Бруно Ясенский - Заговор равнодушных
Роберт обиделся. Для борьбы с произволом полицейской клики в Германии есть еще достаточно испытанные средства, начиная с печати и кончая общественным мнением! Отказываться заранее от этих средств и подчиняться произволу – это безумие, меньше всего подобающее революционеру!
Эрнст, иронически щуря правый глаз, заметил, что, к сожалению, дело не в происках коварной полицейской клики, а в государственной системе. Наполнив рюмки, он предложил выпить за скорейшее излечение Роберта от иллюзий.
Они чуть не поссорились, что в течение этого обеда грозило им неоднократно. Взглянув на смеющееся лицо Эрнста, Роберт рассмеялся тоже и предложил выпить за их старую дружбу. Было решено, что Эрнст останется здесь жить. Роберт не будет вмешиваться в его дела, хотя и считает его поведение сумасбродным.
На столе появилась вторая бутылка вина, и разговор принял более мирный характер. Они весело перебирали все свои совместные увлечения детства. Когда дошли до гиббона, Роберт заверил приятеля, что всему виной старик Геккель, который заставил их обратиться не по адресу. Ближайшим родственником человека является вовсе не гиббон, а шимпанзе – это давно доказали Швальбе и Вейнерт. У самого Роберта имеется на эту тему специальная работа. Обратись тогда Роберт с Эрнстом не к гиббону, а к шимпанзе, им наверняка удалось бы с ним дотолковаться…
Незаметно беседа соскользнула на теперешние увлечения Роберта. Основные его научные работы касались области антропогенеза. Попутно Роберт занимался проблемой возникновения рас. Звание доцента он получил за свою обстоятельную работу о питекантропе, изученном им не по слепкам, а по ископаемому оригиналу. Тут Роберт достал с полки тонкую книжку и не без гордости протянул ее Эрнсту.
– Погоди, я тебе надпишу ее на память.
– Пожалуйста, не надписывай! Я еще не знаю в точности, как меня звать.
– Обойдемся без фамилии.
Он написал: «Старому другу в залог новой дружбы».
Эрнст, перелистав длинные таблицы измерений черепной крышки и бедренной кости питекантропа с точностью до одного микрона, отложил книжку. Он заметил с улыбкой, что ему ближе к сердцу вторая область деятельности Роберта: она неизмеримо актуальнее политически и, следовательно, нужнее. Статьи Роберта, направленные против расизма, без всяких комплиментов великолепны.
Роберт ответил, что свои статьи, печатавшиеся не в специальных журналах, он считает невинными литературными упражнениями и никогда не придавал им значения. С детства его немножко тянуло к литературе, и изредка он позволяет себе эту слабость. Рассматривать эти статейки всерьез и сравнивать с его работами из области антропогенеза, конечно, нельзя. Если Эрнст считает его научные работы политически неактуальными, потому что они трактуют о каких-то древних ископаемых костях, то он грубо ошибается.
– Я не раз имел возможность убедиться, что германские коммунисты страдают весьма ограниченным взглядом на вещи и механически пытаются низвести все к экономической борьбе. Было бы полезно, если бы они меньше увлекались Марксом, а пристальнее почитали Энгельса. Хотя бы его «Происхождение семьи» или «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Энгельс, очевидно, не считал эту проблему политически неактуальной, раз изучению ее посвятил столько времени…
– Не перевирай, пожалуйста, моих слов. Я отнюдь не уговариваю тебя бросать работу по антропогенезу и переключаться на популярные полемические статьи. Я только считаю в корне неправильным твое собственное к ним пренебрежение, как к работе второго сорта. Я лично вовсе не отделяю твоей научной деятельности от политической, как ты это делаешь сам. Для меня это лишь две стороны одной и той же работы. Захирение одной повлекло бы неизбежное вырождение другой.
Произнося эту тираду, Эрнст не мог отделаться от неприятного ощущения, что его слова покажутся Роберту прописными истинами. В правоте своей он не сомневался нисколько. Но для развернутого спора с Робертом он не чувствовал себя достаточно подкованным. Этот малыш в вопросах антропогении знал куда больше его!
Многолетние выступления на митингах научили Эрнста трудному искусству полемики. Поэтому ему не стоило большого труда умело сманеврировать и, не принимая открытого боя, довести спор до благополучного конца.
В этот день они не только не рассорились, но расстались с Робертом самыми лучшими друзьями. Соотношение сил в их новой дружбе было несколько другое, чем десять лет тому назад. Перевес безусловного убеждения был по-прежнему на стороне Эрнста. Но раньше непогрешимую правоту Эрнста ощущал и Роберт. Теперь же Роберта приходилось завоевывать. Никогда до этого Эрнст не осознавал так болезненно пробелов в своем образовании. Раньше оружие их игр и действий – вплоть до винтовки в дни восстания спартаковцев – неизменно выбирал Эрнст. Теперь выбор оружия принадлежал Роберту.
9
У Роберта в этот период были свои серьезные огорчения. Поделиться ему было не с кем. В своих горестях и неудачах он привык исповедоваться отцу, единственному человеку, который – он это знал – не будет над ним ни злорадствовать, ни потешаться: взгляды отца и сына во многом совпадали. Теперь, в отсутствие отца, Роберт рад был возможности доверить свое горе Эрнсту.
В печати недавно проскользнула заметка, что Дюбуа отказывается от питекантропа! Роберт долгое время ждал опровержения. Не дождавшись, решил написать Дюбуа письмо.
Эрнст не сразу понял, почему вся эта история так волнует Роберта. Ну, отказался, подумаешь! Велика важность!
Не встретив в друге надлежащего сочувствия, Роберт даже обиделся:
– Да ты знаешь, кто такой питекантроп?
– Знаю. Обезьяночеловек. Уж Геккеля-то я читал!
– Так это же единственное, наиболее достоверное палеонтологическое доказательство происхождения человека от обезьяны!
– Ну, и что из этого?
– Как «что из этого»? Если сам «автор» питекантропа, человек, который нашел его, описал, в течение сорока лет отстаивал свою находку, вдруг отказывается от собственного взгляда, отрицает несомненное обезьянье происхождение нашего предка, как, по-твоему: стоит это в прямой связи с походом реакции против дарвинизма или не стоит?
– Ага, вот в чем гвоздь! Понимаю!
Роберт, начав говорить на любимую тему, не мог уже остановиться:
– Ты бы почитал по этому вопросу! Это увлекательнее всякого романа! Помнишь, у Геккеля «недостающее звено»? Так ведь Геккель дошел до этого путем умственной спекуляции. Его уверенность в происхождении человека от антропоморфной обезьяны была так велика, что он не побоялся ввести в человеческую родословную недостающее переходное звено. Он не сомневался ни минуты в предстоящей находке остатков этого неведомого существа, для которого он заранее придумал кличку питекантропа. И вот приходит Дюбуа, голландский врач, который начитался Геккеля и поверил ему на слово, и заявляет, что он берется найти ископаемые останки геккелевского питекантропа…
– Молодец!
– Погоди минутку! В качестве военного врача Дюбуа получает командировку в колонии. Следуя указаниям Геккеля, он едет искать своего воображаемого обезьяночеловека на Яву. Но указание это, как мы сейчас знаем, было в корне неверно! Оно основывалось как раз на ошибке Геккеля, который искал предков человека не среди шимпанзеподобных, а среди гиббоноподобных обезьян. Отсюда и неверный маршрут Дюбуа на родину современных гиббонов, на Яву. Если бы поиски питекантропа производились нами сегодня, во всеоружии новейших знаний, нам бы и в голову не пришло искать его на Яве. И мы так и не нашли бы его по сих пор. А Дюбуа нашел, несмотря на то, или, вернее, именно потому, что отправился по неверному адресу! Более поразительной игры случая невозможно придумать! Подняв верхние слои земли близ Триниля, он нашел то, чего ни до него, ни после никто никогда нигде в другом месте не смог найти: нашел черепную крышку, три зуба и бедренную кость существа, как две капли воды соответствующего геккелевскому питекантропу. Впоследствии в тех же местах был разыскан еще один зуб и четыре бедренные кости. Таким образом было найдено вещественное доказательство происхождения человека от обезьяны, огорошившее, как снаряд, всех противников дарвинизма.
– Постой,, но ведь, насколько я понимаю, сам Дюбуа официально нигде от питекантропа не отмежевывался. Может, это просто газетная утка?
– Видишь ли, Дюбуа необычайно ревностно относится к своей находке и следит буквально за всем, что когда-либо где-либо печаталось по вопросу о питекантропе. Поэтому совершенно невероятно, чтобы такого рода порочащая его заметка не попала к нему в руки. То, что он не счел нужным опровергнуть ее в печати – и тем самым разрешил реакционным элементам в науке спекулировать его именем, – говорит уже само за себя.
Эрнст живо заинтересовался личностью доктора Дюбуа. Роберт рассказал ему пространно о своем визите в Харлем в период работы над монографией о питекантропе. Оказалось, профессор Дюбуа, ныне почтенный старец, живет у себя в Голландии, в Харлеме, как форменный отшельник, сторожа свое ископаемое. Кости питекантропа можно посмотреть только у него на дому, причем редко кому из ученых он разрешает дотронуться до них рукой. Когда один из антропологических конгрессов попросил их у него на короткое время, он предложил конгрессу приехать к нему в Харлем.
