Оскар Лутс - Лето
– Ха-ха-ха! – Леста хохочет так, что слезы наворачиваются на глаза. – Кийр! Кийр! Кто бы мог подумать? Откуда у него такая прыть?
– Так вы ходили к кистеру в гости? – спрашивает Тали, стоя у окна. – Ну н как?
– Да ничего. Принял нас очень любезно, ели, пили, речь держали. Кийр говорил, я тоже… Очень было весело, если бы не этот дурень, Кийр… Ну вот, это и есть сейчас самая большая паунвереская новость. А так все живы-здоровы, Либле звонит в колокол, у него уже дочка есть… Да вы все это лучше меня знаете. Ах да, притащил я с собой из России ишиас, но принимаю ванны, теперь уже лучше стало. Познакомился с аптекарем, на мельнице с подручным пиво пили… и вот в общем все, что сейчас на ум пришло. Со стариком своим грызусь иногда. Старик говорит: оставайся дома, берись за работу в Заболотье. А я говорю: что за нужда мне в Заболотье батрачить, если в России у меня место управляющего есть. Другое дело, если бы старик мне хутор отдал. Ну, вот и все. Теперь рассказывайте вы, что тут в родном краю поделывали и как дальше думаете жизнь устраивать.
– Дай раньше в себя прийти, – отвечает Леста. – Никак не могу свыкнуться с мыслью, что Кийр стал вдруг таким бравым мужчиной. А что нам о себе рассказать, Тали? У Тоотса – совсем другое дело! Он много поездил и действительно многое повидал. А наша жизнь, по крайней мере моя, такая серая и будничная, что ее можно в нескольких словах описать. Ну… служу тут в аптеке. Толку лекарства, продаю их, вожусь с ними. Целыми днями занят, свободного времени мало. А если выдается свободный часок, прихожу сюда, к Тали; сидим и вспоминаем старое – милые школьные годы. А что еще? Больше ничего и нету!
– Значит, ты аптекарь? – спрашивает Тоотс.
– Аптекарь – это не основное его занятие, – отвечает за Лесту Тали, – главное – он писатель.
– Ах, какой там писатель! – машет рукой Леста, слегка краснея. – Таким писателем каждый может стать. Сам видишь, ни один черт не хочет печатать мою писанину.
– Это неважно, – возражает Тали, – достаточно того, что у тебя есть свой круг почитателей.
– Ха-ха-ха! Да и этот круг почитателей состоит из одного-единственного лица.
– Как это – писатель? – недоумевает Тоотс. – Значит, кроме службы в аптеке, Леста еще где-то работает писарем? Так что ли?
– Да нет! – восклицает Тали. – Не писарь, а писатель. Леста сочиняет стихи и пишет рассказы.
– Ах так! Ах вот как! Ну, это тоже кое-что дает вдобавок к аптекарскому жалованью. Слыхал я – за стихи и рассказы хорошо платят. Некоторые с того только и живут, что книги пишут.
– Верно, – говорит Леста, – иному писателю действительно платят столько, что он может прожить литературным трудом. Но это больше встречается у других народов. Я еще не видел и не слышал, чтобы у нас в Эстонии кто-нибудь жил только литературным заработком. Возможно, какой-нибудь чудак и перебивается с хлеба на квас писательским трудом, но это уже другое дело. Страшно жалею, что с самого начала не стал записывать, сколько в общем литература принесла мне денег. Тали, может быть, ты знаешь, сколько я уже заработал своими писаниями?
– Тебе следовало бы нанять бухгалтера или кассира.
– Пожалуй, ты прав, но я, видишь ли, не настолько догадлив. А сейчас все перепуталось и можно подсчитать только приблизительно. Все-таки, мне кажется, я не особенно ошибусь, если скажу: две пары ботинок.
– Две пары ботинок, – таращит глаза Тоотс. – Разве за стихи ботинками платят?
– Нет, не платят, – отвечает Леста. – Мне, по крайней мере, ни один издатель до сих пор ботинок не предлагал. Но я сам не менее двух пар ботинок износил, бегая по издателям и книготорговцам и предлагая свои произведения.
– Ага, теперь мне понятно, – медленно произносит управляющий. – Значит, твоих стихов и рассказов никто не хочет покупать. Так тебе и бухгалтер не нужен, чтобы доходы записывать.
– Примерно так.
– Но ты мне все-таки объясни, Леста, почему они не хотят покупать твои сочинения? Они же на книгах зарабатывают?
– Зарабатывать-то зарабатывают, но знаешь, дружище, что они говорят… Они говорят… они говорят: не пойдет. Не-е-е пойдет. Это «не пойдет» мне приходилось слышать так часто, что эти два коротеньких словечка даже ночью гудят у меня в ушах. Они так ко мне пристали, что я и сам часто говорю: «не пойдет».
– Почему же твои сочинения не идут?
– А кто его знает, почему. Возьмет этакий толстяк с лоснящейся физиономией, какой-нибудь книготорговец или издатель, твою рукопись, полистает, подымет свое рыло с таким видом, будто уже все прочел, и скажет: «Не пойдет, не пойдет».
– Ты бы снес свои работы в газетную контору, – советует управляющий имением, выпуская через нос густую струю дыма. – Может, там примут и в газете напечатают. Потом очень приятно будет почитать.
– Да разве я туда не ходил! Знаешь, как отвечают в редакциях газет? Там не говорят: не пойдет. Там говорят: зайдите через недельку.
– Ну, что ж, можно зайти и через недельку.
– Само собой разумеется. Люди и приходят через неделю.
– Ну и что?
– А им опять говорят: приходите-ка через неделю. В одну редакцию я так ходил, неделю за неделей, целые шесть месяцев.
– Ну а потом? Потом сказали, что не пойдет?
– Нет. Потом сказали, что рукопись затерялась. А когда я стал протестовать, что так все же дело не пойдет… видишь, я снова говорю «не пойдет», у меня теперь за каждым словом это «не пойдет»… Ну так вот… я сказал, что так дело не пойдет, разве можно, чтобы в редакции рукописи терялись? А мне заявили – это, видите ли, моя собственная вина, почему я раньше не пришел за рукописью. К счастью, у меня оставалась копия и я смог ее предложить другой редакции.
– Хм… – бормочет Тоотс. – Черт возьми, оказывается, писательская доля не такая уж легкая. А знаешь, Леста, что тебе следовало бы сделать? – восклицает он вдруг. – Ты познакомился бы с каким-нибудь старым писателем, с таким, у которого, так сказать, уже есть почва под ногами. Он мог бы дать тебе хороший совет, да и в газетной конторе его слово кое-что значило бы. Черт побери, да неужели в Тарту нет ни одного человека, чьи стихи или рассказы уже покупают и печатают? Ну, а если такой фрукт имеется, так он уже прошел огонь, воду и медные трубы и сможет тебе подсказать, как это ему удалось. Ведь верно?
– Верно, дорогой Тоотс! – улыбается Леста. – Удивляюсь, как ты, не имеющий ничего общего с книгоиздательством, смог дать такой умный совет. Я долго думал и ломал себе голову, прежде чем набрел на такую мысль – пойти к старому писателю, у которого, как ты говоришь, уже есть почва под ногами.
– Так ты уж побывал у такого?
– Конечно, Мысль сама по себе была неплохая. Но должен тебе сказать, что старые писатели имеют обыкновение вдруг заболевать, как только к ним приходят молодые, начинающие авторы. Старый писатель поступает таким образом. Старый писатель велит сразу же узнать, что за посетитель к нему явился и с какой целью. Узнав, что у дверей дожидается молодой автор, он тотчас же испытывает сильнейшую головную боль и вообще так расхварывается, что ему приходится слечь в постель и он уже не в состоянии никого принять. Ах да, мне все-таки однажды удалось попасть на прием к старому, почтенному писателю. Он был очень любезен и разрешил мне прочитать ему целых два моих стихотворения. «Да, да, – сказал он, – это прекрасные стихи, мысль оригинальная, но со стороны формы их надо еще чуточку отшлифовать. Оставьте рукопись, я ее просмотрю на досуге. Может быть, заскочите через некоторое время, тогда обсудим ваши произведения подробнее»… В порядке! – как говорит Киппель. Большое спасибо и так далее… сердечное рукопожатие, отеческая благожелательная улыбка…
– Ну, а дальше? – допытывается Тоотс.
– Дальше… Дальше, несмотря на все мое нетерпение, я дал старому писателю достаточный срок, чтобы просмотреть мою рукопись. Я решил не быть назойливым, так как считал, что старый писатель, имеющий уже твердую почву под ногами, действительно не может уделять много времени чужим рукописям. Но в один прекрасный день я уже не смог совладать со своим нетерпением и, затаив дыхание, «заскочил» к своему коллеге и доброжелательному советчику. Старого писателя не было дома, но меня на всякий случай спросили, по какому делу я пришел. Так и так, говорю… я недавно принес сюда рукопись… на просмотр. «Ах вот что, да-да, мой муж говорил об этом». Через несколько мгновений мне с любезной улыбкой вручили через дверь мою рукопись. «Мой муж очень просит извинить его, ему не удалось прочесть вашу рукопись из-за недостатка времени». – «Ах вот как», – говорю я и вежливо поясняю, что я был далек от мысли своим приходом торопить уважаемого господина такого-то, что я просто, проходя мимо, зашел узнать, ну, короче говоря, что я могу ждать сколько угодно. «Ах нет, – отвечают мне, – мой муж сказал, что он вообще не сможет прочесть рукопись, так как почерк слишком мелкий для его старых глаз». – «Ах вот как, – снова говорю я, в душе проклиная свой мелкий почерк, который, кстати, самому мне казался очень красивым и разборчивым. – В таком случае, – цепляюсь я за последнюю надежду, – я готов переписать рукопись более крупным почерком». – "Ах нет, – улыбаются мне в ответ, – зачем вам тратить столько труда и времени. Может быть, отнесете рукопись – так, как она, есть, кому-нибудь другому. К тому же, я уже говорила, у моего мужа очень мало свободного времени. – «Ах вот как», – говорю я в третий и последний раз, раскланиваюсь и пячусь из передней своего собрата по искусству. Черт знает, отчего это некоторые люди, попав в неловкое положение, совершенно забывают следить за своей походкой?
