Исроэл-Иешуа Зингер - Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Реб Хаим Алтер избегал его, старался вообще не смотреть на этого скрягу с недобритой колючей мордой и жестким воротничком на тощей шее. Когда грешат банкиры и фабриканты, реб Хаим Алтер еще может их понять. Что ж делать! В конце концов сей мир тоже вещь серьезная. Но нищий грешник? Это в голове реб Хаима Алтера никак не укладывалось. Ни на этом свете радости, ни на том. Ему было просто противно подходить к этому типу в потертом пиджаке со слишком короткими рукавами, от которого шел запах литовского чеснока. Но литвак не оставлял его в покое.
— Вот это что? — резко спрашивал он реб Хаима Алтера, тыкая худым пальцем в очередные запутанные цифири.
Реб Хаим Алтер отвечал первое, что приходило ему в голову. Но литвак не давал заговорить себе зубы.
— «Расход» — это не «приход», — злился он, — черт бы его побрал!
После восьми дней тяжелой, упорной работы литвак сумел наконец разобраться со счетами и записями. Из всех туманных закорючек, намеков, аббревиатур, из всяких «дал-взял» и тому подобного он сделал гладенький и ясный счет, прозрачный и точный, с кредитом и дебитом, с крепкими, четкими рядами цифр, похожими на строй солдат перед генералом. Литвак медленно встал со своего места, вытянул тощие руки, промокнул итог, поправил падавшее с носа пенсне в толстой костяной оправе. И произнес скупые слова с корябающим слух литовским выговором[83]:
— Вы банкрот, господин Алтер.
Реб Хаим Алтер подпрыгнул на месте так, как не прыгал даже во время чтения кдуши[84] на празднике Рош а-Шона у ребе.
— Ах, литовская свинья, да ты в собственных руках и ногах запутался! — гневно закричал реб Хаим Алтер и сердито захлопнул новую, переписанную литваком бухгалтерскую книгу. Но литвак не стал злиться. Он снова раскрыл книгу, перелистал страницы, дошел до баланса, указал худым пальцем на ряды цифирек, стоявших, как солдаты перед генералом. И сказал еще резче, чем в первый раз:
— Вы банкрот, господин Алтер, и кончено…
Последние слова литвак произнес по-русски, и это убедило реб Хаима Алтера. Он сунул руки в карманы брюк, потом одернул свой роскошный жилет с красными и синими точками и сказал слуге с такой злобой, словно тот действительно был во всем виноват:
— Ну, что ты теперь скажешь по поводу этих дел, Шмуэль-Лейбуш? — Он растягивал слова, как будто пел. — А, что ты теперь скажешь?..
Слуга Шмуэль-Лейбуш, как преступник, весь покрылся красными пятнами. А реб Хаим Алтер расхаживал вне себя от ярости — таким его еще не видели. Он, не переставая, мерил шагами комнаты своего большого дома. Слова литвака не давали ему покоя. И, как на зло, приходили ему на ум во время молитвы восемнадцати благословений, когда все вокруг становится тихо.
«Вы банкрот, господин Алтер», — постоянно слышал он приговор литвака.
Сначала реб Хаим Алтер пытался поговорить со своей женой Привой. Но у нее не хватило терпения его выслушать.
— Ты же знаешь, Хаимче, я ничего не понимаю в таких вещах, — говорила она. — Ты уж сам с этим разберись.
Видя, что она его не понимает, реб Хаим Алтер начал говорить с ней по-простому, объясняя, что ей, возможно, придется отдать ему на время все ее бриллианты и украшения, которые он в глубокой тайне, через Шмуэля-Лейбуша где-нибудь заложит, чтобы отделаться от мелких кредиторов, от всех этих ремесленников и лавочников, обрывающих с петель двери их дома. Прива побледнела. Вся кровь отхлынула от ее лица, подчеркнув покрасневшие глаза и темные круги под ними.
— Мама! — как всегда, позвала она покойницу, и из ее голубых глаз хлынули слезы. Еще горше она расплакалась, когда муж стал говорить о необходимости ввести в домашнем хозяйстве экономию.
— То, что я ем, с позволения сказать, я могу не есть! — убивалась она. — Я могу есть один хлеб без масла, пить чай с кусковым сахаром вприкуску…
Реб Хаим Алтер видел, что она его не понимает, что она чужда ему и по-бабски мелочна, что он толку от нее не добьется, что она хочет знать только одно — сможет ли она поехать на курорт, на воды. Реб Хаим Алтер успокоил ее, погладил по светлому надушенному парику. На следующее утро он отправился за советом к ребе, но ребе мог посоветовать ему не больше, чем Прива. На все его неприятности ребе отвечал, что ему поможет Всевышний. С торговцами реб Хаим Алтер говорить боялся, дрожал за свою репутацию. Сыновья же его были еще молоды и жизнерадостно глупы. Они знать ничего не знали, кроме как таскать у отца деньги. Реб Хаим Алтер попробовал обратиться к свату, реб Аврому-Гершу Ашкенази.
В субботу вечером, сразу же после авдолы он пошел к нему домой. Реб Авром-Герш положил на открытый том Геморы красный носовой платок в знак того, что он не совсем закрывает книгу, а лишь ненадолго откладывает ее и вернется к занятию Торой позже, как только разберется с делами. Молча, не прерывая речь реб Хаима Алтера ни единым словом, реб Авром-Герш выслушивал свата целый час. Реб Хаим Алтер потел в этой большой и холодной старомодной квартире, заставленной тяжелой и тоскливой старинной мебелью. Этот дом был лишен теплоты, ее нигде не было — ни в стенах, оклеенных коричневыми обоями, ни в шкафах со святыми книгами, ни в тусклом свете нефтяной лампы, ни в тяжелой черной железной кассе. Таким же холодным и молчаливым был сам реб Авром-Герш. Реб Хаим Алтер не допил поданного ему стакана чая и все говорил, говорил, с пылом, с убежденностью, но сват по-прежнему холодно молчал. Лишь когда реб Хаим Алтер выговорился и замолк, уставившись на реб Аврома-Герша своими черными маслянистыми глазами в ожидании ответа на главный вопрос — даст ли ему сват большую ссуду, чтобы спастись, — реб Авром-Герш погладил бороду и сказал всего два слова:
— Нет, сват!
Реб Хаим Алтер облился потом.
— Вы дадите мне упасть, сват? — с удивлением спросил он. — К кому же мне идти, если не к вам?
— Когда живут без счета, умирают без исповеди, — сказал реб Авром-Герш тоном поучения.
Сват снова принялся его уговаривать, но реб Авром-Герш вынул платок из тома Геморы и вернулся к изучению вопроса о количестве палочных ударов, причитающихся грешнику.
— Сколько ударов следует нанести? — бормотал реб Авром-Герш на святом языке и тут же переводил на идиш. При этом он даже не оглядывался на своего свата.
Реб Хаим Алтер ушел из дома реб Аврома-Герша пришибленный; он был так подавлен, что, придя домой, не стал произносить обычных для него на исходе субботы священных текстов, которые, бывало, читал с наслаждением и от души. Более того, он злобно выплюнул сигару, которую зажег ему слуга Шмуэль-Лейбуш.
— Паскудные сигары, — рассвирепел он, — горькие, как желчь…
Не понравился ему и стакан душистого чая, который подала ему на серебряном подносе служанка Годес.
— Нельзя было заварить свежего чая? — разозлился он. — Обязательно надо подать мне чай, который простоял всю субботу..
Служанка Годес покраснела, как огонь.
— Чтоб мне так светило мое счастье, Отец наш небесный, — закатила она глаза, — какой это свежий и душистый чай. Пусть хозяин посмотрит…
Но реб Хаим Алтер не хотел смотреть на чай. Вместо этого он увидел, что его сыновья играют в карты. Он схватил карты и разорвал их на мелкие кусочки.
— Картежники! — заорал он так, словно в первый раз видел сыновей за этим занятием. — Я из-за ваших карт по миру пойду…
Целую ночь он вертелся и не мог заснуть на своих пуховых подушках, которые вдруг стали казаться ему жесткими. Вся Лодзь прошла перед его глазами в эту бессонную ночь, но он так и не нашел, к кому пойти, к кому обратиться, кому довериться. Только перед рассветом он остановил выбор на самом близком ему человеке, жившем в его собственном доме, — на своем зяте Симхе-Меере и на приданом в размере десяти тысяч рублей, которые лежали без дела на его, Симхи-Меера, банковском счету.
Он едва не ущипнул себя, удивляясь, как ему раньше не пришла в голову эта счастливая мысль. В хорошем настроении и с новообретенной уверенностью реб Хаим Алтер заснул на рассвете после тяжелой, бессонной ночи.
Глава пятнадцатая
Симха-Меер, зять, находящийся на содержании тестя, выслушал многословного реб Хаима Алтера совсем иначе, чем его отец. Он внял всем его историям, славословиям и добрым словам, которые неизменно вели к одному и тому же:
— Говорю тебе, Симха-Меер, что я выплачу тебе гораздо больший процент, чем банк. Ты можешь спать спокойно. Я своему родичу вреда, не дай Бог, не нанесу.
— Конечно, тесть, — кивал Симха-Меер в знак согласия.
Реб Хаим Алтер был вне себя от радости от уступчивости зятя.
— Твои деньги будут расти, Симха-Меер. Ты будешь получать проценты с процентов. Самому тебе об этом заботиться не придется. Ты у меня будешь на содержании, сколько захочешь. Понимаешь, Симха-Меер?
