Кнут Гамсун - Дети времени (Дети века)

– Не желает ли фру поговорить с ним?

– Нет, с какой стати! – ответила она, взглянув на него. На это он не мог ответить ничего. Она улыбалась про себя, вспоминая об этом; впрочем также ответила ему комплиментом: «Нет, благодарю вас, ваше общество для меня самое приятное!»

Без сомнения, в этом человеке много своеобразного. Он успел рассмотреть все на борту парохода, а, между тем, ему импонировал старый секретарь посольства.

Вечером она видела его стоящим у трапа на палубе в ожидании, пойдет ли дипломат вверх или вниз.

– За доктором, вероятно, опять посылали из какого-нибудь дома, – заметил господин Хольменгро, смотря в окно.– Вот его бот причалил к берегу.

– А, доктор! – сказала фру Адельгейд.– Я рада, что у нас нет больных, которым нужен бы доктор. Право, не знаю… но было бы неприятно.

Муж взглянул на нее.

– Я хотела сказать: иметь больных в доме, – помолчав, быстро прибавила она.

Хольменгро подошел и сказал:

– Я думаю, не устроить ли мне собственную врачебную помощь для окрестного населения.

– Зачем? – спросил поручик.

– Доктор Мус часто уезжает надолго. Он не успевает вовремя к больному. Мои люди уже давно говорят об этом.

Таким образом, фру Адельгейд могла успокоиться, и у нее появился новый взгляд на значение господина Хольменгро: он мог завести собственного врача. Но ведь она тут ни при чем.

Затем же? Ведь этот доктор… как его… Мус, кажется? Человек знающий и надежный? Не правда ли, Виллац, господину Хольменгро нечего этого заводить.

– Да нечего, – ответил поручик.

Хольменгро не продолжал разговора, он ограничился сказав:

– Конечно, доктор Мус знающий человек, и я это говорил своим рабочим. Надеюсь, дело уладится. Но они жалуются.

Поручик начал разговаривать с детьми. Он заставил их показать фотографии их матери, из которых несколько стояло в комнате. Фотографии изображали красавицу в индейском наряде. «Помнят ли они ее?» – Да.– «Есть у Марианны такой же красивый костюм, как у матери?» – «О, да, и у Феликса есть». Поручик просил их прийти как-нибудь днем в усадьбу в таких нарядах.

Фру Адельгейд подняла голову, она в первый раз заметила, что Хольменгро исподтишка посматривает на нее. Но это была, очевидно, случайность, и он сказал:

– Я сижу и думаю: «Какое наслаждение испытала бы жена, если бы слышала вас сегодня вечером. Она была музыкантша».

Зимой поручик не только рубил строевой лес, продавая его Хольменгро, но также и мелкий, который отправлял заграницу, – такой лес, какой требуется в английских и бельгийских рудниках. Но на этом он не остановился. С течением времени он вошел во вкус, разоряя себя все больше и больше. Два года он опустошал свой молодой лес. К чему он шел! Но, вероятно, поручик имел свои причины поступать так, как поступал. Большое хозяйство, долг отца банку, – до сих пор не уплаченный, – жизнь на широкую ногу, содержание сына в Англии, – все держало владельца Сегельфосса в тисках. Он сам, в сущности, не понимал, куда девались деньги будто злой рок высасывал их у него из рук. Не делайся он постепенно все большим и большим философом, он этого не выдержал бы. Вот хотя бы орган для церкви. Разве мыслимо дольше откладывать приобретение его? Стыд, что это еще не сделано; Хольменгро мог предупредить его о покупке, – хорошо бы это было. Церковь целиком принадлежала Сегельфоссу, как же допустить, чтобы посторонний покупал для нее орган!

Но для приобретения этой маленькой игрушки надо иметь средства. Что она стоит? Несколько сотен, насколько он знал, – триста марок, а, может быть, и больше. Он снова заговорил с фру Адельгейд:

– Я навел справки касательно органа, который вы пожелали однажды. Надо иметь его мерку, у меня ее нет. Придется пристроить галерею, а до тех пор нет места. Церковь надо расширить.

– Ни в коем случае! – ответила фру Адельгейд.– Прошу вас, оставьте мысль об органе, есть вещи поважнее.

– Вы что-нибудь имеете в виду?

– Нет, я думаю только о Виллаце, об одном Виллаце.

– Виллац большой и умный мальчик. Он заслуживает ваших забот. Теперь ему хорошо: он в лучшей школе, он готовит себе хорошую будущность.

– Бог знает! – сказала фру Адельгейд.

– Что вы хотите сказать?

– Не знаю, не чересчур ли дорога его школа?

– Да, очень дорога. Но ведь он у нас единственный сын. Фру Адельгейд многое хорошо понимала, у нее не было предвзятых взглядов, она, может быть, поняла, что муж ее запутался в своих делах. Милому Виллацу было бы лучше в Германии, – это несомненно; несомненно, что его товарищи в Англии постоянно выделяются, – сыновья лордов: имеют целый дом, камердинеров, прислугу! На последней ваканции Виллац принимал участие в дорогой поездке по Франции для изучения языка; нынешний год опять предстоит путешествие…

– Он пишет, что ему нужно новое платье… Право, не знаю, так ли это необходимо. Во всяком случае, терьера он не должен покупать.

Поручик ответил:

– Вы совершенно правы, фру Адельгейд. Знай я о вашем желании раньше, я бы не поступил так, как сделал. Но теперь поздно. Я уже послал деньги.

– Уже?

– Пустяки. Но, кстати, не пишет ли Виллац о ноже? О ноже, который он подарил Готфриду, и который у него мог отнять другой мальчик?

– Юлий? Он просил меня узнать об этом, и я хотела справиться завтра. Вы не беспокойтесь.

– Мне ехать по дороге, и я знаю избу, я быстро все устрою. Сегодня воскресенье, мальчик дома.

Поручик едет к дому Готфрида, стучит в дверь хлыстом и вызывает мальчика.

– Сын мой подарил тебе ножичек, перочинный нож. Он у тебя еще?

– Да, – растерявшись отвечает Готфрид.– Нет, – поправляется он, едва держась на ногах от страха.

Он оглядывается на избу: не придет ли оттуда помощь.

– У тебя его отняли?

– Да, – лепечет Готфрид.

Мать, между тем, немного приоделась и выходит из двери.

– Видите, как это случилось? – начинает она.– Нож долго был спрятан у отца; ну, а как-то на днях… в такой незадачный день после обеда…

– Юлиус отнял его? – спросил коротко поручик.

– Да, – ответил Готфрид. Поручик тронул лошадь, кивая:

– Получишь ножик обратно!

На этот раз поручик поехал прямо к дому Ларса Мануэльсена.

Сегодня воскресенье. Сын Ларса, семинарист, пришел в гости домой и поклонился, стоя в дверях.

– Позовите Юлия.

Ларс ушел и вернулся с братом. Тот побледнел и осунулся в лице.

– У тебя нож Готфрида? Ступай, принеси.

Юлий не стал отрицать, но собирался что-то сказать, – оправдаться. Поручик сделал подозрительное движение, будто собираясь слезть с лошади, и Юлий удрал в дом.

Ларс стоял в неловкой позе, он последовал за братом и подал ножик.

– Ты сломал одно лезвие? – спросил поручик.

– Нет, оно уже раньше было сломано, – ответил Юлий.– Истинная правда.

– В следующий раз не смей трогать ничего, что мой сын дарит кому-нибудь, а не то попробуешь этого, – сказал поручик, поднимая хлыст.

Юлий спешит укрыться в доме, и не запирает двери за собой.

Поручик слышит, как Ларс Мануэльсен-отец ворчит себе под нос. В последнее время он начал важничать; он служил у мельника и хорошо зарабатывал; на окнах у него висели гардины; сын его уже окончил семинарию. Дочь Давердана тоже не совсем заурядная девушка, за нее сватался помощник заведующего пристанью. Ларс Мануэльсен ворчал, говоря:

– Что это? Он ударил тебя, Юлий?

Поручик уже собирался отъехать, но остановился и приказал Ларсу:

– Позови отца. Ларс исчез.

Старик выходит в красной рубашке, купленной у Пера-лавочника. Да, Ларс Мануэльсен заважничался.

– Чего ты ворчишь? – спросил поручик.

– Я? Нет, я только спросил мальчика…

– Я слышал, что ты ворчал!..

– Если бы мальчишка даже сломал лезвие, так нечего ему за это грозить.

– Слушай, Ларс, прошлогодней осенью ты украл у меня барана; смотри, чтобы этого больше не повторялось. Предупреждаю тебя раз навсегда.

– Я украл барана? Как это?

– Да так! Ведь ты продал шкуру с моей отметкой в лавке, так что рабочий Мартин купил ее там. Не хочу я, чтобы шкуры и кожи из Сегельфосса попадали в эту воровскую лавочку.

– Уж сказать так прямо, что я украл барана этого нельзя. Это неправда.

Поручик пригрозил хлыстом.

– Еще одно слово… и я подам на тебя в суд!

– Милый хозяин! – взмолился Ларс дрожащими губами.– Если меня оштрафуют за барана? Пожалейте семью. Другое дело, если бы я бедняка сделал беднее, но ведь вы богач. И я ли не твержу постоянно, что Ларсу и Давердане во всю жизнь не отблагодарить вас…

– Уведи отца! – закричал поручик, выходя из себя.

– Чего ты тут торчал все время? Все это тебя ничуть не касается. Будешь себя вести прилично, не о чем будет беспокоиться. Что ты хочешь сказать?

Ларс пытается сказать и не осмеливается. Он все время стоял смущенно, опустив голову, вся его огромная фигура выражала приниженность.

– Я ничего не могу сказать на это. Тут не я виноват. Поручик хотел отъехать.