Лайош Мештерхази - На озере Фертё
– Подождите, господин секретарь! Так нельзя. Разве вы не видите, что тут не все в порядке?
Секретарь с раздражением пожал плечами.
– Что здесь: аукцион или уголовный розыск? Если вам угодно, можете потом вести следствие.
Давид хотел было возразить, но секретарь вновь перебил его:
– А что, собственно, не в порядке, Давид? Я ничего такого не вижу. Просто у людей нет денег. Это я знал с самого начала. Им предоставили жилье, дали землю, а денег они не получили. Только и всего! Надеюсь, и вам, Давид, понятно? А теперь к делу.
Молоток снова поднялся в воздух.
– По пять форинтов беру все! – подняв руку, твердо сказал Давид.
Секретарь уставился на него, от удивления забыв закрыть рот.
– По пять форинтов? Сто пятьдесят семь деревьев?
В комнате зашевелились, зашумели.
– Я предупреждаю вас, Лайош Давид, – откидываясь на стуле, строго заметил секретарь, – мы здесь не шуточки шутим. Если покупка останется за вами, вам придется платить наличными. С общественным имуществом я шутить не позволю!
Кренц нервно постучал пальцами по столу. Нетерпеливо выкрикнул:
– Шесть форинтов, господин секретарь! Беру по шесть за корень!
Секретарь спешил положить конец этой нервотрепке.
– Шесть форинтов – раз, шесть форинтов – два…
– Семь форинтов!
Секретарь бросил молоток на стол. Наклонясь вперед, спросил:
– Послушайте, Давид. Вы представляете себе, что такое сто пятьдесят семь деревьев по семь форинтов? Это же больше тысячи!
– Я умею считать, господин секретарь.
Секретарь управы шепнул что-то старосте.
– Внимание! – крикнул староста и хлопнул в ладоши. – Тише! Секретарь решил обратиться ко всем собравшимся.
– Сначала Давид говорил, что здесь не все в порядке. А теперь это же скажу я, Давид! Вы бедняк, хлеб получаете по карточке, ну откуда у вас может взяться тысяча форинтов?
– У меня и сотни нет, господин секретарь.
– Так как же вы смеете дурачить людей? – побагровел секретарь.
– У меня нет, зато есть у кооператива.
– У кооператива? Он же еще не действует!
– Как видите – уже действует.
Секретарь неожиданно улыбнулся.
– А скажите, Давид, есть у вас доверенность от кооператива на то, чтобы истратить такую сумму?
Он ехидно смотрел на Давида. Тот помолчал, а затем негромко сказал:
– Если вам угодно, можете потом провести следствие. А сейчас идут торги, и я предлагаю по семь форинтов за корень. Плачу наличными, – стучите своим молотком. Потом расследуем. Я готов отвечать за свои
действия.
Волей-неволей приходилось продолжать аукцион. Снова воцарилась напряженная, томительная тишина. Кренц набавлял по пятидесяти филлеров. После того как за деревья было предложено по девяти форинтов, он долго высчитывал что-то, обдумывал и, наконец, все же произнес:
– Девять пятьдесят.
Давид тотчас же предложил десять.
– Тысяча пятьсот семьдесят форинтов! – воскликнул секретарь и обвел взглядом присутствующих.
По залу прокатился гул.
– Ну, что вы скажете на это, люди? – спросил он. – Мне-то ведь все равно… Мое дело предупредить. Эта покупка не без риска. Весь капитал молодого кооператива может уйти на нее. Не так ли? В конце концов, все вы члены кооператива, а не один Давид! Речь идет о деньгах, которые принадлежат всем вам. Вот и решайте! Что же вы молчите?
Гул усилился, люди зашевелились, стали откашливаться.
– Погодите, люди. Сначала дайте мне спросить, – заявил Давид, обращаясь к собравшимся. – Я говорил об этом деле в Бальфе – вот Барна подтвердит, – в уездном комитете союза, и мы несем полную ответственность за свои действия. Не для себя я все это делаю, а для вас, товарищи. Скажите безбоязненно господину секретарю: почему вы не принимаете участия в торгах?
Снова наступила тишина. Давид повернулся к стоявшему впереди всех пожилому крестьянину и спросил:
– Ну хотя бы ты, дядя Пуки, почему ты не участвуешь в торгах? Ведь в понедельник ты продал теленка! Или, может, пропил деньги?
Пуки смущенно переминался с ноги на ногу.
– Деньги-то? Нет, не пропил. Целы еще…
– А почему же не торгуешься? Или дорого?
– Да как тебе сказать…
– На ветер и четыре форинта выбросить жалко, – крикнул кто-то из толпы.
Ободренный этой репликой, Пуки быстро заговорил:
– Вот, вот!.. Я тоже так думаю. На ветер и десять филлеров бросать не хочется.
Прежний голос за спинами снова выкрикнул:
– Спросите женщин, они вам скажут! Этой ночью опять фашисты приходили из Австрии.
– Не видать нам ни этих яблок, ни слив, – сказал Пуки.
Все заговорили разом. В поднявшемся шуме нельзя было разобрать ни слова. Каждый хотел объяснить, почему не участвует в торгах.
Рядом с Давидом появился Иштван Барна. Перекрывая шум голосов, он крикнул:
– Как вам не стыдно? Трусы! Что вы за люди, черт вас побери?!
По мере того как унимался шум, голос его тоже становился тише.
– Нам с Давидом сегодня основательно всыпали в Бальфе. Не знали куда глаза со стыда девать. Слушайте же: если уж вы так боитесь тех, кто будто бы приходит по ночам из Медеша, то можете сейчас же убираться туда, откуда пришли! У труса нет родины. Вам нужна была земля? Вы ее получили. Вы счастья хотели? Оно в ваших руках. Но я скажу вам, – если вы, переселенцы, действительно смелые люди, ни один фашист из Медеша не вернется живым обратно. Пусть осмелится наведаться к нам сюда. Пусть только осмелится! Ведь раз мы сообща купим сады, то неужели не сможем их сообща охранять? Не сможем защитить их от нескольких беглых швабов?
– Верно! – подхватил Давид. – Не посмеют они. Рады будут, что подобру-поздорову унесли отсюда ноги. – Давид усмехнулся. – Вот и у меня жена – как все женщины. Ночью встает посмотреть: хорошо ли заперла дверь. Тоже боится, что «они» придут. А я ей сказал и вам говорю: «Все это сказки». А распространяет их известно кто… – Давид окинул взором с недоверием слушавших его крестьян. – Говорят, мол, опять ночью приходили из Медеша вооруженные автоматами фашисты, что они убивают переселенцев. А я послушаю – и меня смех разбирает. – Давид снова рассмеялся. – Ведь если это так, почему не угнали из села ни одного коня из тех, что принадлежали выселенным швабам? Почему им так нужны фруктовые деревья? И все эти слухи как две капли воды похожи на те, что распространялись весной, когда мы сеяли. Тогда только и разговоров было, будто американцы всех швабов обратно в Венгрию переселяют. Что, мол, в неделю их по два поезда из Австрии прибывает. И что, мол, на новый мост в Будапеште атомную бомбу сбросили.
После выступления Давида воцарилось молчание. Было слышно лишь, как ерзал на шатком стуле секретарь управы.
– А в общем ловко вы все это проделываете! – глядя на Антала Кренца, сказал Давид. – Если бы мне захотелось скупить все деревья по четыре форинта за штуку, я бы, наверное, тоже какой-нибудь слушок пустил бы промеж женщин.
– Попрошу без оскорблений! – надулся как индюк Кренц.
Люди у стен зашевелились. Секретарь нервно постучал по столу карандашом.
– Вы что же, забыли, где находитесь? Здесь вам не кабак и не митинг! Личные счеты можете свести потом! – сердито заговорил он и грохнул молотком по столу. – Здесь происходит официальный акт! Попрошу это учесть и уважать действия властей. Продолжаем аукцион!
– Правильно, – подтвердил Давид. – Продолжаем! Я предложил десять форинтов.
– Ну и торгуйтесь дальше, если хотите! – поспешно бросил Кренц и, расталкивая толпу, направился к выходу.
– Разве вы не предложите десять пятьдесят, господин Кренц? – крикнул ему вдогонку кто-то.
– Ни филлера больше! Не успеют фрукты созреть, как их разворуют. Я один не могу охранять сто пятьдесят семь деревьев. Я не кооператив.
– Кто же будет красть? Может, фашисты из Медеша? Значит, и вы верите в эти сказки? Но тогда непонятно, почему вы доторговались до десяти форинтов?
Уже стоя в дверях, красный от злости, Кренц закричал:
– Кто будет красть? Такие голодранцы, как вы, которые рады поживиться за чужой счет, а сами не хотят работать!
Он обвел крестьян ненавидящим взглядом и, ничего больше не сказав, громко хлопнул за собой дверью.
– …Мне кажется, – говорил своему другу Барна, когда они возвращались с торгов, – что и у господина секретаря рыльце в пушку. Не без его участия состряпали весь этот «аукцион». Небось заранее уговорились поделить между собой прибыль. Да не вышло дело! – Он усмехнулся.
Давид молча шагал рядом.
Перед покосом камыша переселенцы провели собрание. На него прибыл и председатель уездной управы «Союз новых землевладельцев». Значит, предстоят важные события. Как только закончилось собрание, председатель сразу же отправился к себе в Бальф, но люди еще долго не расходились.
Давид, Барна и еще несколько человек, сидя за столом, составляли протокол. Собрание было очень бурным, и все порядком устали. Крестьяне продолжали спорить, правильно ли поступил Давид во время торгов.
