Юрий Рытхеу - Айвангу
Вечером он пел в клубе. Ради такого значительного события с середины зала убрали бильярд.
Рэнто пел, не глядя на слушателей. В его голосе гудел северо-западный ветер, слышался звон раскалывающихся льдин, сухой перестук оленьих рогов. Скрипел под полозьями легких нарт снег, над оленьими головами свистела длинная тонкая палка – погоняло.
Люди молча раскачивались в такт песне. У каждого была своя забота, которая ушла глубоко в сердце, – люди слушали песню.
На длинной скрипучей скамье сидел Мынор. На его лице отпечаталась глубокая работа мысли. Даже песня Рэнто не могла его отвлечь.
Из районного центра пришла бумага, предписывающая усилить антирелигиозную пропаганду. Предлагалось препятствовать ритуальному исполнению обрядовых песен, уничтожать предметы культа: идолов, священные изображения животных, рисунки на одежде. В числе предметов религиозного культа числился и шаманский бубен.
Рэнто пел об облаках, причудливых в своих очертаниях, о птицах, которые, опираясь на ветер, поднимаются к этим облакам.
И то, что их круглые красные глаза видели на земле,
И звуки, которые слышали их уши, спрятанные за перьями,
Снова видят они и слышат в туманной дымке далекого облака,
Медленно и величаво проплывающего над землей.
В руках Рэнто бубен, простой деревянный обод, обтянутый специально высушенной кожей моржового желудка. В каждой яранге есть такой.
Мынор искоса глянул на своего друга. Айвангу не отрываясь смотрел на певца. Он вспоминал облака, которые стояли над стойбищем оленеводов, одну ночь счастья и длинный холодный путь через тундру в тюрьму Тэпкэна.
– Как ты думаешь, у него бубен шаманский? – услышал Айвангу шепот Мынора.
– Обыкновенный бубен.
– Как будем отличать шаманский бубен от обыкновенного? – продолжал Мынор. – Из райкома потребуют отчет, а что я напишу? Знаешь, для тех, – он махнул рукой в сторону Кытрына, – самое главное – правильно составленная бумага.
– Разберемся как-нибудь.
Мынор предложил обойти все яранги и собрать шаманские бубны и идолов.
– Кто ж тебе добровольно отдаст? – засомневался Айвангу.
– Кто-нибудь найдется сознательный.
Они прошли все селение от первой до последней яранги. Наслушались и натерпелись такого, что лучше и не вспоминать. Люди стыдили парней, говорили им, что те занялись недостойным делом.
– Ничего у нас нет! – обычно отвечали им, не открывая дверей и не поднимая занавес полога.
Мынор и Айвангу выходили, стараясь не смотреть друг другу в глаза, и не замечали огромных деревянных и костяных изображений животных, развешанных с наружной стороны яранг на кожаных ремнях.
Люди осуждающе смотрели им вслед.
– Добровольно никто ничего не отдаст, – сказал Мынор. – Надо действовать по-другому.
– Как по-другому? – спросил Айвангу.
– Ночью, – с мрачной решимостью сказал Мынор. – Пойдем с тобой ночью по ярангам, срежем амулеты, выроем идолов, составим отчет для райкома, и все будет в порядке. Пусть нас потом камнями закидают, но хорошее дело мы с тобой сделаем.
Морозной, зимней ночью неслышно по улице не пройдешь. В напряженной студеной тишине каждый шаг рождает громкий скрип снега. Вдруг из сугроба поднимется пес, отряхнется и начинает лаять. Тут же к нему присоединяются другие, лай переходит в завывание, и вот уже собачий плач поднимается к полной луне, медленно плывущей по небу. Этот ночной плач леденит душу и шевелит волосы под малахаем.
Мынор и Айвангу еще накануне наточили ножи, укрепили их на длинных рукоятках. И все же застывшую на холоде кожу приходилось долго пилить, прежде чем к ногам с глухим стуком падал амулет. Кого только не изображали деревянные и костяные фигурки! Олени с рогами и без рогов, собаки, белые медведи, волки, бурые медведи, песцы, росомахи, разные птицы – от ворона до странных бескрылых существ с длинными клювами. Такие даже и не водились на Чукотке. Где их видели владельцы амулетов – уму непостижимо!
Айвангу считал себя человеком, который не верит ни в злых духов, ни в добрых. И все же, принимая из рук Мынора идолов, ему казалось, что пустые деревянные глаза смотрят на него с укором.
Мынор нес большой мешок и поторапливал друга:
– Давай быстрее, а то скоро рассвет!
– Куда мне, безногому, поспеть за тобой?
Дошли до яранги Сэйвытэгина. На тыльной ее стороне, высоко от земли, под моржовыми шкурами висело изображение морской касатки. Оно было вырезано из черного дерева, чудом попавшего в эти края. Чьих это рук работа, Айвангу не знал. Это мог сделать и Сэйвытэгин, а скорее всего касатка переходила из поколения в поколение, как все амулеты тэпкэнцев.
Мынор заметил состояние друга и сказал:
– Ладно, ты отвернись, пока я буду срезать.
Перед рассветом мешок был полон, и они отправились в клуб, где хранился железный ящик с комсомольскими бумагами.
Мынор зажег керосиновую лампу, придвинул лист бумаги.
– Сейчас подсчитаем, – торопливо сказал он. – Запишем и сожжем!
Он развязал мешок, и на пол с глухим стуком посыпались идолы и амулеты. Они тускло блестели при свете керосиновой лампы. Иные роняли на пол чешуи засохшего сала и крови, которыми их из века в век мазали и «кормили» хозяева, вымаливая у них покровительство и удачу в охотничьих делах.
Мынор расчертил на отдельные графы бумагу, поставил какие-то значки.
– Запиши общее количество – и все, – предложил Айвангу.
– Нельзя так, – Мынор решительно покачал головой. – Надо все аккуратно, чтобы в райкоме остались довольны. Сейчас мы рассортируем: птиц и зверей – сюда, а изображение человека – туда… Вот так.
Мынор громко считал, потом склонялся над листком бумаги и записывал. Окончив подсчет, он уложил добычу обратно в мешок.
– А насчет бубнов мы напишем так: «Нет возможности отличить шаманский от обычного. Один и тот же инструмент может служить как для культурных, так и для культовых целей». Пусть сами приезжают и разбираются… А теперь пошли, сожжем это.
На востоке разгоралась долгая зимняя заря. Край неба ярко пылал, и, казалось, сунь туда идолов – и не надо зажигать спичку. Длинные темные облака светились, как горящие бревна. Первый раз Айвангу так рано спускался к морю не на промысел… Нет, был еще случай. Однажды весной он подстрелил нерпу. Она была жирная и толстая, как все весенние нерпы. Но когда мать разрезала ее, у нерпы в брюхе оказался маленький нерпенок, покрытый белоснежным пушистым мехом. Росхинаут осторожно вынула детеныша. Ранним утром Сэйвытэгин с сыном пришли к морю и опустили в трещину неродившегося нерпенка… Отец стоял лицом к восходу и шептал священные слова.
– Мынор, – обратился Айвангу к другу. – Может, не будем жечь? Опустим их в трещину, как опускают нерпичьих детенышей.
– Нельзя, – ответил Мынор. – Весной лед растает, они всплывут, и волной обратно прибьет их к берегу. – Он уже чиркал спичкой.
– Сейчас с берега увидят огонь, прибегут.
– Успеем уйти, – ответил Мынор. – Пока оденутся, все сгорит.
Огонь рождался плохо, с трудом. Тогда Мынор вынул нож и расколол один амулет, построгал твердое дерево. Стружки занялись мигом, потом вспыхнули и большие идолы, роняя в костер жирные, кипящие капли. В один миг снег возле костра почернел. С каждым мгновением огонь пылал все жарче и жарче. Пришлось отойти на несколько шагов. Когда в бушующем пламени трудно было что-либо разглядеть, Мынор сказал:
– Ну, теперь пошли домой.
Мынор было заспешил, и Айвангу сразу отстал от него. Пришлось приноравливаться к безногому.
– Мынор, ты иди.
– Нет, как я могу бросить друга!
Из-за прибрежных торосов показалась фигура. Это был сторож магазина. Он проворно переставлял свои кривые ноги, загребая торбасами свежий снег.
– Что там горит? Что случилось? – задыхаясь, спросил он.
– Костер горит, – спокойно ответил Мынор.
– Какой костер? Почему горит? Это вы зажгли?
– Мы. Комсомольское поручение выполняли. Ты туда не ходи. Это не твое дело.
Старик поморгал узкими, без ресниц глазами и ничего не понял.
– Зачем же этот костер? Ночью? – пробормотал он.
– Ты же знаешь, у пионеров есть свой костер, – принялся растолковывать Мынор, – а это наш, комсомольский. Видел ты когда-нибудь пионерские костры?
– Видел, конечно, – ответил сторож, успокаиваясь. – Я-то думал, что это такое случилось. Странный обычай – ночной костер.
Сторож повернул обратно на свой пост, но навстречу уже выбегали охотники.
Айвангу узнал Кавье, вынырнувшего из темноты.
– Почему горит море? – крикнул он на ходу.
– Комсомольский костер горит, – ответил ему сторож. – Вот ребята зажгли.
Один за другим подходили взволнованные невыспавшиеся охотники, и скоро Мынор и Айвангу оказались в их тесном кольце. Мынор зашептал Кавье на ухо:
