Гийом Аполлинер - Т.1. Избранная лирика. Груди Тиресия. Гниющий чародей

прекрасногубые, с чешуйчатыми телами, оставляющие на земле тысячи извилин

Нас куда больше, чем думают. Мы хотели бы впиться в него губами, нашими прекрасными губами. Чародей, мы любим тебя, чародей, ты внушил нам такую светлую надежду, что однажды она непременно сбудется{113}. Разумеется, пока мы молоды и способны к деторождению, ибо потом бесполезно пожирать кого-либо глазами. Коль скоро мы не крещены, мы животные, а потому, вопреки этой светлой надежде, мы нередко забираемся в свои доступные жилища и кусаем сами себя, кусаем себе губы, наши прекрасные губы.

И почему мы всегда оказываемся на бессмысленных шабашах, мы, царицы прудов{114}, хоть и не поем подобно царицам? Все нас домогаются, как вдовствующих монархинь. Ох уж эти трогательные женщины! О женщины!

едва шевелясь

Что за скверные ночи! Весной по ночам заморозки, но завтра, похоже, солнце вовсю припечет.

со своим змеенышем

Губы высохли, выцвели губы. Вот и все, чародей, вот и все, выцвели губы мои.

Мы хотели бы впиться в него губами, мы их облизываем, чтобы они казались еще краснее. Чародей, мы любим тебя, чародей! Ах, если бы надежда осуществилась! Разумеется, пока мы молоды и способны к деторождению, ибо потом пожирать кого-либо глазами бесполезно и нам, — не считая того, что мы крещены, мы всего лишь животные и вопреки этой светлой надежде нередко забираемся в свои доступные жилища и кусаем себе губы, наши прекрасные губы, мучаясь от бессонницы.

не двигаясь

Эти современные, а та, что вот сейчас пришла, древняя. Она несчастна, она вовсе не думает о чародее. Ей и вправду больно. Она очень высокая. Местами на ее теле видны ожоги от небесного огня. Она кричит, как ночная птица, и я горжусь тем, что такая превосходная особа мне подражает. Ух!.. Ух!.. С тех пор как я ее знаю, она много раз становилась матерью.

на лесной опушке

Кто это так жалобно кричит? Это не ночная птица. Голос больше похож на человеческий. За чем дело стало? Нам надобно приподняться и с шипением оглядеться. Если бы двурогие расспросили эту женщину, что кричит, как ночная птица, она бы, конечно, подтвердила наше райское происхождение. Мы видели ее, она была в земном раю, когда там были мы. А мы все шипим, мы ищем нашего соплеменника, того, кого любим и кто умереть не может.

кричит, как ночная птица, высоко над лесом

Все дети — мои, я праматерь, все дети — мои! Увы! О бегство! О злоба иерархов! О изгнание! Увы! Я забыла имена ангелов, которые меня преследовали. О Красное море, ты так далеко!

в своей келье, отрываясь от рукописи

Лилит вопиет, как зверь в пустыне. Моя душа ужасается, ибо несовершенна, а потому боится Дьявола. Хоть я и стар, но позволь мне, Господи, распорядиться толикой оставшейся жизни, дабы завершить мое земное бытие. Освободи меня, Господи, от жалобных воплей этой отступницы! Возгласы ее смущают мое одиночество, ибо это крики живой женщины. Освободи меня, Господи, от женских криков! Благослови мои труды и прими урожай моей старости! Моя седая старость, белая, как выцветшее надгробье, моя бедная трясущаяся старость прочна и спокойна в любви к Тебе, Господи. Исполни меня желанием неутоленной любви! Не отворачивайся от своего слуги, Господи, даже если из чрезмерной осторожности он сторонится бездны. По правде сказать, бездны созданы вовсе не для того, чтобы от них отворачиваться, но для того, чтобы преодолевать их одним прыжком. Сделай же так, Господи, чтобы я более не слышал криков этой великанши, этой чадолюбивой отступницы, ибо от них ужасается душа моя. И поскольку она отступница, моя душа бессильна что-либо сделать для этой проклятой матери. Смилуйся, Господи, ибо я не молился за ту, что вопиет, как зверь в пустыне, за мать, за проклятую. Но хотя бы во имя урожая моей старости освободи эту мать от Твоих ангелов, освободи эту мать от Твоих благих ангелов, о Господи, Господи, ибо она мать. И во имя Красного моря, Господи, которое после ее изгнания в бессмертие Ты явил своим солнечным небесам и своему избранному народу. Да будет так.

Лилит смолкла и исчезла. Все дети в округе умерли этой ночью. Змеи-искатели продолжали жалобно шипеть в лесу, глухом и мрачном.

Увы, эта мать исчезла, не успев подтвердить истину. Скрылся свидетель нашего райского происхождения. А мы ведь и впрямь родились в земном раю и всем телом касаемся нашей земли. Мы шипим и ищем этот рай, он существует и нам известен. И с шипением ищем нашего соплеменника, того, кого любим и кто умереть не может.

в дупле

Теперь, когда замолчала эта кричавшая, как я, в ночи, моя старость кажется мне еще более тяжелой и унылой. Может быть, эта мать ныне счастлива, и стоило бы предпочесть ее горести и стенания моему благополучному ночному гуканью. Сколько всего я вижу и слышу в лесу, глухом и мрачном! Столько созданий древних и нынешних. Опыт мне подсказывает, что эта ночь будет находкой для антиквара.

Толпа созданий, прекрасных и безобразных, веселых и печальных, наполняла глухой и мрачный лес. Явились демоны обоего пола, и среди них — сатиры, фавны и лесные духи; явились гномы и карлы; вслед за нимфами то там, то здесь мелькали вулканы{116}, блуждающие огоньки и крылатые существа, пожиратели огня. В разнообразных старинных экипажах прибыли волшебники со всех сторон света: слепец Тиресий{117}, который благодаря богам мог становиться то мужчиной, то женщиной, Талиесин{118} и Аршелаус{119}. Явились волшебницы — Цирцея{120}, Омфала{121}, Калипсо{122} и Армид{123}а. Явились вампиры, вурдалаки, ламии и лемуры{124} — и лес наполнился пророческим постукиванием кастаньет. Явились вещуньи и прорицательницы — Дельфская жрица{125}, Аэндорская волшебница{126} и Кумская сивилла{127}. Явились дьяволы всех разборов, а также самые красивые дьяволицы и сатанихи. Явились бедные колдуны в поисках тех, кому можно продать их смрадные снадобья, и опытные ведьмы, прислужницы при ворожбе, с их непременной утварью, которая может понадобиться по малейшему поводу, — котелком и метлой. Явились знаменитые маги, алхимики и астрологи. Среди последних выделялись три призрака волхвов, пришедшие из Германии{128}, одетые как священники и с митрами на головах.

В давние времена мы часто смотрели на звезды, и как-то ночью одна из них, сверкая в зените, возвестила путь, по которому мы, волхвы, пришли из трех разных царств к одной и той же пещере, однако там уже были набожные пастухи, собравшиеся незадолго до первого дня новой эры. С тех пор нам, священнослужителям из западных стран, никогда больше не светила путеводная звезда, и все же сыновья богов продолжают рождаться, чтобы принять смерть. Ныне ночь Погребального Рождества, мы знаем это, хотя и забыли науку звезд, но зато изучили на Западе науку теней. Мы ждали этой блаженной ночи с того дня, как нам отрубили головы. Мы пришли в этот лес, глухой и мрачный, ведомые тенью. Наши полые головы бескровны, западная бледность покрывает наши лица, в которых нет больше ни капли восточной крови. Мы пришли сюда, ведомые тенью.

с лицом мертвеца, белым, как пятна на ногтях

Сын поддельного бога под камнем спит,Этот старик любовью убит.Забудем в пути о вещем светиле —Нас только тень приведет к могиле.

с лицом цвета неплавленного воска

Мы не приносим, подобно волхвам,Золото, мирру и фимиам,Однако ртутью, солью и серой{129}Украсим этот могильник серый.

с темным лицом цвета слоновьей кожи

Поруганной честью родившей того,Кто ведал пророчество и волшебство,Клянемся забыть о вещем светиле —Нас только тень приведет к могиле!

Итак, призрак Бальтазара нес ртуть, призрак Каспара — соль, а призрак Мельхиора — серу. Тень, которая вместо звезды указывала им путь, оказалась превосходным провожатым: все трое остановились как раз перед склепом, возложили свои дары на камень, постояли с минуту в задумчивости и один за другим отошли в сторону.

Их место заступили маленькие святые, те простецкие фигурки, которыми украшают Рождественские ясли, — тень указующей тени тоже привела их к надгробию. Крестьяне, вилланы, крепостные, слуги, ремесленники и торговцы принесли на могилу чародея всевозможные яства — склянки с темными винами, ветчину, свиную колбасу, фазаний паштет, изюм, пряности, мак, лавровый лист, розмарин, тимьян, базилик, мяту, майоран, ягоды можжевельника, тмин; были там говядина, свинина и дичь; были фрукты; были бисквиты, круглые пироги, торты, сушки, пирожные с кремом и ватрушки с сыром, а также все виды варенья. Столько яств было положено на могилу, что под ними скрылись и сам камень, и те дары, которые возложили на него призраки волхвов.