Густав Майринк - Вальпургиева ночь
– Что вам угодно, хотел бы я, наконец, знать!
– Речь – пардон – идет о всемилостивейшей госпоже контессе-с. Натурально, экселенц, ве-есьма достойная дама. Нет-с, ничего не хочу сказать! Упаси Боже!
– Что еще за контесса? – спросил удивленный лейб-медик.
– Ну… экселенц, конечно, знают-с.
Флугбайль промолчал: чувство такта не позволило ему настаивать на уточнении имени.
– Гм. Нет. Не знаю никакой контессы.
– Тогда-с пардон, нет так нет-с, экселенц.
– Гм. Н-да. Впрочем, при чем здесь я? Детектив подобострастно, по-птичьи, присел на краешек кресла; теребя свою шляпу и сладенько усмехаясь, он некоторое время застенчиво косился на потолок, потом вдруг разговорился:
– Я, конечно, очень извиняюсь, экселенц, только, осмелюсь доложить, фрейлейн контесса пре-ельстительнейшая юная особа, да еще при таких, пардон, нежных формах. Нежнейших-с… И ведь до слез жаль, столь благородная юная дама, а амуры крутит с таким оборванцем, как Вондрейк, у которого ни гроша за душой… Ну вот-с. В их домик сиятельнейший имперско-королевский лейб-медик частенько изволят заглядывать-с… А в домике было б много комфортней… Впрочем, если этот не подходит, так я другой знаю – в каждой комнатке-с по о-со-бо-му выходу. К вашим услугам-с…
– Не интересуюсь. Замолчите! – вспылил Пингвин, но тут же примирительно снизил тон – он бы охотно узнал дальнейшее. – У меня нет применения такому предмету.
– Итак, пардон; нет так нет-с, экселенц! – явно разочарованно выдохнул «приватный орган». – Я только подумал… Жа-аль! Стоило мне только шепнуть госпоже контессе, я ведь, осмелюсь доложить, кое-что о ней знаю-с. Вот я сразу и подумал, может быть, экселенцу… – уже довольно язвительно продолжал господин Брабец, – не надо больше ходить… к Богемской Лизе.
Н-да-с.
Тут господин императорский лейб-медик изрядно струхнул, в первую минуту даже не нашелся, что и ответить.
– Да неужто вы думаете, что я за «этим» ходил к старухе? Вы с ума сошли! Детектив поднял руки:
– Помилуйте, я – и думать тако-ое? Слово чести! – Тут он забыл про свое косоглазие и выжидающе посмотрел в упор на императорского лейб-медика. – Само собой разумеется, экселенц имели другие… известные причины… н-да-с… для визита, пардон, к Богемской Лизе. Ну-с, я, собственно, затем и пришел! Н-да-с, другие причины-с.
Пингвин с любопытством приподнялся на своем ложе:
– И какие же? Брабец пожал плечами:
– Меня кормит моя, пардон, деликатность-с. Не осмелюсь впрямую утверждать, что экселенц замешаны в заговоре, имеющем какое-то отношение к Лизе, хотя-с…
– Что «хотя-с»?
– Хотя-с теперь ве-есьма видные господа находятся под подозрением в высочайшей измене. Н-да-с.
Господин императорский лейб-медик решил, что ослышался.
– Высочайшая измена?
– Помилуйте, экселенц; под подозрением; н-да-с. Под по-до-зре-нием-с! – А так как лейб-медик явно не понял, шпик выразился яснее: – Н-да-с, – и грустно уставился на свои плоские ступни, – но и одного подозрения, смею вас уверить, предостаточно. К сожаленью-с! Ну-с, моим законным долгом было бы верноподданнически дать знать в известное место – ведь у меня имеются подозрения… Я, собственно, чре-езвычайно обремененный долгом совести человек-с, слово чести. Другое дело, если я буду убежден в отсутствии основания к подозрению… Видите ли, в нашем деле, пардон, рука руку моет-с, – и он невольно посмотрел на свои грязные ногти.
В господине императорском лейб-медике закипала сдерживаемая ярость.
– Другими словами: вы хотите чаевых?
– Извиняюсь, целиком полагаюсь на щедрость, экселенц.
– Отлично. – Императорский лейб-медик позвонил. Вошел слуга.
– Ладислав, возьми этого типа за шиворот и спусти с лестницы!
– Как прикажете.
Чудовищная лапа раскрылась, как пальмовый лист; комната сразу погрузилась в таинственный тропический полумрак, и уже через секунду слуга со шпиком исчезли, подобно изображению на экране синематографа.
Господин императорский лейб-медик ждал – наконец снизу из прихожей донесся страшный грохот!
Потом тяжелые шаги медленно протопали вниз по лестнице. Вслед за живым снарядом.
«Ну вот, пожалуйста, Ладислав, конечно, собрался его спустить еще и с замковой лестницы. Господи, ну нельзя же все понимать так буквально», – скрестив на груди руки и утомленно прикрыв глаза, пробормотал императорский лейб-медик, пытаясь восстановить свой нарушенный утренний покой.
Не прошло и четверти часа, как его грезы были прерваны каким-то повизгиваньем.
Дверь осторожно приоткрылась, и барон Эльзенвангер в сопровождении Брока на цыпочках протиснулся в дверную щель, предостерегающе прижимая к губам указательный палец.
– Здравствуй, Константин! Каким ветром тебя занесло в этакую рань? – обрадованно воскликнул императорский лейб-медик, но сейчас же замолк, увидев на лице приятеля пустую бессмысленную улыбку. «Бедняга, – прошептал он, глубоко потрясенный, – кажется, он потерял свой маленький разум».
– Тс, тсс, – таинственно зашипел барон, – тсс, тс. Не надо, только не надо! – – Боязливо оглянувшись, он торопливо достал из кармана пожелтевший конверт и бросил его на кровать. – На, возьми, Флугбайль. Только не надо, не надо!
Старый охотничий пес, поджав хвост и не сводя своих полуслепых белесых глаз с сумасшедшего хозяина, раскрыл, словно собираясь завыть, пасть, однако не издал ни звука.
Зрелище было довольно мрачным.
– Что мне, по-твоему, не надо? – сочувственно спросил императорский лейб-медик.
Эльзенвангер поднял палец:
– Тадеуш, прошу тебя. Только не надо, только не надо!.. Ты знаешь… ты знаешь… ты знаешь… – каждое бормотком произнесенное слово неудержимо приближало его губы к уху Флугбайля; наконец, почти касаясь ушной раковины, они осторожно доверили ей свое сообщение: – Полиция напала на мой след, Тадеуш. Прислуга уже знает. Тс, тсс! Все разбежались. И Божена тоже.
– Что? Твоя прислуга разбежалась? Но почему?
И когда?
– Сегодня утром. Тс, тс! только не надо, только не надо! Ты знаешь, был у меня вчера один. С черным зубом. И в черной перчатке. И к-косой на оба глаза. Понимаешь, один из… из полицейских.
– Как его имя? – быстро спросил императорский лейб-медик.
– Сказал, Брабец.
– И что же он хотел от тебя? – Ксенерль сбежала, сказал он. Тс, тс! Я ведь знаю, почему она ушла. Она все узнала! Тс, только не надо. Ты знаешь, он и денег хотел; иначе, мол, все расскажет.
– Надеюсь, ты ему ничего не дал? Барон снова робко оглянулся:
– Я велел Венцелю спустить его с лестницы. «Удивительно, до чего иногда верно поступают сумасшедшие», – отметил про себя Пингвин.
– Тс, а сейчас вот и Венцель исчез. Брабец ему тогда сразу все выложил.
– Я прошу тебя, Константин, подумай хорошенько, что он, собственно, мог ему рассказать?!
Эльзенвангер указал на пожелтевший конверт. Императорский лейб-медик выжидательно смотрел на него.
Эльзенвангер, с застывшим в глазах ужасом, снова стал приближаться к его уху:
– Богумил – Богумил – Богумил.
Императорский лейб-медик начинал понимать: видимо, совершенно случайно его друг нашел где-то в галерее старый конверт и, приняв эту бумажку за письмо от своего покойного брата Богумила, до тех пор носился с этой бредовой идеей – и, уж конечно, не обошлось здесь без проклятого Зрцадло, – пока окончательно не свихнулся.
– Ты знаешь, может быть, он лишил меня наследства – ведь я никогда не навещал его там внизу, в Тынском храме. Но, силы небесные, я ведь не могу – спуститься в Прагу! Возьми это, Тадеуш, возьми! Только не надо, только не надо. Я не должен знать его содержания! Иначе я буду лишен наследства! Спрячь его, Флугбайль, спрячь хорошенько; но… но… н-но только не надо заглядывать в него! Не заглядывай в него. И подпиши на случай своей смерти, что оно мое. Ты же знаешь: оно принадлежит мне! Но слышишь, хорошенько спрячь! У меня оно никогда не будет в безопасности: все знают о нем. Поэтому они исчезли. И Ксенерль тоже пропала.
– Что? Твоя племянница убежала? – вскрикнул лейб-медик. – Куда?
– Тс, тсс. Сбежала. Она ведь теперь все знает. – Тут Эльзенвангера заклинило: он непрерывно твердил, что «она все знает». Очень долго ничего больше нельзя было от него добиться.
– А вчера, Тадеуш, весь город поднялся. Все знают об этом. Вчера вечером они осветили гору Жижки – завещание ищут… И Брок, – он многозначительно подмигнул в сторону собаки, – тоже что-то учуял. Ты только посмотри, как он боится. Ну, а у Заградки разразилась мушиная чума. Кругом сплошные мухи. Полон дворец!
– Константин, ради Бога, ну что ты несешь! – вскричал императорский лейб-медик. – Ты же знаешь, в ее доме никогда не было мух! Это только ее воображение. Не надо верить слухам!
– Клянусь душой и Богом! – колотил себя в грудь барон. – Я их видел собственными глазами.
– Мух?
– Да. Черным-черно.
