Песнь Бернадетте. Черная месса - Франц Верфель
– Вы никогда еще не касались женщины?
Я покраснел и не мог вымолвить ни слова.
– И вам, посвященному, пришлось пожертвовать таинствами и совершить кощунство из-за похоти?
Я покраснел еще пуще и задрожал, в то время как он широко раскрыл глаза, не задерживая все же на мне взгляда.
– Вот и славно, вот и славно, вот и славно…
Он повторял это снова и снова, точно ребенок, которому удается решение арифметической задачи.
Он зажег себе сигарету – я еще не понимал, что глаза его могли прочесть тягостную тайну на моем лице, – наклонился ко мне вплотную и начал:
– Вы говорили только что об Откровении пророка Илии. Так Илия – второе воплощение той сущности, первым воплощением которой был Енох, а третьим – Христос.
Воплощается эта сущность в такие времена, когда тот, кого называют «Господь», «Владыка воинств», «Высочайший», опасается свержения с престола и своего развенчания.
Услышав это кощунство, мне захотелось вскочить, стиснув сутану, и бежать прочь. Но мальчишески торопливый и благожелательно-убедительный голос так заворожил меня, что я с жадностью открыл поры своего существа и впитывал дождь льющихся на меня слов.
Между тем доктор Грау, дабы усилить убедительность собственной речи, лихорадочно-влажной рукой сжимал мою, и я, чтобы заглушить бьющийся во мне голос противоречия, все чаще опустошал свою рюмку.
– Диалектическую пару противоположностей мира, которая проявляется также в духе того опытного образца, что зовется «человеком», мы обозначаем как единство и множественность.
Типично человеческое мышление нашего века считает единство первоначальным и окончательным.
Древнеегипетская «Книга мертвых» говорит так: «Я-есмь (а это одно слово) первичный и единственный Бог, победивший всех своих врагов». И Парацельс утверждает: «У всех созданных вещей, пребывающих ныне в распавшемся бытии, было единое начало, в котором и заключено все Творение».
Почему я называю эти мысли «типично человеческими», вы тотчас узнаете. Я придерживаюсь иудейской версии космогонии – ведь в общем и целом все космогонии, как они открываются людям, соответствуют друг другу.
Поворотным пунктом в демонической истории Творения является тот момент, когда Эль побеждает равноценных и одинаково вечных демонов, Элохим, порабощает их и соединяет в своем собственном имени. И этот час неблагоприятной для множественности, роковой гигантомахии, или, говоря по-христиански, час падения ангелов, является не только временем учреждения противоцарствия, но и часом рождения человечества.
Итак, нужно осознать значение того момента. Творение до этого государственного переворота было взаимодействующей гармонией вместе танцующих, вечных и находящихся в согласии демонических сущностей, жизненное проявление каждой из которых составляло одну мысль, а мысль каждой соответствовала одной форме.
Природа была тогда бесконечной сокровищницей форм бессмертных образов, о роде которых мы, конечно, не имеем никакого представления, но, вероятно, не ошибемся, если предположим, что сокровищница форм известной нам природы – в бренность и гниение сосланное извращение первичного демонического мира образов. Ведь языческие религии видят в каждой вегетативной форме, в горе, в дереве, в источнике или в животном, совершенно особенное божество.
Теперь, однако, наступает время этого инстинктивно-радостного, первобытно-музыкального умиления вечных, вперемежку бродящих мысленных форм.
В одном из этих демонов, и именно в том, чья сила мысли не может выразиться в единой форме, в том демоне, которого мы называем демоном духа, постижения, сознания и которого апостол на самом-то деле называет «логосом» (поскольку он, подобно министру без портфеля, не имеет в своем распоряжении реальности, с которой был бы идентичен), – в этом демоне возникает, как электрический ток, беспокойство недостаточной тождественности самому себе, и этот ток побуждает его к деятельности.
Сознание своего превосходства над сонно витающими в облаках братьями, высокомерие его абстрактности наполняют этот дух, и мгновенно просыпается в нем стремление к власти, желание господствовать, восторжествовать и первенствовать – и вот он выходит вовне; братья-демоны, испуганные в полусне, не понимают, что с ними происходит, их мысли, природные формы притягиваются магической силой гравитации вниз; они вянут и тлеют, аморфные и бессильные, блуждая в темнице Имени Того, кто с этого часа зовется «владыкой воинств» и утверждает volens nolens[148] свое управление полицией страха и милосердия.
Я вскочил, дыхание у меня перехватило, я взывал в душе: «Изыди!» – но злосчастная симпатия к этой физиономии и странное желание внимать таким речам вынудили меня сесть обратно.
Между тем лицо Грау стало бледным и безжизненным. Взгляд его потух, нижняя губа обмякла, сквозь кожу рук просвечивали старческие вены.
Он опять взял щепотку, жизнь вернулась к нему, и тогда он снова заговорил:
– Первая причина! Нетождественность самому себе! И отсюда – все последующее!
Жажда власти как древнейший грех, отразившийся в человечестве первородным грехом. Учреждение противоцарствия того демона, которым был полярно уравновешен победитель до-бытийного мира и установлен поистине благой принцип, – демона, дарящего свет и свободу! Затем – создание человека, этого единственного и собственного изделия Высочайшего: ведь человек несет в себе родовое проклятие своего Творца – дисгармонию внутри себя – и древний грех своего Создателя – жажду распространения собственного «я», которая проявляется на земле в миллионах форм испорченной сексуальностью первоначальной любви.
Творец вынужден был, однако, создать человека, – человека или противостоящее миру существо. Он вывел вселенную из равновесия, опустошил ее; вечные формы подчинились силе гравитации, то есть смерти; обессиленные братья-духи стенали в темнице Его Имени – кроме одного непорабощенного, обозначавшего другую оболочку Себя самого – обвинителя самого Себя! Да, Он должен был создать человека в оправдание собственной персоны; мистерию эту следует понимать так, что человек сотворен из комка глины, то есть представляет собой не органически-демоническую мысль, как все другие обреченные на бренность и все же гармоничные формы, но является произведенной на обочине природы парадигмой – так называемым «подобием»! Да, подобием своего Творца: ведь он несет на себе его печать дисгармонии и тщеславия. Создание человека – псевдотворящее деяние. Он – рагу из нескольких свойств первичных форм (демонических идей), ставших тленной природой, и из некоторых атрибутов демонической сущности, каковым является, к примеру, прямохождение.
В последнее время естествознание включает в свою смешную систему эволюции форм так называемый missing link, потерянное звено[149]. Удался и все же не вполне удался этот обман: то есть лукаво замолчать опасный повод для революций – множественность, систематизировать кажущуюся единой цепь развития и
