Читра Дивакаруни - Сестра моего сердца
Милая Анджу, со своими смешными пушистыми бровями… Ты, только что узнавшая, что такое страсть, обжигаешь меня своими словами, словно кипящей лавой. Наступила самая трудная часть моего испытания — не рассказывать тебе правду. Боюсь, тебя и так ждет нелегкая жизнь в доме свекра, который, как ищейка, вынюхивает чужие проступки, с мужем, что считает меня самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал в своей жизни. Я знала, что ты никогда не позволила бы мне отказаться от Ашока ради тебя.
— Я всё думала о том, что ты мне сказала. Ты права — риск слишком велик. Что если всё пойдет не так, как предполагает Ашок? Я разрушу свою жизнь. Лучше мне выйти замуж за мужчину, которого для меня выбрали мамы.
— Выйти замуж за кого-то другого, когда ты любишь Ашока… Даже просто представить, что кто-то еще будет прикасаться к тебе… — Анджу вздрогнула. — Я бы никогда, никогда не смогла так!
Ее слова застревали в моем сердце, как пули, выпущенные в упор. Мне стоило большого труда выдавить улыбку.
— Наверное, я учусь быть более практичной, как ты мне всегда советовала. — А на самом деле я училась обманывать и шутить, в то время как копала яму, достаточно глубокую, чтобы схоронить в ней сердце. — Разве не ты всё время ругала меня за то, что я слишком много мечтаю?
Анджу смотрела на меня испытывающим взглядом, и внутри у меня всё дрожало: поймет ли она, что я вру? Раньше она всегда чувствовала ложь. Но постепенно складки на ее лбу разгладились. Ее разум был замутнен любовью, она не могла думать ни о ком другом, кроме Сунила: о том удивительном тепле, которое разливалось по всему телу, когда она касалась его руки, о странной игре света и тени на его лице. Она рассеянно провела рукой по волосам.
— He знаю, Судха. Когда я уговаривала тебя не сбегать с Ашоком, я не была влюблена. Теперь я смотрю на всё иначе. Да, так будет безопаснее для тебя, но будешь ли ты счастлива?
Я кивнула. Я буду счастлива, Анджу, потому что буду видеть, что ты счастлива.
— Ты уверена, что поступаешь правильно? — повторила Анджу свой вопрос.
— Да.
Я исправляла ошибки своего отца.
* * *Незадолго до этого разговора Сингх-джи принес мне записку от Ашока.
Я очень разозлилась, но Сингх-джи сказал мне с несвойственной для него горячностью:
— Я не мог просто отдать ему ваше письмо и, вильнув хвостом, как собака, убежать. Ему ведь даже не с кем поговорить об этом.
Я знала, что не должна была задавать вопросов, но не смогла остановиться и спросила:
— Что он сказал?
— Он сказал, что вы не можете так просто всё отменить, не можете играть его и вашей жизнями. А потом швырнул в меня письмо и закричал: «Передай ей, что такое великодушие по отношению к кузине переходит все границы!» Он метался взад-вперед, а потом добавил: «Как она представляет мою жизнь без нее? Она что, думает, что любовь — как вода в кране, и ее можно открыть или закрыть, когда захочешь?».
Перед глазами у меня стоял Ашок, сжимающий от отчаяния кулаки. Нет, Ашок, любовь — как кровь, что течет и течет из раны. От нее можно умереть.
— В конце он сказал, горько усмехнувшись: «Никогда не думал, что кузина Судхи может стать моей соперницей. И никогда не думал, что, будь так, она победит». А потом он написал эту записку. Если бы вы видели, как ему было больно, то передумали бы. Вы и сейчас можете передумать, еще не поздно. Я уверен, что у мисс Анджу всё будет хорошо.
— Нет, Сингх-джи, ты не слышал, что сказал отец Сунила. Он объявит брак недействительным, если произойдет такой скандал. Он уже так делал. Он отправит Анджу обратно, он способен на это. Кто знает, сможет ли Сунил противостоять своему отцу? Нет, Анджу так сильно любит Сунила, что я не могу подвергать риску их счастье. Может, мой поступок станет расплатой за…
— Какой расплатой?
— За всё то плохое, что случилось с Анджу еще до ее рождения, — ответила я со вздохом, почувствовав вдруг страшную усталость. Мне было очень тяжело это объяснить, даже такому сочувственному слушателю, как Сингх-джи. И хотя я видела по его озадаченному лицу, что он хотел продолжить беседу, я сказала, что плохо себя чувствую, и ушла.
* * *Вновь я достала записку Ашока, хотя мне даже не надо было смотреть в этот листок — я знала наизусть, что там было написано:
Судха…
Ты, наверное, думаешь, что я буду таким же великодушным, как влюбленные из старых сказок? Ты думала, что я прощу тебя и пожелаю тебе счастья с твоим мужем? Ты ошибаешься. Вот что я хочу пожелать тебе: пусть тебя так же, как и меня, обманет тот, кого ты будешь любить больше всех на свете. Пусть тебя бросят ради другой. Пусть кто-нибудь так же втопчет твое сердце в грязь, как ты втоптала мое.
Ашок, неужели ты не понял, что мое сердце уже растоптано? Я медленно порвала записку на мелкие кусочки и, протянув ладонь за окно, держала ее, пока ветер не унес обрывки бумаги в темноту, как чешуйки со стоп Бидхата Пуруша.
Изо всех сил я старалась сосредоточиться на ночном небе. Иногда бывает так тяжело на душе, что боль можно вытерпеть, только обратившись к чему-то огромному, что гораздо выше человеческих бед.
Если бы в эту секунду упала звезда, я знала, что я загадала бы: я попросила бы для Ашока новую любовь, ту, которая не причинит ему боли. Если такая любовь существовала на свете.
18
Анджу
Безумная любовь перевернула всю мою жизнь с ног на голову.
Теперь, когда до свадьбы осталась всего неделя, мамы стали гораздо снисходительней. Мне разрешили писать Сунилу, хоть каждый день, если я захотела бы. Я купила надушенную бумагу и ручку с пурпурными чернилами. Как бы я посмеялась надо всем этим раньше! Хоть на миг книги Вирджинии Вулф мне заменила книга Элизабет Баррет Браунинг «Как мне любить тебя?» Я, одурманенная любовью даже больше, чем Судха, скрупулезно выписывала оттуда целые куски текста, стараясь писать как можно аккуратнее. А может, я каким-то чудесным образом забрала у Судхи часть ее самой? Я пробежала пальцами по страницам со стихотворениями Тагора, чтобы найти строчки, которые смогут отразить чувства, захлестнувшие меня: «Аджи… мане хайтеке сукх ати сахадж сарал. Сегодня я чувствую, как счастье просто». И каждый день я со всех ног бежала к воротам, когда приходил почтальон. Сунил был не так многословен в письмах, но когда я получала конверт, подписанный квадратным почерком, меня словно переполняли миллионы радужных пузырьков, готовых вырваться наружу. Я сказала Сунилу, что очень хочу путешествовать, и, видно поэтому, он обычно писал о местах, которые собирался показать мне: озеро Тахо, Королевский каньон, Баха. Каждый вечер, перед тем как заснуть, я шептала эти названия, которые слетали с моего языка, как таинственные, чужестранные драгоценности.
Но даже в таком полубредовом состоянии я беспокоилась за Судху. Она казалась веселой, принимая участие вместе с нами в предсвадебной суматохе: выбирала подарки для будущих родственников, примеряла украшения и разрисовывала ладони хной. Но вдруг ее смех становился слишком нервным и громким; какое-то отчаяние появлялось в ней, когда она кружилась перед зеркалом, примеряя платок, вышитый золотом. А я порой виновато жалела, что послушалась ее и не рассказала маме об Ашоке.
Как-то я попыталась поговорить с Судхой об этом.
— Хорошо, — сказала я, — я понимаю, почему ты не хочешь рисковать всем и сбегать с Ашоком. Но Рамеш не подходит тебе, он ведь даже не нравится тебе, я же чувствую.
Судха ничего не ответила.
— Почему бы тебе не подождать еще немного? — умоляла я. — Я скажу матери, чтобы они нашли тебе другого мужа. Ты не обязана выходить замуж в один день со мной.
Судха резко оборвала меня:
— Мне всё равно, за кого я выйду замуж, они все одинаковы для меня. Всё, чего я сейчас хочу — не жить в этом доме, в котором останется столько воспоминаний, когда ты уедешь.
И тут, отвернувшись, она прошептала фразу, которую я не совсем поняла:
— Как смогу я жить без тебя в этом доме, Анджу, когда единственная причина, по которой я здесь осталась, — это ты?
* * *За два дня до свадьбы мама попросила нас прийти в ее комнату. Когда мы вошли, я поняла, что нас позвали по какому-то очень серьезному поводу, потому что там уже стояли Пиши и тетя Налини с напряженными выражениями на лицах. Не говоря ни слова, Пиши заперла за нами дверь и опустила шторы. Тяжелый деревянный засов двери зловеще заскрипел, когда Пиши задвигала его. Моя мать, лежа в кровати, попыталась приподняться, чтобы хоть как-то сесть. На прикроватном столике стоял пузырек с нитроглицерином — должно быть, она опять слишком много работала, и у нее заболело сердце. Я представила эту обжигающую боль, которая сдавливала ее грудь, словно раскаленные докрасна железные пальцы. Моя мать всегда была такой благоразумной, ну почему она так упорствовала, отказываясь сделать операцию, которая ей, без сомнения, была необходима? Я хотела хотя бы натереть ей спину мазью на целебных травах, от которой ей становилось немного легче, но я знала, как она ненавидела, когда кто-нибудь начинал суетиться вокруг нее.
