Дин Лин - Солнце над рекой Сангань
Старый Ли Бао-тан повернулся и пошел по направлению к деревне.
— Поскорей продавай урожай! Лучше продешевить, чем отдать даром, — сказал Жэнь Го-чжун.
Оба присели на корточки. Оглядевшись по сторонам, Ли Цзы-цзюнь прошептал:
— Что нового? Живу здесь, точно в могиле, ничего не знаю.
— А ты не думаешь, что тебе надо скрыться? В деревне тебя считают богачом. Земли у тебя много, да ты и в старостах при японцах побывал. Надо быть настороже!
— Эх! — Ли Цзы-цзюнь подпер голову рукой. Даже при тусклом свете тлеющего огня его бледность бросалась в глаза. Помолчав, он снова вздохнул.
— Эх! И чего от меня хотят! Небу известно, как мною помыкали Сюй Юу и Цянь Вэнь-гуй, когда я был старостой.
Жэнь Го-чжун довольно наслушался о тех временах, о том, как приходилось Ли Цзы-цзюню откупаться от этих деревенских заправил, когда волость требовала зерна на пятьдесят тысяч, а они накидывали в свою пользу еще процентов двадцать. Народ, не в силах нести такие тяготы, гневно обрушивался на старосту. Но если Ли Цзы-цзюнь осмеливался перечить Сюй Юу или Цянь Вэнь-гую, они грозили пожаловаться на него в волость. Другие из их банды завлекали его в азартные игры и, сговорившись, обыгрывали. Все они имели связи с японцами или с предателями, и Ли Цзы-цзюнь не смел и рта раскрыть.
— Что толку винить их сейчас, — возразил Жэнь Го-чжун, — от этого тебе легче не станет. У Цянь Вэнь-гуя сын в Восьмой армии. Цзян Ши-жун нажился в старостах, он староста и сейчас. Теперь ни того, ни другого не посмеют тронуть. Только ты один с деньгами и без защиты. Страшно мне за тебя. Ты все боялся кого-нибудь обидеть, а все-таки врагов у тебя хоть отбавляй. И больше всего бойся шайки Чжан Юй-миня. Он был твоим батраком и, наверно, затаил на тебя жестокую обиду.
Ли Цзы-цзюнь, не зная что ответить, молча курил, сильно затягиваясь. Он растерянно оглядывался по сторонам, точно опасаясь, что кто-то притаился во мраке и вот-вот схватит его. Жэнь Го-чжун тоже всматривался в темноту. Повеяло прохладой. Придвинувшись вплотную к Ли Цзы-цзюню, он зашептал:
— Ну и беззакония творятся нынче! Точно редьку продергивают. В прошлом году выдернули Сюй Юу. Да он человек сообразительный — сам сбежал и семью всю вывез, может быть, еще вернется, чтоб отомстить. А весной выдернули старого Хоу, его и Будда не спас — конфисковали сто даней зерна. Нынче расправа, пожалуй, будет покруче прошлогодней: прислали бригаду из трех человек чуть ли не из центра. В Мынцзягоу забили до смерти Чэнь У. В прошлом году у нас обошлось без крови, а как будет теперь, кто знает?
Ночной ветер шевелил ветви. У Ли Цзы-цзюня замирало сердце. Он никогда не отличался храбростью, а от слов Жэнь Го-чжуна и вовсе струсил.
— О Небо! Но что же мне делать, старый Жэнь? Я землю не украл, не отнял силой, она досталась мне от отцов. А теперь я в ответе. Научи, что мне делать?
— Говори потише! С ума ты сошел, что ли? — Жэнь Го-чжун поднялся, обошел костер кругом, но, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся к дрожащему от страха помещику и стал его успокаивать.
— Ну, чего ты боишься? Не ты один богатый. Ищите выхода вместе! Многие арендаторы одного с тобой рода. Как ни говори, вы — одна семья, свои люди. Пусть они не захотят уважить тебя, но о своей шкуре они должны подумать? Ведь Восьмая армия долго не продержится. Придут гоминдановские войска. Попробуй столковаться со своими арендаторами. А прятаться в саду — это не дело.
Ли Цзы-цзюнь сел на землю и в полном отчаянии развел руками.
— Эх, старый Жэнь, на кого рассчитывать? — сказал он наконец. — Какое там «одна семья, свои люди», кто меня уважит? Все ненадежны. Если низко кланяться, величать отцами да дедами — и то никто не отзовется.
— Тогда ставь вопрос прямо: дорога́ им жизнь или нет. Правда, движение по железной дороге прервано. Восьмая армия уже окружила Датун. Что ж, по-твоему, гоминдановская армия не придет?
Вдруг раздались шаги. Оба вздрогнули, замолчали. Жэнь Го-чжун отошел в темноту. Затаив дыхание, они прислушивались к шагам.
Из мрака вышел старый Ли Бао-тан с постелью и корзинкой. Он молча поставил корзинку перед Ли Цзы-цзюнем.
— Сегодня ночь очень темная, ходить трудно, дядя Бао-тан, — заботливо сказал Ли Цзы-цзюнь и, открыв корзину, добавил: — Поешь лепешек.
— Ходить-то нетрудно, да патруль замучил, проверяет всех, кто приближается к нашему да к соседнему саду. Говорят, где-то собака бродит, как бы фрукты не передавила.
Жэнь Го-чжун и Ли Цзы-цзюнь многозначительно переглянулись. И когда старик вошел в сторожку и стал устраиваться на кане, Жэнь Го-чжун тихонько толкнул помещика локтем и исчез в темноте.
ГЛАВА XXIX
Сговор
Благополучно избежав встречи с патрулем, Жэнь Го-чжун незаметно пробрался в деревню и проскользнул в ворота школы. Учитель Лю все еще поправлял ученические тетради при свете лампы. Целая кипа их лежала и на столе Жэня. Но ему не хотелось садиться за работу. Он кликнул повара, старого У, но оказалось, что тот ушел на собрание бедняков. В комнате было душно. Жэнь выпил ковш холодной воды и почувствовал некоторое облегчение. Лю продолжал сосредоточенно работать.
Комары, назойливо жужжа, носились по комнате.
Жэнь улегся на кровать, очень довольный собой. Он сделал доброе дело — выразил сочувствие человеку, попавшему в беду, утешил его. У Ли Цзы-цзюня было свыше ста му земли, бедняки зарились на нее. Много было охотников, готовых начать борьбу за землю именно с него, и Ли Цзы-цзюнь жил в постоянном страхе. Друзей у него не было. Богачи и прежде издевались над ним, а теперь открыто сторонились его. И вот, несмотря на такое жалкое его положение, Жэнь Го-чжун протянул ему руку!.. Как же Ли Цзы-цзюню не быть благодарным ему! Жэнь чувствовал себя героем, ему не терпелось рассказать кому-нибудь о своем похвальном поступке. Но в школе был один лишь учитель Лю, а его Жэнь Го-чжун недолюбливал.
Подумать только! Лю не имеет законченного педагогического образования, иногда даже ошибается в иероглифах и, поправляя ученические тетрадки, не расстается со словарем. И все же он сумел приобрести расположение Ли Чана; тот всегда расхваливает его, уважает, ходит к нему за советом. Конечно, Лю свой, деревенский, потому-то крестьяне относятся к нему с таким доверием. Лю скоро стукнет сорок, сыновья уже собираются жениться, а он, будто мальчишка, все еще учится, кривляется на сцене, на хуцине играет, на флейте. Смешно и противно. Жэнь Го-чжун мечтал уйти из деревни и уже заранее злорадствовал, что Лю без него не справится со своими обязанностями.
Оба учителя обменивались лишь самыми необходимыми словами, когда этого требовала работа и совместная жизнь. И сейчас, хотя Жэнь Го-чжуну очень хотелось поделиться своими мыслями, он не решился обратиться к Лю из опасения, что тот сообщит деревенским властям, где скрывается помещик Ли.
Жэнь Го-чжун вдруг ощутил острую ненависть к учителю Лю, который, видимо, не знал ни тоски, ни колебаний.
Хотя Жэнь чувствовал себя в деревне одиноким, словно водяная чечевица, носящаяся по волнам без опоры и пристанища, он все же не решался уйти отсюда. Его приковывал к Теплым Водам не только заработок; была и другая причина, удерживавшая его здесь. В свои двадцать пять лет он еще не был женат, и ему почему-то казалось, что именно здесь, в Теплых Водах, он пустит корни, обзаведется семьей. Но «цветы опадали, воды безжалостно уносили их вдаль», а Жэнь Го-чжун, начитавшись любовных романов, все еще не хотел отказаться от своей мечты и верил, что какая-то чудесная сила поможет ему.
Беспокойно ворочаясь на кровати, он курил одну сигарету за другой, а Лю все писал и время от времени что-то прочитывал вслух. Жэнь, наконец, вскочил, вышел во двор и тихонько скользнул за ворота.
На улице было свежо, в верхушках акаций шелестел ветерок. Промелькнула чья-то тень.
— Кто там? — окликнул Жэнь.
— Господин учитель еще не спит? — спросил в ответ ополченец с ружьем за плечами. — Ох, и затягиваются же у нас теперь собрания…
— Да, а вам одно беспокойство… — подхватил Жэнь Го-чжун.
— Свои дела решаем, — перебил его ополченец. — Дело нужное. А ты иди спи, учитель Жэнь. — И зашагал к южному концу улицы.
Жэнь Го-чжун нерешительно потоптался на месте, потом свернул за угол и торопливо двинулся в северном направлении.
Вскоре он остановился у запертых ворот и тихонько стукнул два раза. Ворота открылись.
— Учитель Жэнь? — прошептал женский голос. Жэнь узнал жену Цянь Вэнь-гуя.
— Дома дядя Цянь? — спросил также шепотом Жэнь и, не ожидая ответа, вошел. Из освещенного окна во двор падала серо-белая полоса света. Из-за олеандра в накинутой на плечи чесучевой куртке вышел навстречу учителю Цянь Вэнь-гуй.
— Во дворе прохладнее, посидим здесь, — сказал он, подводя Жэня к чайному столику с двумя низенькими скамеечками по бокам. Из освещенной комнаты справа доносились взволнованные женские голоса. Жэнь Го-чжун стал тревожно прислушиваться. Старуха подошла к столику, заварила свежий чай и, присев на захваченную с собой скамеечку, шепотом спросила:
