Николай Лейкин - Вне рутины

— Ну, такъ вотъ онъ, — объявила Соняша.

— То-есть старикъ или его племянникъ? — спросилъ студентъ.

— Старикъ, старикъ Іерихонскій. Сегодня онъ сдѣлалъ мнѣ черезъ маму письменное предложеніе, то-есть прислалъ письмо, гдѣ проситъ моей руки.

— Вовсе не такъ… Совершенно не такъ… — вмѣшалась въ разговоръ Манефа Мартыновна. — Онъ просто ищетъ нашего знакомства. Вдовецъ онъ, ему скучно — и вотъ онъ прислалъ письмо.

— Зачѣмъ вы, маменька, скрываете! Письмо прямо съ предложеніемъ мнѣ руки и сердца черезъ васъ. Человѣкъ даже пишетъ, что онъ не преслѣдуетъ никакой корыстной цѣли — и не разсчитываетъ на приданое. Еще-бы онъ-то разсчитывалъ! Что вы на это скажите, Викторъ Матвѣичъ? — обратилась Соняша къ студенту.

Студентъ пожалъ плечами.

— Да что-жъ я могу сказать, — проговорилъ онъ. — Жениться никому не возбраняется, если онъ холостъ или вдовъ. Вѣдь онъ сдѣлалъ только предложеніе.

— Ну, а на предложеніе надо отвѣчать. Какъ-бы вы отвѣтили на моемъ мѣстѣ?

— Да вовсе онъ и не проситъ отвѣта. Онъ проситъ только назначить день и часъ, если для насъ будетъ не противно его посѣщеніе. Человѣку, очевидно, скучно… — говорила Манефа Мартыновна, стараясь затуманить дѣло.

— Что-же-бы вы отвѣтили, Викторъ Матвѣичъ, будучи на моемъ мѣстѣ? — приставала Соняша…

— Да вѣдь вы все равно меня не послушаете, Софья Николаевна, — уклонялся студентъ отъ отвѣта.

— Да говорите, говорите.

— Извольте. Іерихонскій этотъ — старикъ съ деньгой. Это я знаю отъ его племянника. Онъ скупенекъ, но при извѣстныхъ условіяхъ можетъ растаять…

— Генералъ. Въ чинѣ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, — прибавила мать.

— Это тоже у насъ имѣетъ большое значеніе, — согласился студентъ. — Да и не у насъ однихъ, а даже и въ иностранныхъ земляхъ.

— Но вѣдь онъ старъ и физіономія у него… — начала Соняша съ гримаской.

— А слыхали вы мудрое изреченіе, что мужчина немножко покраше чорта, такъ и хорошъ, — отвѣчалъ студентъ.

— Вотъ, вотъ… — подхватила Манефа Мартыновна. — Это хорошее изреченіе. Да и вовсе этотъ Іерихонскій ужъ не такъ некрасивъ собой. Правда, онъ не красавецъ, но мужчина, какъ мужчина… И насчетъ лѣтъ. Соняша называетъ его все старикомъ. Пожилой человѣкъ — вотъ и все.

— Да… Онъ еще не старикъ, — улыбнулся студентъ. — Племянникъ его мнѣ разсказывалъ про него… «Мой дядя, говоритъ, еще молодого за поясъ заткнетъ».

Студентъ подмигнулъ. Соняша слушала.

— Вы такъ говорите, Викторъ Матвѣичъ, какъ будто хотите посовѣтовать мнѣ принять предложеніе этого стараго генерала Іерихонскаго, — сказала она студенту.

— А что-жъ изъ этого? Вѣдь вы все равно меня не послушаете.

— А вы, будучи на моемъ мѣстѣ, пошли-бы за него? Пошли? — приставала Соняша.

— Ахъ, ты Боже мой! — засмѣялся студентъ и отвѣтилъ:- Будучи на вашемъ мѣстѣ, конечно-же пошелъ.

Слова «будучи на вашемъ мѣстѣ» онъ произнесъ съ подчеркиваніемъ. Соняша опять спросила:

— Стало быть, ужъ вы находите меня безнадежной? Стало быть, ужъ вы думаете, что для меня не найдется никого лучшаго? Ошибаетесь. Я еще не перестарокъ.

— Да ничего я не думаю. А такъ какъ особенныхъ жизненныхъ цѣлей вы покуда никакихъ не преслѣдуете, ни въ кого, какъ видится, не влюблены, такъ отчего-жъ поскорѣй не пристроиться, отчего не свить себѣ гнѣздо, тѣмъ болѣе, что въ этомъ гнѣздѣ можно даже и генеральшей величаться?

— Что вы говорите, что вы говорите, Викторъ Матвѣичъ! — вскричала дѣвушка.

— А что? Говорю, что чувствую. Пробовали вы сдѣлаться художницей — кончилось у васъ диллетантствомъ по части рисованія на фарфорѣ. Въ продавальщицы или конторщицы идти — двадцать рублей въ мѣсяцъ. Башмаковъ больше истопчете. Такъ лучше сдѣлаться скорѣе дамой.

— Вѣрно, вѣрно, Викторъ Матвѣичъ! — воскликнула Манефа Мартыновна. — Вотъ я ей тоже твержу, но вѣдь матерей-то нынче совсѣмъ не слушаютъ.

Обѣдъ былъ кончемъ. Студентъ поднялся изъ-за стола и направился въ свою комнату.

IV

Послѣ обѣда Соняша дулась на мать и старалась избѣгать съ ней разговоровъ. Передъ вечернимъ чаемъ она обвязала голову мокрымъ полотенцемъ, сказала, что нездорова и, не раздѣваясь еще, легла въ постель. Спала она вмѣстѣ съ матерью въ одной комнатѣ, гдѣ за ситцевымъ альковомъ стояли ихъ двѣ кровати.

Напившись одна чаю, мать заглянула къ ней за альковъ и сѣла около ея кровати.

— Чего ты? Что съ тобой? — спросила она дочь. — Или на меня обидѣлась, что я за Іерихонскаго стою?

Она ласково приложила руку къ головѣ дочери, но та отвела руку и сказала:

— Оставьте меня, пожалуйста. Дайте мнѣ покой.

— Никто покоя твоего у тебя не отнимаетъ. Голова болитъ? Не хочешь-ли облаточку финецитину?

— Ничего я не хочу. Я хочу быть наединѣ… сама съ собой.

— Ну, обидѣлась. А зачѣмъ обижаться? Я любя… Я по долгу совѣсти стою на сторонѣ Іерихонскаго и всегда буду стоять, хотя все это предложеніе покуда чрезвычайно какъ водевильно, будто какъ въ пьесѣ. Конечно, если-бы ты согласилась выйти замужъ за Іерихонскаго, то я считала-бы эту партію для тебя прекрасной. Да и не я одна. Вонъ давеча за обѣдомъ Хохотовъ… И онъ то-же самое. А онъ молодой человѣкъ, студентъ…

— Ну, а ужъ онъ совсѣмъ дуракъ! — откликнулась Соняша. — И дуракъ какой-то злостный. Что онъ мололъ! Боже мой, что онъ мололъ!

— Однако, ты его когда-то считала серьезнымъ молодымъ человѣкомъ и либераломъ.

— Никогда я его ничѣмъ не считала. Всегда онъ былъ грубымъ, дерзкимъ неотесомъ.

— А мнѣ казалось, что ты, на него смотрѣла даже, какъ на жениха.

— Выдумайте еще что-нибудь!

Дочь сдѣлала даже движеніе головой, приподнявъ ее, и тотчасъ же снова опустила на подушку. Мать покачала толовой.

— Ахъ, Соняша, Соняша! — сказала она. — Эти люди хоть и либералы, а тоже ищутъ, чтобъ взять что-нибудь за дѣвушкой. Да и нельзя имъ иначе. Бѣдность… Ну, какое онъ получитъ жалованье, если поѣдетъ врачемъ на мѣсто? Поѣдетъ въ полкъ, полковымъ врачемъ — рублей семьдесятъ въ мѣсяцъ, поѣдетъ въ земство служить — сто рублей. Понятное дѣло, что ему надо себѣ взять такую жену или помощницу, чтобы ей тоже заработокъ какой имѣть, или взять хоть тряпки за женой и какую ни на есть обстановку, чтобы хоть года на три, на четыре хватило. А я вѣдь и этого тебѣ дать не могу. Даже пятокъ платьевъ и по полдюжинѣ бѣлья дать не могу. Да… Изъ чего? Какіе наши достатки? Пенсія да отъ жильцовъ живемъ. Да что жильцы! Въ прошломъ году почти въ ничью съ жильцами сыграли! А помощницей быть, работать ты не можешь.

— Попрекайте хлѣбомъ-то, попрекайте! — сквозь слезы проговорила дочь.

— И не думала попрекать. Ты ѣшь свое… пенсія у насъ общая… Это твой отецъ заслужилъ. А я говорю про помощь мужу. Викторъ Матвѣичъ правъ, что ты не можешь быть помощницей мужу. Не такъ ты воспитана, да и терпѣнія нѣтъ. Тебѣ все скоро надоѣдаетъ. Все это я къ тому клоню, что теперь послѣ его словъ ты видишь, что и онъ тебѣ не женихъ.

— Да съ чего вы взяли, что я на него когда-нибудь разсчитывала! — воскликнула Соняша, поднялась и сѣла на кровати.

— Не раздражайся, не раздражайся! Я любя… я мать… — остановила ее Манефа Мартыновна и продолжала: — а пренебрегать знакомствомъ Іерихонскаго намъ не слѣдуетъ. Я говорю: знакомствомъ. Покуда только знакомствомъ. Мы пригласимъ его къ себѣ. Онъ сдѣлаетъ намъ визитъ, навѣститъ насъ вечеромъ, попьетъ чаю, мы познакомимся съ нимъ, поговоримъ… Вѣдь человѣка въ разговорѣ сейчасъ видно. Затѣмъ, постараемся объ немъ разузнать черезъ другихъ. Ты подумай, голубушка.

Мать наклонилась къ дочери, чтобы ее поцѣловать, но та отшатнулась отъ нея и завопила:

— Ахъ, оставьте меня пожалуйста! Идите! Занимайтесь вашимъ дѣломъ! Ну, что я вамъ далась! Ну, что вы ко мнѣ пристали!

Соняша снова повалилась на подушки. Мать поднялась и стала уходить.

— Я только насчетъ знакомства, милая, только насчетъ знакомства съ нимъ, — заговорила она. — Вѣдь познакомиться съ человѣкомъ не значитъ еще выходить за него замужъ. Въ такихъ смыслахъ я и хочу ему написать: «Милости просимъ, молъ, къ намъ, ваше превосходительство, сегодня вечеромъ, въ восемь часовъ, чаю откушать».

— Ахъ, Бога ради, не дѣлайте вы этого! — простонала дочь. — Ну, зачѣмъ вы меня терзаете!

— Да какое-же тутъ терзанье, душечка! — проговорила ужъ выйдя изъ-за алькова Манефа Мартыновна. — Просто новый знакомый въ домѣ, передъ которымъ ты ничѣмъ не обязываешься… Придетъ онъ напиться съ нами чаю — вотъ и все. А расходъ какой? Полъ-бутылки коньяку, печенье, банка варенья и пятокъ апельсинъ.

— Пожалуйста не разсчитывайте. Бросьте… оставьте… Все равно я не выйду къ нему… не выйду. А то еще лучше: возьму и уйду изъ дома, — сказала дочь.

— Вотъ упрямица-то! — пробормотала мать, вышла изъ спальни и стала въ слѣдующей комнатѣ при свѣтѣ лампы раскладывать пасьянсъ на картахъ, задумавъ — согласится дочь на приглашеніе Іерихонскаго или не согласится.