Виллем Элсхот - Избранное

Он отдал ей бумажку и пожелал счастливого пути. Луиза еще раз поблагодарила его и ушла. На лестнице она развернула записку и прочла:

              Прибытие                             ОтправлениеПариж (Восточный вокзал)         22 час. 15 мин.Карлсруэ 10 час. 32 мин.Гейдельберг 11 час. 29 мин.      Пересадка 0 час. 28 мин.Вюрцбург 16 час. 54 мин.          Пересадка 17 час. 04 мин.Фурт 18 час. 48 мин.Нюрнберг 18 час. 58 мин.          Пересадка 20 час. 47 мин.Байрейт 22 час. 42 мин.Хемниц 4 час. 08 мин.               Пересадка, взять билет до Бреслау.

«Четыре пересадки», — грустно подумала она.

Меж тем время не стояло на мосте, и наконец настил день, когда госпожа Брюло сочла нужным информировать постояльцев, что через месяц «Вилла» должна быть освобождена. Она твердо решила как можно скорее открыть новый пансион, но пока еще не нашла подходящего помещения. Однако же со временем она надеется увидеть всех дам и господ среди постояльцев своего нового заведения. Ее адрес они найдут в «Ле журналь», где она, когда все устроится, три-четыре субботы подряд будет помещать объявление.

Один за другим покидали постояльцы «Виллу». Асгард и мадемуазель де Керро уехали уже два месяца тому назад, Асгард потому, что истекло время его отпуска, а мадемуазель де Керро пришлось убраться, так как после отъезда норвежца у нее начались припадки падучей и она черт-те что вытворила. К тому же ее никак нельзя было больше терпеть на столом, ибо пятна на шее выступили гораздо заметнее, и она постоянно носила шаль, даже в жару. Две венгерские дамы перебрались в пансион «Родной дом», а господин Книделиус исчез неизвестно куда.

Госпожа Брюло собиралась взять госпожу Жандрон с собой в пансион, где супруги Брюло будут жить, пока не откроют новое заведение. Восемнадцати франков старухи им хватило бы на троих, а госпожа Жандрон вполне могла сойти за мать или родственницу господина Брюло.

Однако сын госпожи Жандрон распорядился иначе и за несколько дней до конца месяца лично приехал на извозчике за матерью, чтобы перевезти ее в другой пансион. Он письменно урегулировал этот вопрос из Дюнкерка, найдя пансион за двенадцать франков в день.

Когда хозяйка нового пансиона увидела старуху, то заметила, что в письме шла речь о пожилой даме, а не о такой дряхлой и беспомощной женщине.

— Вы преувеличиваете, — заверил ее сын, — мама у нас герой.

— Что-то непохоже, — заметила хозяйка.

— Вы думаете? Сейчас вы убедитесь в обратном. — И он обратился к матери, похлопывая себя по ляжкам, чтобы пояснить свою мысль: — Пройдись-ка немного, ма.

Ма встала и зашагала взад и вперед по комнате от того места, где сидели ее сын и хозяйка, до противоположной стены и обратно.

— Хватит, хватит, — сказал господин Жандрон, с улыбкой подхватив ее, ибо старуха, по-видимому, сама не собиралась останавливаться. — Ну, что вы скажете, сударыня?

— Да, — с сожалением произнесла хозяйка, — это она может. Но вверх и вниз по лестнице, сударь? У меня к тому же еще очень неудобные лестницы.

— Лестницы, пороги, — все, что хотите, ей ничего не страшно. Ведь правда, ма, ты можешь сама подняться по лестнице?

— Да, сынок, — подтвердила госпожа Жандрон.

— Ну, ладно, — сказала хозяйка. — Посмотрим. Я вам напишу.

Вдова Антуанетта Дюмулен сняла где-то комнату и питалась в ресторане, пока госпожа Брюло не откроет новый пансион, ибо жить в другом пансионе она не хотела, несмотря на то что теперь ей было очень тяжело без собеседников за столом.

Что касается госпожи Брюло, то к концу месяца она еще не подыскала подходящего помещения. Поэтому она сдала мебель с «Виллы» на хранение и временно поселилась с нотариусом в пансионе «Бель вю».

Таким образом, после семнадцатилетнего правления «Виллой роз» они сами превратились и постояльцев. По привычке госпожа Брюло продолжала следить за всем, что происходило вокруг, и, если что-нибудь было не так, она толкала старого нотариуса локтем. Брюло качал головой и говорил: «Ну и обслуживание!»

А теперь о Луизе.

Для нее предстоящий снос «Виллы» был страшным ударом. Она считала, что, пока не накопила денег на поездку в Бреслау, должна сидеть на месте и ждать его. А теперь! Если он вернется, может быть с самыми лучшими намерениями, то увидит лишь пустое место, где когда-то стояла «Вилла», а Луиза в это время будет в деревне и даже не узнает об этом! А что, если через несколько месяцев, когда она предпримет поездку, он как раз вернется в Париж и будет бегать по городу, разыскивая ее?!

Поэтому она решила, прежде чем отправиться в Шеврез, в последний раз попытаться найти его и написала ему следующее:

Я не могу заснуть и снова и снова разговариваю с тобой, ибо это мое единственное утешение, не потому, что я на что-то надеюсь, просто я не могу забыть тебя. Вот уже четвертый раз я пишу тебе после твоего отъезда и ни разу не получила ответа.

Сначала я напишу, как живу, хотя тебя это, наверное, мало интересует. Я хвораю, мучаюсь со своими почками, у меня часто бывают сильные боли. Вскоре после твоего отъезда я хотела одна передвинуть кровать госпожи Жандрон, из-за клопов, ты ведь помнишь, и у меня от тяжести оторвалась одна почка. Я теперь лечусь у доктора. Госпожа Брюло сердится, что я все время болею, говорит, что я сама виновата, я должна была позвать на помощь Алину. И кроме того, я все время хожу грустная и плачу. Она уже давно наняла бы другую горничную, но теперь не стоит, так как через две недели «Виллу» все равно сломают. Но все же она добра ко мне, ведь она платит доктору. Она укоряет меня за дурное поведение в ее доме, все на меня пальцами показывают, а Алина радуется моему горю. Она никогда не упускает случая сказать мне: «Ну, где же твой распрекрасный Рихард? Здорово он посмеялся над тобой!»

Господи, хоть бы мне умереть, это было бы лучшим выходом! Я слишком любила тебя, Рихард. Но рано или поздно ты еще пожалеешь, а может, тебе придется и самому пережить такие же страдания, какие ты причинил мне. О, как ты жесток ко мне! Если так будет продолжаться, я дойду до того, что сама положу конец своим страданиям. А ведь у меня есть сынок, которого я люблю так оке сильно, как и тебя. Но он всем обеспечен, потому что у них все есть. Ну что ж, пускай усыновят его, ведь у них нет своих детей, и уж тогда-то у него наверняка ни в чем не будет недостатка.

Почему ты не вернулся, Рихард? Я ведь так тебя звала во всех письмах, и если ты не вернешься сейчас, то будет поздно, в конце месяца я должна уехать. Но если ты все же надумаешь вернуться потом, то пиши на адрес моего отца, господина П. Картена, Шеврез, департамент Сены и Марны, Франция. Тогда письмо или попадет прямо ко мне в руки, или, если я найду себе другое место в Париже, они перешлют мне его сюда.

Милый Рихард, я собиралась навестить тебя в Бреслау. Я умоляла господина Асгарда и угрожала ему, но он не хотел мне ничего сказать. Я ничего не знаю, уверял он, но он тоже обманщик. Хоть я и глупа, а все разузнала. Мне надо ехать с Восточного вокзала и делать пересадки в Гейдельберге, Вюрцбурге, Нюрнберге и Хемнице, а дорога туда и обратно в третьем классе стоит 150 франков. Но у меня пока не хватает денег, и только поэтому мы еще не встретились в Бреслау. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что больше никогда меня не увидишь. Если я не слишком долго буду без работы, то к концу года накоплю двести франков.

Любимый, мы еще встретимся, клянусь тебе. Ведь пять месяцев мы были всем друг для друга, а для меня эти месяцы стоили многих лет. Как ты мог петь мне «Нежную голубку» в тот вечер, перед своим отъездом, а я еще подпевала! А помнишь лес Сен-Клу, что ты сказал мне тогда? «Верен до гроба!» Рихард, этот год ты запомнишь! Я изо всех сил стараюсь держаться, несмотря на свое горе и болезнь. Доктор сказал, чтобы я носила бандаж, и я буду считать каждую копейку и притащусь к тебе, и однажды ты найдешь меня у своего порога, живую или мертвую.

Я слишком сильно верила в твою доброту и потому не могу перенести этот разрыв, который ты так хорошо заранее обдумал и подготовил; о, как я была права, когда сомневалась и плакала, слушая твои уверения, что один из двоих всегда любит сильнее, и что из нас двоих это ты. Ну что ж, ты это доказал! «Луиза, любимая! Я люблю тебя» — так ты писал в своем последнем: письме, которое я получила по пневматической почте и перечитываю каждый вечер. О, как ты меня обманул!

Рихард, и все же я не сержусь на тебя. Возвращайся скорее или напиши мне до конца месяца в «Виллу», а позже по адресу моего отца господина П. Картена, Шеврез, департамент Сены и Марны, Франция. Не подумай, что я хочу выйти за тебя замуж или еще что-нибудь в этом роде. Нет,