Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
Джеб кивнул.
— Так вот, у гробовщиков недурные заработки в Лондоне. Ведь все дамы, каких мы видели в каретах, берут у них напрокат перья, потому как у каждой на голове перо. Нам сказали, что у королевы прием. Все кареты катили прямо к ее дому — в иных сидели господа, разодетые точно клоуны в цирке, а в иных — полнешенько дам. А кареты какие — загляденье! А иным господам не хватило места в каретах — так они сзади висят, с букетами в руках, чтоб не чувствовать дурного запаха, и с тростями, чтоб отгонять народ, а то ведь живо их шелковые чулки грязью забрызгают. Удивительно мне было глядеть на них: наняли бы извозчика и ехали бы в карете, вместо того чтобы висеть сзади, точно мальчишки-почтальоны на дилижансах, да только, видно, не хотелось им с женами расставаться, будто Дерби с Джоанной. Кучера у них приземистые, коренастые, в париках — в таких деревенские священники ходят. И столько этих карет ехало, что мы все стояли и ждали без конца. Лошади у них разжиревшие, бежать быстро не могут. Шерсть на них так и блестит — сразу видно, что сытые. Мы было пытались пробежать между ними, да полиция не пустила. Два-три полицейских даже ударили нас дубинками — кучера захохотали, а офицеры, которые стояли тут же, повтыкали себе в глаза стекляшки, да так и остались с ними — шуты, да и только. Один полицейский ударил меня.
«Чего это ты дерешься?» — спросил я его.
«А вы лошадей пугаете, — говорит он. — Мы тут для того и стоим, чтоб следить за порядком: надо, чтобы эти дамы и господа могли спокойно ехать к королеве на прием».
«А почему же мы не можем спокойно пройти по нашим делам — ведь для нас это вопрос жизни и смерти? — спросил я его. — Да не только для нас, а для многих детишек, которые мрут с голоду в Ланкашире. Чье же, по-твоему, дело важнее в глазах Божьих — наше или же этих знатных дам и господ, о которых ты так заботишься?»
Да зря я все это говорил, потому что на мои слова он только рассмеялся.
Джон умолк. Джеб подождал, не заговорит ли он снова, а потом сказал:
— Но ведь это еще не все. Расскажи-ка, что случилось, когда вы пришли в парламент.
Джон еще немного помолчал и ответил:
— Уволь, сосед. Не хочется мне рассказывать об этом. Ни я, да и никто из нас не забудет и не простит того, что произошло, но не могу я рассказывать о том, как с нами обошлись, вот так — среди других лондонских новостей. Пока я жив, я буду хранить в сердце память о том, как нас прогнали, и, пока жив, буду проклинать тех, кто так жестоко отказался выслушать нас, но говорить об этом я не буду.
Никто не осмелился продолжать расспросы, и несколько минут все сидели молча.
Однако старик Джеб понимал, что кто-то должен заговорить, иначе все их усилия развеять мрачное настроение Джона Бартона пропадут даром. Немного погодя ему пришла в голову тема для разговора — достаточно близкая к тому, о чем они говорили, чтобы не оскорбить чувства Бартона, и в то же время достаточно далекая, чтобы отвлечь его от мрачных дум.
— Я когда-нибудь говорил тебе, — спросил он, обращаясь к Мэри, — что я тоже был однажды в Лондоне?
— Неужели? — сказала она удивленно и с уважением посмотрела на Джеба.
— Так вот, представь себе, что я там был и Пегги тоже, хоть она, бедняжка, ничего об этом не помнит! Вы ведь знаете, что у меня была одна только дочка — мать Маргарет. Очень я ее любил, и вот в один прекрасный день подошла она ко мне (только сзади, чтобы я не видел, как она краснеет), принялась ласкать меня, по щекам гладить и говорит, что они с Фрэнком Дженнингсом (это был наш сосед-столяр) хотят пожениться. Не хватило у меня духу сказать ей «нет», хотя сердце так и заныло при мысли, что ее не будет больше со мной. Но ведь она была у меня единственная, и не хотелось мне огорчать ее, говорить ей, что́ я чувствую. Я постарался вспомнить те времена, когда сам я был молод и влюблен в ее мать, как мы уехали от наших отца и матери и зажили вдвоем. Очень я рад теперь, что сдержался и не стал ее расстраивать, говорить ей о том, как мне тяжело будет с ней расстаться, с моей радостью.
— Но ведь вы же сказали, — заметила Мэри, — что молодой человек был ваш сосед.
— Да, конечно, и не только он, а и отец его. Но работы тогда в Манчестере было мало, и дядя Фрэнка прислал ему из Лондона письмо о том, сколько там работы да сколько там платят, вот он и решил поехать туда, и Маргарет с ним. Э-эх, у меня и сейчас сердце ноет, как вспомню те дни. Оба они были такие счастливые — один только я горевал втихомолку. Поженились они и пробыли со мной несколько дней, а потом уехали. Я после частенько вспоминал, как вела себя Маргарет в те дни: видно, сердце-то у нее тоже болело, и хотелось ей сказать мне об этом, но я по себе знаю, что в таких случаях лучше молчать, а потому так она и не узнала, что я чувствовал. Но я-то, конечно, понимал, почему она то
