Валлийский рассказ (сборник) - Мэйчен Артур Ллевелин
— На этой штуке я ввинчиваюсь прямо в ночное светило, вырвалось у меня.
— Смотри не погаси его!— сурово предостерег Вил— Есть вездесущие мерзавцы вроде тебя, они забавляются выключателями всего мира и гасят свет в одной комнате за другой, сгущая мрак, подобно тому как уважаемый Брин Хифридл увеличивает коллекцию своих марок. А людям вроде меня приходится поспевать за вами по пятам и снова зажигать все светильники.
Вил из служителя божьего постепенно превращался в поэта.
— Да,— молвил он.
— Что «да»?
— В телеграфных столбах угадывается чувство собственного достоинства, величие и незыблемое самоуважение.
Я тотчас вспомнил автора высказывания и провозгласил со знанием дела:
— Сэр Томас Пэрри-Вильямс.
Этот интеллектуальный обмен оборвался в самом зародыше, поскольку Вилом вдруг овладела новая идея. В его глазах засиял лунный свет.
— Джос,— обратился ко мне Вид— мы должны перенести этот целомудренный столб.
— Перенести? Господи, куда же?
— На вершину холма И-Фоел. Испытывал ли ты когда-либо такое чувство, что в жизни твоей было дело, не завершив которого ты не смог бы жить дальше? Такое дело, что при одной мысли о нем тебя кидало то в жар, то в холод?
— Да, бывало давным-давно, когда я ходил в школу в Литтл-Олвене.
— Нечто такое, мудрая твоя голова, отчего исчез бы весь комплекс предрассудков, опутывавших тебя, словно детские пеленки, и что дало бы тебе совершенно новое мироощущение?..
— Лишь пурпурная луна...— попытался я процитировать Хедда Вина.
— Для меня такое «нечто»— это столб, Джосси. Для меня он — откровение, скорлупа, проклюнутая изнутри цыпленком, головокружительный, спасительный катарсис. Боже, до чего же я прекрасен сегодня. Теперь я знаю, что значит жить.
— Единое ослепительное мгновение, когда наша плоть... начал я цитировать Синана.
— Однако,— Вил опустился перед столбом на колени,— откровение бесполезно, дорогой Джос, если нет языка, ног и рук. Пойми и выскажись. Познай и сотвори.
Ясно было, что у Вила совершенно определенные намерения. Он говорил по-новому, выглядел по-новому, был неузнаваем с головы до пят. В тот момент я мог последовать за ним на край света и даже дальше. Он был моим предводителем. Я смотрел на его грязную непромокаемую куртку и перепачканные навозом штаны, колыхавшиеся у меня перед глазами; лунный свет, бывший тусклее обычного, казалось, облагородил их. Вил собирался действовать. Но как?
— Я только что поведал тебе, презренный червь. Мы перенесем столб на вершину холма И-Фоел.
— Зачем?
Он резко обернулся, схватив меня за лацканы пиджака:
— «Зачем»— грязное слово. Запомни это. Если ты еще хоть раз его произнесешь...
Вил прав, Вил всегда прав. Мы занялись разработкой плана.
На следующее утро Вил и я, Джос, стояли подле столба, каждый держал в руках по лопате. В ярком солнечном свете столб казался меньше и неприметнее; окружающий ландшафт вздымался зелеными холмами. Но упорства у Вила хватило бы на двоих. Его любовь к столбу ничуть не померкла.
К одиннадцати часам яма вокруг столба равнялась уже одному кубическому метру. Почтальон Харри, привлеченный нашим занятием, соскочил возле нас с велосипеда.
— Новая работенка, ребята?
— Да,— сказал Вил— Ты хорошо лазишь по столбам?
— Лучше меня в округе не сыщешь,— похвастался Харри.
— Будет врать, ты только и умеешь, что облизывать марки.— Вил с силой вонзил лопату в землю.
Почтальон ощетинился:
— Послушай-ка, Рыжий Вил. Я взбирался на телеграфные столбы еще до того, как ты научился выбираться из детской коляски. Я и сегодня бы лазил на столбы, если б не тот врач, только и способный что смазывать детские задницы, который сказал, что у меня шалит сердце и лучше мне держаться поближе к земле.— Харри бросил нежный взгляд на поющие провода.— Вот где осталось мое сердце,— с чувством произнес он.— Я прикрутил к столбам больше изоляторов, чем ты за всю жизнь съел бобов.
— Теперь тебе с этим не справиться,— глухо отозвался Вил из ямы.— Голова слабая. Не годишься ты.
— Хочешь, я тебе докажу?— прямо-таки пролаял Харри, лицо его сделалось пунцовое.
Вил подал ему пару огромных «кошек».
— Нужно обрезать провода. Мы переносим столб.
Рука почтальона застыла в миллиметре от «кошек».
— Вмешается профсоюз... пробормотал он.
— Профсоюзом займусь я,— заверил его Вил.
— Ладно,— почтальон поплевал на ладони, сгреб «кошки» и, словно белка, взлетел на верхушку столба. Щелканье кусачек песней отозвалось у меня в ушах, и я видел, как провода величественно низверглись на землю — ветер отнес их немного в сторону — и упали на свежую утреннюю траву.
Харри еще сидел на столбе, когда на обочине дороги притормозила новенькая машина инспектора Хьюза.
— Мне об этом ничего не известно, Вильям.
— Разумеется, мистер Хьюз. Каково ваше мнение об этой ямке? Вы — большой авторитет по этой части.
— Сию минуту.
Хьюз опустился на колени у края ямы, предварительно подстелив носовой платок; при этом он держал полуметровую линейку между большим и указательным пальцами; линейку он приложил к краю свежевырытой ямы так, что она одним концом уперлась в дно.
— Яма как яма,— сказал Хьюз.— Но если эту стенку не подпереть кольями, она обрушится.
— Какие нужны колья, мистер Хьюз? Мы в этом деле новички.
— Сейчас увидите.
Инспектор исчез, но почти мгновенно появился снова с двумя только что выломанными кольями.
— Из изгороди Тума Ифанса,— доверительно сообщил он. — Если вы отнесете их обратно, как только закончите работу, он ничего не заметит. Тум — вредный ворчливый старикашка, так что сам бог велел при случае воспользоваться его добром.
Мы подперли край ямы кольями. Ни Хьюз, ни почтальон Харри уезжать не торопились. Оба остались поглазеть на нас: Харри — для того чтобы помочь, хотя особого рвения он не выказывал, а Хьюз — чтобы помочь советом и в завуалированной форме выразить удивление по поводу тупоумия чиновников почтового ведомства, которые решили убрать новенький, добротный столб.
Столб уже покачивался, когда на дороге остановился мотоцикл, на котором прикатил полицейский Гриффитс. Едва Вил заметил его долговязую фигуру в синей униформе,— Гриффитс вытягивал шею и вертел головой, пытаясь получше разглядеть нас,— как тут же уперся плечом в столб и заорал: Помогите! Он меня придавит!
Верзила в синем соскочил с мотоцикла, кинулся к нам и ухватился за столб обеими руками.
— Спасибо, служивый!— прокричал Вил.— Слава богу, что ты здесь оказался. Если б не ты, одному господу ведомо...
— Все в порядке, парень,— ответил служивый, забыв в тот момент, что Вил был несколькими годами старше его самого. Хорош бы я был, если б стоял в сторонке, наблюдая, как столб ломает тебе шею.
В этот момент появился и Тум Ифанс, лицо его было покрыто красными пятнами и выражало лютую ненависть к роду человеческому.
— Какого дьявола вы тут возитесь, чертовы бездельники? Вы недавно здесь копались и поставили этот окаянный...
Заметив полицейского, он прикусил язык.
— Помоги нам, Тум Ифанс,— миролюбиво сказал Вил. — Мы переносим этот столб, чтобы он тебе не мешал.
— Неужто...— изумился Тум, и красные пятна на его лице слегка побледнели,— неужто удастся избавиться от этих проклятущих проводов, которые болтаются над моим полем... И он уперся плечом в столб.
Единственными посторонними наблюдателями, которые в то утро появились на дороге, были два англичанина в «ягуаре», направлявшиеся на рыбалку в верховья реки, прорезавшей долину. Полагая, что произошел несчастный случай, они, как истинные англичане, остановились, подошли и предложили свою помощь. Вил воспользовался их любезностью.
Наконец, столб, извлеченный из земли Тума Ифанса, величественно улегся на обочине, топорщась обрезками проводов на изоляторах. Вил повернулся к собравшимся и обратился к ним с речью. По щекам его катились слезы. Любовь к столбу я знал это — овладела всем его существом.
