Исроэл-Иешуа Зингер - Семья Карновских
— О чем вы сейчас думаете? — спросил он.
— Думаю, что в такую ночь хорошо умереть, — тихо ответила Тереза.
Доктор Карновский сверкнул черными глазами:
— Что за чушь!
Тереза посмотрела на него. Ее глаза были синими, как небо над парком, непонятными и неземными. Карновский взял ее за руку.
— У вас пальцы замерзли, — сказал он.
Вдруг Тереза схватила его руку, поднесла к губам и поцеловала. Карновский вздрогнул. Сколько женщин у него было, ни одна не целовала его рук.
— Что ты делаешь? — Он так растерялся, что перешел на «ты».
Тереза пристально смотрела на него, ее глаза были такими светлыми и неподвижными, какие бывают только на простеньких иконках, а не у живых людей. Огромные, неподвижные, очень светлые глаза.
— Ты слишком серьезная, — сказал Карновский. — Смотри на вещи философски, не надо все принимать так близко к сердцу.
Тереза покорно опустила голову.
— Я знаю, что это невозможно, — сказала она тихо, — знаю, я вам не пара. Я только хочу… Вы не будете сердиться на меня?
Карновский нежно взял ее за подбородок, приподнял ее голову.
— Что на тебя нашло? — спросил он. — Успокойся.
— Позвольте мне родить от вас ребенка, и я успокоюсь. Уйду… Навсегда… Клянусь вам!
Она опустила голову, как рабыня, которая просит милости у господина. Карновского охватила нежность к девушке. Нежность и любовь.
— Пойдем домой, милая, — сказал он тихо. — Тебе холодно, ты дрожишь.
Он не повел ее к себе, как поступил бы с другой женщиной, но проводил ее до дому. У дверей он впервые поцеловал ее в губы в эту звездную ночь, полную тайн.
Карновский до утра думал о тихой девушке, которая вдруг оказалась такой храброй в своей великой любви.
С тех пор Карновский стал открыто встречаться с Терезой. Он не таился ни от медсестер, ни от врачей, ни от самого профессора Галеви.
— Смотрите-ка, а тихоня-то наша всех обскакала, — говорили медсестры с завистью и негодованием.
Довид Карновский вышел из себя, когда узнал, с кем встречается его сын. А ведь ему, его сыночку, такие партии предлагали! В синагоге Довида молился профессиональный сват герр Липман. Он называл себя «доктор Липман» и требовал, чтобы другие тоже так его величали, хотя никто не знал, где он учился и получил докторскую степень. Этот Липман носил волосы до плеч, даже в будни расхаживал в цилиндре и был вхож в лучшие дома Западного Берлина. По субботам он после молитвы поджидал Карновского, чтобы вместе пойти домой, и по дороге рассказывал о богатых невестах, расписывал, какие они образованные, как на пианино играют и какое приданое готовы дать родители. Наклонившись к уху Довида, он говорил, будто по секрету:
— Дорогой герр Карновский, такая удача выпадает раз в жизни. И, заметьте, не какие-нибудь приезжие. В Германии со времен прапрапрапрадедов. Слову доктора Липмана можно верить…
Доктор свадебных наук не врал. То, что Довид Карновский приехал из Польши, было для Западного Берлина серьезным изъяном, но многие были не прочь породниться с его сыном, который родился в Германии и работал в клинике профессора Галеви. Можно дать ему хорошее приданое, помочь открыть кабинет и позабыть о его происхождении. Молодой доктор Карновский дослужился до высокого офицерского чина и был очень недурен собой, так что даже самые разборчивые невесты согласны были смириться с его ярко выраженной еврейской внешностью. Что поделаешь, у каждого свои недостатки.
Довид Карновский был горд, что с ним считаются в старейших берлинских домах. Он желал сыну добра, но и о себе не забывал. После войны торговля лесом шла из рук вон плохо, тестя уже не было в живых, зарабатывать на хлеб стало тяжело. Мало того, дочь подрастает. Карновский надеялся, что сын выйдет в люди и поможет отцу и вести торговлю, и найти приличного жениха для Ребекки.
— Знаешь, Лея, кого нам сватают? — с гордостью рассказывал Довид после беседы с доктором Липманом. — Только б у нашего сына хватило ума сделать правильный выбор.
— Дай Бог! — отвечала Лея, поднимая глаза к лепному потолку в столовой.
Она тоже хотела, чтобы сын поскорее женился, но у нее были на то свои причины. Она уже не надеялась родить в ее годы, поэтому мечтала о внуках. Сначала от сына, а потом и от дочери.
Но однажды в субботу пришла недобрая весть. Доктор Липман, как всегда, после утренней молитвы пошел проводить Карновского. И вместо того чтобы рассказать об очередном варианте, он наклонился к уху Довида и поведал о медсестре, с которой встречается его сын.
Довид Карновский остановился как вкопанный и осмотрел доктора Липмана от цилиндра до лаковых туфель.
— Быть не может, герр Липман! — воскликнул он, позабыв о приличиях и докторской степени собеседника. — Это ложь, клевета!
Доктор Липман рассмеялся: его осведомленность поставили под сомнение!
— Это правда, герр Карновский, уж я-то знаю, — ответил он, тряхнув волосами. — Так что вы на это скажете?
Сказать на это было нечего. Довид Карновский поспешил домой, чтобы сообщить Лее, какое несчастье их постигло.
— Дожили! — крикнул он с порога, даже не поздравив жену с субботой. — Можешь гордиться своим сыночком! Гойку себе нашел…
Он опять не преминул подчеркнуть, что недостатки сын унаследовал с материнской стороны, и был так рассержен, что забыл про немецкий язык и заговорил по-еврейски, будто в Мелеце. Лея попыталась успокоить и мужа, и себя:
— Всякое бывает по молодости, по глупости. Даст Бог, оставит ее, найдет себе приличную пару. Все будет хорошо, вот увидишь.
Довид Карновский не захотел успокоиться.
— Мало бед он нам причинил и еще причинит, — предрек он. — Знаю я его…
Еще никогда за обедом Довид не предъявлял жене столько претензий. И рыба переперчена, и курица жесткая, никакого вкуса, и даже чай отдает водой из миквы в Мелеце.
— Ладно, подай на пальцы полить, — сказал он, недоев.
Как только суббота закончилась, Довид, даже не сменив праздничного кафтана на повседневный костюм, поехал к Георгу в Новый Кельн. Не застав его дома, он отправился в клинику профессора Галеви. Карновский долго бродил туда-сюда по безлюдной улице. Наконец он увидел сына. Георг вышел из больницы под ручку с молодой женщиной, ростом едва ему по плечо. Сердце бешено заколотилось в груди: значит, Липман сказал правду. Довид внимательно оглядел девушку. Ему хотелось понять, кто она, та, ради которой его сын готов загубить свою душу. Ни лица, ни фигуры, ни походки, ничего такого, из-за чего мужчины теряют голову. Карновский огорчился еще больше.
— Георг! — окликнул он.
Доктор Карновский обернулся и уставился на отца, в праздничном кафтане стоявшего напротив больницы.
— Что-то с мамой? — спросил он испуганно.
Довид Карновский слегка поклонился девушке и на чистейшем немецком ответил, что с матерью все в порядке, но ему срочно надо поговорить с сыном об одном важном деле. Он надеется, что милая дама его простит. Георг вспомнил, что не представил отцу свою спутницу, и попытался это сделать, но Довид Карновский не изъявил желания пускаться в разговоры с медсестрой.
— Приятно познакомиться, — сказал он, прежде чем Георг успел назвать ее имя. — До свидания!
— До свидания, герр Карновский, — растерянно ответила Тереза. Она почувствовала, что имеет какое-то отношение к этой неожиданной встрече.
Сначала отец и сын шли молча, звук шагов разносился по пустынной улице. Довид Карновский думал об одном: он должен быть спокоен, совершенно спокоен. Написано же, гнев не приличествует мудрым. Но едва он заговорил, изречения из святых книг тут же позабылись. Кровь ударила и голову, глаза засверкали.
— Скажи-ка, Георг, — начал он, сжимая кулаки, — это та самая девка, про которую мне рассказывали?
Георг покраснел и оттого, что отец знает о его любви, и от слова «девка».
— Отец, не на улице, — забормотал он. — Да не волнуйся ты. Не вижу причины волноваться.
— Это ты не видишь, а я-то вижу. Еще как вижу!
Теперь доктор Карновский попытался убедить себя, что он должен быть спокоен. Но, точь-в-точь как его отец, забыл об этом при первых же словах. С минуту отец и сын смотрели друг на друга, будто в зеркало: на чужом лице каждый видел собственное упрямство и презрение.
— Не кричи, — сказал Георг. — Ты забываешь, что я уже не ребенок.
— Я не благоговею перед докторишками, — бросил в ответ Карновский-старший. Так и сказал: не докторами, а докторишками.
В комнате сына Довид увидел портрет девушки. Он стоял на столе рядом с фотографией Леи.
Это окончательно взбесило Довида.
— Вот, значит, как далеко у тебя с ней зашло! Рядом с матерью поставил!
Битых два часа ругались отец и сын поздним субботним вечером. Довид Карновский требовал, чтобы Георг прямо сейчас дал слово порвать с этой девкой. Ведь лучших невест из Западного Берлина предлагают! Он столько вложил в сына и не допустит, чтобы тот все разрушил из-за какой-то медсестры. Так что пусть немедленно выбросит из головы эти глупости.
