Роберт (2) Стоун - В зеркалах
— Чудесно! — сказал Рейнхарт.— Надеюсь, ничего слишком неприятного?
— Когда ты получаешь угрожающие письма, Рейнхарт, это означает, что никто не сомневается в твоей подлинности. Единственное, которое мне не понравилось, подписано... Забыл! Может быть, кто-нибудь из старых знакомых решил подложить мне свинью.
Он порылся в кармане и вытащил листок почтовой бумаги, на котором красными чернилами было написано:
«Ты мошенник, как все проповедники, и тебя можно изобличить.
У меня есть доказательства, и я тебя, подлеца, покараю за то, что моя жизнь и мой дом были принесены в жертву на Алтаре Алчности». И подпись: «С. Протуэйт».
— Мы его знаем? — спросил Фарли.— Ты его не встречал в миссии или еще где-нибудь?
— Никогда о нем не слышал, Фарли. По-моему, честный псих и ничего больше.
— Таким парням самое место в реке,— задумчиво произнес Фарли.— Когда дело идет о таких деньгах...— Он замолчал, дабы объять мыслью эти деньги.— Да, черт подери,— сказал он Рейнхарту,— Золотой Флаг поднят, и это ты меня надоумил. Я тебя не забуду, друг.
— Пустяки, Хитклифф. А эта дамочка зачем?
— Вдовица,— хищно сказал Фарли.— Богата, как Крез. Торговля перцем. Она помогает мне в делах миссии.
— Бингемону не понравится, если ты слишком уж обособишься. Ведь Миссия живой благодати — это он, так?
— Что он — Великий Белый Отец, я не отрицаю, друг мой. Но миссией за него управляю я, и в некоторых отношениях мне предоставлена полная свобода.— Он оглянулся на двери комнаты отдыха.— Это больше, чем я рассчитывал, Рейнхарт.
Его лицо приняло проникновенное, просветленное выражение.
— Ты пришел к моим дверям, друг, несчастный и больной от пьянства. Если бы сердце мое очерствело, я мог бы прогнать тебя. Но я принял тебя и вскоре благодаря тебе получил награду, равных которой еще не знал. Только самый твердолобый атеист не усмотрел бы тут предначертания свыше.
— Послушай, Хитклифф,— весело заметил Рейнхарт.— Если тебе вдруг захочется тряхнуть стариной, я мог бы раздобыть травки. Ну, как?
Фарли отшатнулся в ужасе.
— Изыди, Сатана,— сказал он сурово.— Ты с ума сошел? Ты больной человек, Рейнхарт, развращенный до мозга костей, старина. Я спас тебя от алкоголизма, а ты теперь стал наркоманом.
И, поправив прядь на лбу, Фарли исчез за двойными дверями. Рейнхарт вернулся к своему столу и открыл журнал передач. Ирвинг в кабинете тонмейстера смотрел на часы.
— Эй, Рейн! — сказал он в переговорную трубку.— Как насчет шлягера?
— Чудно! — сказал Рейнхарт.— Поставь «Книгу любви». — Второй раз?
— Ну, «Инес Фокс».
Ирвинг нажал на кнопки и включил рекламную ленту. Над его головой загорелись красные лампочки, у микрофона Рейнхарта вспыхнула лампа. Когда .реклама кончилась, Ирвинг подал сигнал, и Рейнхарт вышел в эфир под свои позывные «Иди, но не беги».
— Эй,— сказал он,— все любители джаза на чудесном и великом Юге, все ребята и хорошенькие девушки, все, кто не спит — за рулем, на вечеринке или в ночной прачечной,— привет!
Он привернул регулятор громкости, проглотил таблетку риталина и быстро запил ее пивом.
— Давайте послушаем что-нибудь позабористее...
Морган Рейни отыскал мистера Клото в задней комнате кафе. Мистер Клото сидел перед конторкой, окруженный несколькими пианолами; ящики конторки были набиты старыми, выцветшими пианольными цилиндрами.
— Выберите песенку, мистер Рейни,— сказал он.— Любую старую песню.
— Вы их коллекционируете? — спросил Рейни.
— Раньше я давал их напрокат. Иногда продаю коллекционерам. Видите ли, мое положение не позволяло мне приобрести музыкальные автоматы.
— Как их у вас много! — сказал Рейни.
— Вот эти,— сказал мистер Клото, поднимая плетеную сумку, полную пианольных цилиндров,— принадлежали миссис Бро.
— Кому? — переспросил Рейни.
— Вы забыли, мистер Рейни. Миссис Бро была моей жилицей. Дама, которой вы оказали участие на той неделе.
— Да-да...— сказал Рейни.— Я забыл ее фамилию.
— Очевидно, в отделе вас совсем загоняли. Они задают столько работы вашему чувству ответственности, что от постоянного употребления оно, пожалуй, совсем износится.
— Фамилии...— сказал Рейни.— Я их как-то не запоминаю;
— На сумму, вырученную за ее имущество, мы обеспечили миссис Бро духовкой. У нее было много вещиц того рода, которые сейчас в моде у молодых интеллигентов. Старинных вещиц.
— Духовкой?
— Духовкой,— сказал мистер Клото.— Нишей на кладбище. — А, да,— сказал Рейни.
— Давайте-ка восстановим ваши былые связи,— доброжелательно сказал мистер Клото.— Посмотрим, не удастся ли нам сегодня воззвать к вашему чувству ответственности. Кто сегодня должен пожать плоды вашей профессиональной компетентности?
— Мистер Хоскинс,— сказал Рейни. С глазами у него было что-то неладно.
Мистер Клото кивнул.
— Да будет это мистер Лаки Хоскинс.
Он встал, и Рейни вышел вслед за ним на внутреннюю лестницу, зажатую между красных стен. Они поднялись по трем маршам и вошли в коридор, где красная краска на узловатых досках превратилась з розовую облезающую корочку и где вечернее солнце, пробиваясь сквозь щели в стене, перекидывало через покатый пол коридора мостики оранжевых лучей.
Мистер Клото остановился перед одной из дверей, прислушался и постучал по розовой филенке.
— Кто-то стоит у двери,— произнес голос внутри.— Кто-то стоит у двери.
— Это мистер Клото,— бодро отозвался мистер Клото.
Когда дверь отворилась, они увидели высокого, темно-коричневого, сутулого мужчину, который, прищурившись, с опаской всматривался в розовый свет. Он был чудовищно толст; живот под белой рубашкой вздувался и обвисал. Ниже пояса полосатые брюки бугрились на складках жира. У него была только одна рука. Пустой рукав против обыкновения не был пришпилен к груди, а торчал потным комком под мышкой.
— Клото, чего тебе надо? — спросил мистер Лаки Хоскинс.
Он заглянул за плечо мистера Клото и увидел у стены Рейни.
— Ну вот,— спросил он печально,— какой еще неприятности мне ждать?
— Что ты, Лаки,— сказал мистер Клото.— Этот джентльмен — никакая не неприятность. О нет! Он пришел поговорить с тобой от имени правительства и своего собственного чувства ответственности. Он социолог.
— Я не отниму у вас много времени, мистер Хоскинс,— сказал Рейни.— Мы проводим обследование тех, кто получает пособия в системе социального обеспечения. Мне нужно только узнать несколько цифр, и мы оставим вас в покое.
Мистер Хоскинс, мягко качнувшись, отодвинулся от двери и сел на краешек кровати. Окна в комнате не было. Над кроватью за решетчатым световым люком слышалось воркование голубей. На стене тускло горела единственная электрическая лампочка. На стульях и тумбочках в разных углах комнаты валялся скопившийся за четыре-пять дней мусор; замасленные бумажные тарелки с куриными костями, смятые пакеты из-под жареного картофеля, пустые мешочки из-под арахиса, смятый жирный станиоль. Под раковиной виднелись две высокие стопки иллюстрированных и детективных журналов, а за ними — большие винные бутылки. На кровати возле мистера Хоскинса лежал обложкой вверх раскрытый журнал. На обложке два штурмовика, злорадно ухмыляясь, грозили обнаженной связанной блондинке хлыстами из колючей проволоки.
Хоскинс мягко и ритмично покачивался на кровати; размеренное натяжение пружин под-его весом словно гипнотизировало его.
— Так какие же пособия вы получаете? — спросил Рейни.
— Я получаю пятьдесят долларов от армии,— сказал Хоскинс.
— И еще от местного отдела социального обеспечения?
— Да, сэр. Каждый месяц.
Хоскинс проследил за взглядом Рейни, охватившим журналы и бутылки.
— Деньги обеспечения я на выпивку никогда не трачу,— сказал он.— Я знаю, что это запрещается. Я трачу только деньги, которые мне платит правительство.
— Да, конечно,— сказал Рейни. Он вынул из папки зеленый бланк и сел на стул.
— Подрабатываете ли вы?
— Он не подрабатывает,— сказал мистер Клото.— Это же его правая рука — та, которой нет.
Лаки Хоскинс покачивался на пружинах и согласно кивал.
— Вы потеряли ее на войне? — спросил Рейни.
— Да, на войне.
— Но в таком случае вы должны были бы получать гораздо больше— сказал Рейни инстинктивно оборачиваясь к мистеру Клото.— Пятьдесят долларов в месяц — это слишком мало при таком увечье.
Мистер Клото улыбнулся, словно вспомнил былые славные дни.
— Лаки был красивым и бравым солдатом,— сказал он с удовольствием.— Он был сержантом и чемпионом по боксу.
— В Панаме,— сказал Лаки Хоскинс сдержанно.— Сперва в среднем весе. Потом в тяжелом. Я был там чемпионом в тяжелом весе с тридцать шестого года по тридцать девятый.
— Долго вы служили в армии?
