Вирджиния Вулф - По морю прочь

— В этой стране несколько монет могут делать чудеса, — усмехнулась она и послала Сьюзен за еще одной чашкой. — У них тут превосходное печенье, — продолжила она, глядя на полную тарелку крекера. — Не сладкое — я его не люблю, — а сухое печенье… Вы сегодня рисовали?

— А, сделала два-три наброска, — ответила миссис Эллиот, гораздо громче, чем обычно. — Но мне так трудно после Оксфордшира, где много деревьев. Здесь такой яркий свет. Я знаю, некоторых он приводит в восторг, но я нахожу его очень утомительным.

— Я не горю желанием поджариться, Сьюзен, — сказала миссис Пейли, когда вернулась ее племянница. — Сделай одолжение, передвинь меня.

Передвигать пришлось все. Наконец престарелая дама была помещена туда, где свет вперемешку с тенью стал колыхаться и дрожать на ней, придавая ей подобие рыбы в сети. Сьюзен разлила чай и как раз говорила, что у них в Уилтшире тоже бывает жаркая погода, когда мистер Веннинг попросил разрешения присоединиться к ним.

— Как приятно найти молодого человека, который не презирает чай, — сказала миссис Пейли, возвращаясь в хорошее настроение. — Недавно один из моих племянников попросил бокал хереса — в пять часов! Я сказала, что он может получить его в пивной за углом, но не в моей гостиной.

— Мне легче обойтись без обеда, чем без чая, — сказал мистер Веннинг. — Хотя это не совсем правда. Мне нужно и то и другое.

Мистер Веннинг был темноволосым молодым человеком лет тридцати двух, весьма развязным и уверенным в себе, хотя в данный момент он, очевидно, был слегка взволнован. Его друг мистер Перротт был адвокатом, и поскольку мистер Перротт отказывался куда-либо ездить без мистера Веннинга, когда мистер Перротт отправился в Санта-Марину по делам одной компании, мистеру Веннингу тоже пришлось ехать. Он тоже был адвокатом, но ненавидел эту профессию, которая держала его взаперти над книгами, и сразу после смерти своей давно овдовевшей матери, как он признался Сьюзен, решил всерьез заняться летным делом и стать компаньоном в крупной фирме, строившей аэропланы. Беседа перескакивала с предмета на предмет. Она коснулась, конечно, местных красот и достопримечательностей, улиц, людей и количества бездомных желтых собак.

— Вам не кажется, что в этой стране ужасно жестоко обращаются с собаками? — спросила миссис Пейли.

— Я бы их всех перестрелял, — сказал мистер Веннинг.

— А как же милые щеночки? — возразила Сьюзен.

— Славные малыши, — сказал мистер Веннинг. — Глядите, вам нечего есть. — И он протянул Сьюзен большой кусок кекса на кончике дрожащего ножа. Ее рука, взявшая кекс, тоже дрожала.

— У меня дома такой очаровательный песик, — сказала миссис Эллиот.

— Мой попугай не выносит собак, — отозвалась миссис Пейли с таким видом, как будто выдала секрет. — Я давно подозреваю, что его (или ее) донимала какая-то собака, когда я была за границей.

— Вы сегодня ушли недалеко, мисс Уоррингтон, — сказал мистер Веннинг.

— Было жарко, — ответила Сьюзен. Получилось, что они говорят только между собой, поскольку миссис Пейли была глуховата, а миссис Эллиот взялась рассказывать о жесткошерстном терьере ее дяди, белом, лишь с одним черным пятнышком, который покончил с собой. «Животные совершают самоубийства», — вздохнула она, как будто утверждая печальный факт.

— Может быть, вечером исследуем город? — предложил мистер Веннинг.

— Моя тетя… — начала Сьюзен.

— Вы заслужили отдых. Вы постоянно что-то делаете для других.

— Но в этом состоит моя жизнь, — сказала она, шумно доливая кипяток в чайник.

— Это не жизнь, — возразил мистер Веннинг. — Вы же молоды. Пойдете?

— Я хотела бы пойти, — шепнула Сьюзен.

В этот момент миссис Эллиот, подняв взгляд, воскликнула:

— Хью! — и добавила: — Он кого-то ведет.

— Он хочет чаю, — сказала миссис Пейли. — Сьюзен, сбегай за чашками, там еще двое молодых людей.

— Мы жаждем чая, — сказал мистер Эллиот. — Ты знакома с мистером Эмброузом, Хильда? Мы встретились на холме.

— Он притащил меня силком, — сказал Ридли. — Иначе я постыдился бы. Я весь пыльный и грязный и противный. — Он указал на свои ботинки, белые от пыли; увядший цветок свисал из его петлицы, как измученное животное, усиливая впечатление долговязой нескладности и неаккуратности. Ридли был представлен окружающим. Мистер Хьюит и мистер Хёрст принесли стулья, и чаепитие продолжилось. Сьюзен щедро переливала воду из чайника в чайник, с неизменно жизнерадостным выражением лица и сноровкой, свидетельствовавшей о большом опыте.

— У брата моей жены, — объяснял Ридли Хильде, которую так и не вспомнил, — здесь дом, он нам его предоставил. Сижу я на скале, ни о чем не думаю, и тут появляется Эллиот, как волшебник в сказочной пьесе.

— Мы попали, как кур в ощип, — страдальчески сказал Хьюит Сьюзен. — Неправда, что бананы содержат воду, как и то, что они питательны.

Хёрст уже пил чай.

— Мы проклинаем вас, — ответил Ридли на любезные расспросы миссис Эллиот о его жене. — Хелен говорит, что вы, туристы, съели все яйца. И это все мозолит глаза. — Он кивнул на гостиницу. — Отвратительная роскошь, я считаю. У нас в гостиной гуляют свиньи.

— Пища оставляет желать лучшего, учитывая цену, — серьезно сказала миссис Пейли. — Но куда людям деться, если не в гостиницу?

— Оставались бы дома, — посоветовал Ридли. — Я часто жалею, что не поступил так. Все должны жить дома. Но конечно, никто не хочет.

Миссис Пейли почувствовала некоторое раздражение против Ридли, который взялся критиковать ее привычки через пять минут после знакомства.

— Я убеждена, что за границу стоит ездить, — заявила она, — если уже хорошо знаешь свою родную страну, что я вполне могу сказать о себе. Я не позволила бы путешествовать людям, которые еще не посетили Кент и Дорсетшир — Кент ради зарослей хмеля, а Дорсетшир — ради старинных каменных домиков. Здесь с ними ничто не сравнится.

— Да, мне всегда казалось, что одни люди любят равнины, а другие — холмистую местность, — непонятно к чему сказала миссис Эллиот.

Хёрст, который до этого момента не отрываясь ел и пил, закурил сигарету и произнес:

— Но теперь уже всем ясно, что природа — это ошибка. Она либо уродлива, чудовищно неудобна, либо наводит ужас. Не знаю, что меня пугает больше — корова или дерево. Однажды ночью я встретил корову в поле. Эта тварь посмотрела на меня! Уверяю вас, я поседел. Возмутительно, что животным позволяют разгуливать на свободе.

— А что корова подумала о нем? — шепнул Веннинг Сьюзен, которая тут же решила про себя, что мистер Хёрст — неприятный молодой человек, и, хотя у него такой умный вид, Артур, вероятно, умнее — в том, что действительно важно.

— Это не Уайльд установил, что природа не учитывает тазовых костей? — осведомился Хьюлинг Эллиот. Он уже узнал, какие стипендии и отличия получал Хёрст, и составил очень высокое мнение о его способностях.

Но Хёрст лишь крепко поджал губы и не ответил.

Ридли рассудил, что теперь ему можно удалиться. Вежливость требовала, чтобы он поблагодарил миссис Эллиот за чай, к чему он добавил, помахав рукой:

— Вы должны навестить нас.

Прощание относилось и к Хёрсту с Хьюитом, поэтому Хьюит отозвался:

— С огромным удовольствием.

Компания разошлась, и Сьюзен, которая никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой, уже было собралась на прогулку по городу вместе с Артуром, когда ее опять позвала миссис Пейли. Она не могла понять из книжки, как раскладывается пасьянс «Двойной демон», и предложила сесть вместе и разобраться, чтобы таким образом приятно провести время до ужина.

Глава 10

Уговаривая свою племянницу пожить на вилле, миссис Эмброуз дала ей несколько обещаний, в том числе — предоставить комнату, отделенную от всего остального дома, большую, тихую, где Рэчел сможет играть, читать, думать, уединяться от мира, — чтобы это была одновременно и крепость, и обитель. Хелен знала, что в возрасте двадцати четырех лет своя комната — это не просто комната, а целая Вселенная. Она рассудила верно, и, когда Рэчел закрывала за собой дверь, она оказывалась в очарованной стране, где пели поэты и царила гармония. Через несколько дней после вечернего посещения гостиницы Рэчел сидела одна в глубоком кресле и читала книгу в яркой обложке, на которой было написано: «Сочинения Генрика Ибсена». На рояле лежали открытые ноты, и еще две неровные высокие стопки книг с нотами стояли на полу. Но музыка пока что была отодвинута в сторону.

В глазах Рэчел не было ни следа скуки или рассеянности, они сосредоточенно, почти сердито, смотрели на страницу, и по дыханию девушки, нечастому, но сдерживаемому, можно было понять, что все ее тело напряжено от интенсивной мыслительной работы. Наконец она резко закрыла книгу, откинулась на спинку и сделала глубокий вдох, который всегда отмечает удивление при переходе от воображаемого мира к реальности.