это; он, правда, будет сокрушаться, но ему придется примириться с этим.
Маргарита обеими руками горячо пожала руку старушки и, попрощавшись с обоими стариками, покинула пакгауз. Она была теперь гораздо задумчивее, чем при приходе. Какое единодушие царило в этом старом доме! Чем сильнее поражала судьба этих стариков, тем теснее сближались они.
Взгляд девушки невольно скользнул по верхнему этажу главного здания; там царил совсем другой дух; бабушка называла его «приличия, хорошие манеры и конвенансы»: «закостенелое себялюбие, соединенное с презренным заискиванием пред высшими», — говорил дедушка, предпочитавший жить один в деревне, чем вдыхать ту ледяную атмосферу, которой окружала себя его благородная супруга. Разве при таких обстоятельствах было удивительно, что Герберт… Нет, — тут же остановила себя Маргарита, — она даже мысленно не должна была оскорблять его подозрениями в бессердечии, к ней он относился хорошо; он даже два раза писал ей в Берлин. Потом, при ее возвращении, он приехал встречать ее на ближайшую большую станцию, желая облегчить ей возвращение в опустелый родительский дом. Этого, конечно, бабушка не знала; она, без сомнения, не одобрила бы подобной любезности ландрата к Грете, уже по одному тому, что та доставила ей большое огорчение, не пожелав сделаться баронессой фон Биллинген. Она по этому поводу написала очень сердитое письмо своей сестре и Маргарите. Что об этом думал дядя, было до сих пор неизвестно Маргарите. Он ни в одном письме не касался этого щекотливого вопроса, и она также старательно избегала поднимать разговор о нем.
Размышляя подобным образом, Маргарита уже давно достигла своей комнаты и снова спрятала столбики денег в ящик письменного стола, причем опять сильно покраснела. Значит, она ничем не могла проявить свое участие к мальчику, все пути были для нее закрыты, она чувствовала себя совершенно бессильной. Взвесить все обстоятельства и обсудить, как поступить в данном случае, мог только мужчина, и она твердо решила поговорить об этом с Гербертом.
XIX
С тех пор прошло два дня. Ландрат еще не вернулся, а потому на лестнице и в верхнем этаже царило глубокое спокойствие. Маргарита каждый день по обязанности ходила наверх, чтобы пожелать бабушке доброго утра; это было неприятной обязанностью, потому что бабушка еще очень дулась и сердилась. Правда, она никогда громко не высказывала этого, сохрани Бог, но и у хорошего тона на подобные случаи есть очень тонкое и верное оружие. Острые ножи во взгляде и голосе; острие кинжала на языке. Подобный способ нападения еще более возмущал молодую девушку и нередко ей нужно было все ее самообладание, чтобы спокойно и молча переносить все это. Она с чувством облегчения спускалась с лестницы и на несколько мгновений заходила в сени. В этом обширном помещении, правда, царил невыносимый холод, а комнаты покойного отца были запечатаны. Ни одно из уютных помещений, в которых он жил, ни один из предметов, которых он касался, не был доступен Маргарите. Она должна была довольствоваться тем местом, где видела его в последний раз мертвым, но словно мирно спящим, с каким-то просветлением на челе, столь мрачном при жизни. На этом месте ею овладевало благотворное чувство; ей казалось, что она ощущает его присутствие. Внизу ведь совершилось все, чтобы как можно скорее стереть все следы его существования и деятельности.
Сегодня утром Маргарита, выходя из сеней, встретилась лицом к лицу с прекрасной Элоизой. В нескольких шагах от нее баронесса фон Таубенек, задыхаясь, поднималась по лестнице. Она была так поглощена утомительным восхождением, что совершенно не заметила Маргариты; Элоиза, напротив, очень приветливо поклонилась, и ее взгляд с участием скользнул по фигурке в глубоком трауре. Это Маргарита не могла отрицать, но тем не менее у нее было искушение не ответить на вежливый поклон и убежать назад в сени. Эта прекрасная Элоиза была ей антипатична до глубины души; почему — она сама не знала. Вблизи герцогская племянница казалась особенно прекрасной; нежная, бархатистая кожа, прекрасный цвет лица, большие блестящие голубые глаза, — все это прямо ослепляло. Дедушка был совершенно прав, говоря, что перед Элоизой его внучка, коричневый майский жучок, должна совсем спрятаться.
«Что? Зависть, Грета?» — спросила сама себя молодая девушка.
Нет, это не было завистью. Вид прекрасных девичьих лиц всегда был для нее наслаждением. Быть может, это было прирожденное озлобление плебейской крови… Да, причина лежала в этом!
Когда же бабушка с громкими выражениями радости встретила наверху гостей, Маргарита зажала уши и помчалась вниз по лестнице.
Внизу у подъезда стояли сани гостей — прелестная раковина с дорогой меховой полостью, и когда позднее дамы снова сели в них, то прекрасная Элоиза со своим белым вуалем и золотистыми волосами имела вид феи, мчащейся по снегу. Боже мой, какой смешной вид должен был иметь на днях сидевший в санях «комочек» рядом с изящной фигурой Герберта!
Целый день Маргарита не могла отделаться от горьких, навязчивых мыслей и впечатлений, к тому же во всех комнатах было темно. Снег неутомимо сыпался на маленький городок, и только изредка порыв ветра на мгновенье разгонял густую серебристую завесу, закрывавшую собой все улицы и переулки. Только вечером, когда в столовой была зажжена лампа, стало немного уютнее в комнате и тише на душе Маргариты. Тетя София, несмотря на снежную погоду, вышла, чтобы сделать некоторые неотложные заказы, а Рейнгольд работал в своей комнате; вообще он выходил лишь только тогда, когда его звали к столу.
Маргарита накрывала стол к ужину. В печке горел огонь, бросая на пол сквозь отверстие медной дверцы широкую полосу света, а на подоконнике благоухали питомцы тети Софии: фиалки и ландыши. Варвара принесла красиво гарнированные холодные кушанья, а Маргарита зажгла спирт под чайником. Когда же Рейнгольд велел сказать, чтобы ему прислали бутербродов, так как он не придет, то у сестры еще больше отлегло от сердца.
По улице проехало несколько экипажей, и один из них как будто остановился около дома. Может быть, возвратился ландрат? Это узнается завтра, но никак не раньше. Маргарита продолжала приготовлять бутерброды с ветчиной для Рейнгольда и не подняла глаз, когда до ее слуха долетел легкий скрип двери. Маргарита невольно подняла глаза и увидела ландрата, стоявшего на пороге. Девушка так испугалась, что вилка с куском ветчины выпала у нее из рук.
Герберт рассмеялся и подошел ближе к столу. Он был еще в шубе, а на шапке блестели хлопья снега; он пришел прямо с улицы.
— Как ты испугалась, Маргарита! — сказал он, качая головой, — ты, вероятно, несмотря на свои хозяйственные занятия, была в солнечной Греции, а рождественский дед вернул тебя к суровой действительности? Добрый вечер, — добавил он, протянув ей руку, причем Маргарите показалось, что в его глазах, смотревших на нее из-под шапки, сверкнула радость.
— Нет, я не была в Греции, — ответила она, причем ее голос дрожал от волнения, — несмотря на снег и лед, я на Рождество предпочитаю быть здесь. Но твое появление в нашей столовой является для меня чем-то неслыханным; ты, вероятно, сам знаешь, что эта комната всегда была тебе не по дороге; раньше тебя прогонял, может быть, детский шум, а потом… — печальная черточка, появившаяся со времени смерти отца около ее губ, на мгновенье уступила место лукавой улыбке, — позднее ясно выраженное мещанство в обстановке и жизни здесь, внизу.
Герберт вынул из кармана небольшой пакет и положил его на стол, с улыбкой говоря:
— Вот почему я вошел сюда, только поэтому. Зачем мне тащить наверх целый фунт чая, который я купил для тети Софии в столице? — Он снял шапку и стряхнул с нее последние остатки снега. — Впрочем, ты ошибаешься в своем предположении; я нахожу, что здесь преуютно, а твой чайный стол нисколько не похож на мещанский.
— Не могу ли предложить чашку чая? Он как раз готов.
— Конечно; это будет очень приятно после продолжительной езды по холоду, но в таком случае ты должна разрешить мне снять шубу, — и при этом он сделал попытку снять тяжелую одежду.
Маргарита невольно подняла руку, чтобы помочь, как привыкла делать это дяде Теобальду, но Герберт отскочил и глаза его загорелись гневом.
