Синклер Льюис - Капкан
Оба сидели, пригорюнясь. Было слышно, как в доме хрипит патефон и шаркают под звуки фокстрота тяжелые башмаки. «Пусти, Джордж! Отвяжись, тебе сказано!» — донесся визг Элверны.
Джо вздохнул.
Но вот послышались другие звуки: трах-трах-трах. Ружейные выстрелы.
— Кто бы это мог быть? — без особого интереса произнес Джо.
Они вышли через лавку на низенькое крыльцо и окинули взглядом озеро. Ральф различил вдали только лодку с неясной человеческой фигурой на корме. Но Джо тотчас воскликнул:
— Ну, теперь пойдет кутерьма! Кудрявый Эванс — полисмен нашего округа из Манитобской Полиции — душа парень, свой в доску.
Он бросился в контору, вернулся с револьвером и разрядил весь барабан в озеро. Тем временем загремели приветственные выстрелы у лавки Макгэвити, и у «Братьев Ревийон», и у индейских вигвамов, и Кудрявый Эванс подлетел к причалу Джо, встреченный поистине адмиральскими почестями.
Эванс был в полицейском мундире, в форменной шляпе с широкими полями, приколотыми с одного бока к тулье, как у австралийского кавалериста, — молодой крепыш с круто вьющимися желтыми волосами, большим добродушным ртом и неизменной усмешкой, особенно широкой в те минуты, когда он, крадучись, подбирался сквозь густой кустарник к бревенчатой хижине, в которой забаррикадировался какой-нибудь убийца.
Он взбежал на берег, пожал руку Джо, Ральфу, весело протараторил: «Пьянка, да? Мне можно? Рад познакомиться, Прескотт. Слышал, что вы здесь», — и устремился к дому, где его встретили в дверях поцелуями, на которые Элверна, по-видимому, никогда не скупилась.
— Откуда он мог узнать, что я здесь, — поразился Ральф. — Телеграфа нет…
— На Севере двух шагов не пройдешь, чтобы тебя не увидели, — сказал Джо. — Ты будешь думать, что… К примеру, ты совершил преступление. Ты уходишь и уверен, что спрятал концы в воду. А за твоей лодкой с берега наблюдает индеец, и он при первой возможности расскажет о тебе другому индейцу. Тут за всеми нами идет непрерывная слежка. Глушь? Безлюдье? Как бы не так! У каждого обгорелого пня — глаза и уши. Гляди — докажу. Кудрявый!
— Чего? — гаркнул Кудрявый, все еще увлеченно любезничая с Элверной в дверях коттеджа.
— Где сейчас этот тип Вудбери — белый, с которым Прескотт был раньше?
— Один чиппева с Реки Духов говорил, что Вудбери вчера вечером стоял биваком на реке Малый Мокасин. Курс держит на озеро Солферино.
Ральфа охватило такое чувство, будто из глубины зеленого и ласкового бора за ним со всех сторон следят исподтишка враждебные, недобрые глаза; припомнились сторожкие, потаенные шаги в ночи, и снова стало не по себе.
Ну, а потом, в вихре «лихой попойки» (как сказали бы Элверна, Кудрявый и Папаша Бак), тайные соглядатаи, а с ними и все тревоги вылетели у него из головы.
К шести часам — иными словами, к ужину — все, кроме Джо и Ральфа, изрядно захмелели. Элверна определенно не являла собою исключения, Эванс — тоже. Правда, ни та, ни другой не опрокинули в себя столько рюмок лютого зелья, как Па Бак, Иган и Реншу, но и они выпили достаточно, чтобы впасть в меланхолический экстаз, свойственный пьяницам романтического склада. Элверна и Кудрявый сосредоточенно кружились в вальсе по гостиной — круг, другой, третий — под пластинку «В три часа утра», пущенную так медленно, что она напоминала похоронный марш. Остальные сидели в кухне и, страстно убеждая друг друга неведомо в чем, грохали кулаками по столу и твердили: «Я тебе вот что скажу-понял? Нет, ты послушай, что я тебе скажу», — так и не в силах поведать миру ту неоценимую истину, которую им не терпелось высказать.
Джо, лениво откинувшись на спинку стула, не спеша потягивал слабенький виски с содовой и беседовал с Ральфом. Сквозь гам и сумятицу слова его долетали до Ральфа, как чайки сквозь туман, — застенчивые признания в любви к Северу и всему, что с ним связано.
— Уехать из здешних мест и устроиться на работу в городе — это мне нож острый, — вздохнул Джо. — А поторгуешь еще немного себе в убыток — очень даже может быть, что и придется.
В третий раз с тех пор, как они встретились, Ральф попытался под каким-нибудь предлогом заговорить о плате за свой пансион — и не смог. Он знал, что для Джо это было бы оскорбление не менее тяжкое, чем для старозаветного плантатора-южанина.
— Конечно, — говорил Джо, — можно бы снова сунуться в трапперы, если совсем прогорю. Да только теперь, как посидишь неделю-другую в снегах — так скрутит ревматизм. Но все же… Эх, Ральф, выбраться бы тебе со мной хоть на недельку, когда поеду зимой скупать меха!
Ральф слушал медлительную речь Джо, и перед его глазами вставала огромная белая неведомая земля. В бездонной тьме над темными бескрайними лесами — искристые мерцающие полосы северного сияния. Колючие звезды зимней ночи. Радость ослабевшего от голода скупщика мехов при виде желтых огоньков вдалеке, у скованной льдом, заснеженной реки. Яростное полуденное солнце, и под ним, точно алмазные россыпи, — замерзшая тундра.
— Поглядел бы своими глазами. Всегда обидно, когда вокруг красотища, а поделиться ею не с кем.
Элверну Джо, казалось, вовсе не замечал. Трудно было представить себе, чтобы от взгляда этого человека могла укрыться хоть самая малость, однако сейчас он невозмутимо продолжал рассказывать о медведях и лосях, об индейцах, доведенных до отчаяния голодом, а Элверна тем временем веселилась напропалую. Эванс, Стромберг, Иган, Реншу — все наперебой оспаривали честь танцевать с нею; а когда эти дюжие молодцы о чем-нибудь спорили, они начинали самым нелестным образом поминать родителей друг друга, причем так, что слышно было даже на острове Синий Нос.
Элверна нашла выход из положения: пустилась танцевать сразу с двумя, обхватив одного справа, другого слева, хихикая при каждом старательном тройственном пируэте и награждая обоих партнеров поцелуем, когда ее перехватывала вторая пара бравых кавалеров. А разбитый патефон заунывно выводил все одно и то же: «Я но-о-очь напролет танцева-аа-ала».
Было уже семь вечера, когда Джо деликатно напомнил:
— Не мешало бы собрать чего-нибудь поужинать — как скажешь?
Его слова вызвали бурную деятельность.
Элверна взобралась на стул и объявила во всеуслышание, что кормить их ужином не собирается. Готовить на такую ораву лоботрясов? Ни за что. Она будет танцевать с Кудрявым Эвансом. Грязную посуду возьмут на себя Джордж, Бирмайер и Неле; Папаша Бак будет за стряпуху, Пит Реншу — за официанта, а что касается нудного старья вроде Джо и Ральфа Прескотта — пускай их выметаются к дьяволу и не путаются под ногами — вот так. А она намерена танцевать с Кудрявым.
До трех часов утра-аа,А ну — пошли, малыш!
— Молодчина девка, — смачно хохотнул Папаша Бак. — Эй, Пит! Докажем им, на что способны старики.
— Идет! — возликовал Пит Реншу. — Я буду официанточкой!
Кругленький, чуточку слащавый Реншу был отчаянный весельчак, первый траппер, первый кутила, первый любитель приударить за дамочками сомнительной репутации. Он подхватил на руки Элверну, стоявшую на стуле, — Элверна неистово отбивалась и визжала, — и завопил:
— Пойдем-ка, нарядишь меня по моде!
Он потащил ее из комнаты и немного спустя вернулся, кокетливо выступая в черном с красной вышивкой платье Элверны и белом фартуке в оборочках. На голове вместо наколки красовался носовой платок.
Папаша Бак меж тем занялся стряпней. Бобы с салом, копченая грудинка, печенье из порошка — более роскошного угощения для званого ужина Па Бак не мог себе представить. Надо сказать, что в походных условиях Папаша был повар хоть куда. В пургу, когда единственное топливо — охапка мха, а припасы — лишь мука да вода, Папаша умел сочинить превосходный хлеб. Однако в его земной, развеселой, буйной и добродушной душе был один изъян: в ней никак не приживались самые элементарные представления о чистоплотности. За каких-нибудь пять минут он превратил опрятную кухню Элверны в помойку.
Азартно поджаривая бекон, он сплюнул на пол и прогремел:
— Эй, Ральф, я еще тебе не рассказывал, как я уложил из лука чернохвостого оленя? — Он шваркнул сковороду на стол, и на блестящей красной клеенке остался грязный круглый след. А опорожнив жестянку с бобами, он преспокойно поддал ее ногой и отправил под плиту.
Тем не менее ужин имел успех у всей компании — не считая Бирмайера, который совсем было уснул, склонив голову на тарелку с бобами, и которого Джо вслед за этим бережно препроводил на веранду, где сн и принялся старательно выводить носом рулады на койке Ральфа.
Официантка Реншу в наколке и фартучке прислуживала, быть может, не слишком потешно, зато весьма шумно.
— Ох, Питер, — объявила Элверна, — ты сплошной восторг, — и, выскочив из-за стола, бросилась ему на шею.
