Шарлотта Бронте - Эмма

— В какой-нибудь из них может обнаружиться что-нибудь полезное, — предположил он.

Сдерживая нетерпение — я никак не могла понять, что могут дать эти бессмысленные поиски, которые лишь отнимают время, — я показала на шкаф, где они лежали.

— Я почти все их читала, Тина всегда показывала их мне, — и уверена, что ни в одной из них нет ничего относящегося к делу. «Соляные копи в Чешире», «Легенда о незабудке», «Принцесса в замке» и так далее — ее любимые темы. Но вы же сами читали две или три — что вы надеетесь извлечь из них?

— Посмотрим, — ответил мистер Эллин, беря из маленькой стопки верхнюю книжку.

Мне вспомнился прошлый декабрь, день, когда я навещала друзей и, сидя у окна, наблюдала за мистером Эллином, который шел в «Фуксию» на зов мисс Уилкокс. Оставаясь невидимой, я наблюдала, как неторопливо он идет, как стоит в задумчивости, прислонившись к дереву. Все это прекрасно, пока дело не касается жизненно важных вопросов, но меня «вмиг», как говаривала Энни, выводила из себя его манера листать книжечки с таким видом, будто по их страницам были рассыпаны драгоценности. Мне приходилось отводить глаза, чтобы сдержаться и не умолять его быстрее, как только можно быстрее идти спасать Тину, а не заниматься пустяками.

Но, как и следовало ожидать, он не тронулся с места, а продолжал свои методичные разыскания. Открыв взятую в руки книжечку, он не сразу стал ее читать, а прежде обратился ко мне с вопросом.

— Вы позволите мне прочесть кое-что вслух? — спросил он, держа пухлую записную книжку в винно-красном переплете.

Я узнала книжечку, с которой Тина не расставалась несколько дней до нашего отъезда к морю.

— Да, разумеется, — ответила я.

— Вы уверены? — спросил он в явном смущении. — Вам известно, о чем она здесь писала?

Я вспомнила, что Тина не показывала мне винно-красную записную книжку, а я, занятая сборами, не просила ее об этом.

— Как она называется? — задала я вопрос.

Не отвечая, он подал мне книжечку. Название было написано разборчиво, большими буквами: «Жестокие пасынки».

Я сразу догадалась, что последует дальше. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь изложена — несомненно, в пересказе Энни, — история бегства детей из дома, моего вынужденного отсутствия в Груби-Тауэрс, мстительного налета на мои книги, ссоры Эммы с отцом по поводу похорон моей малютки. Я содрогнулась, но все же попросила мистера Эллина читать. Украдкой я наблюдала за ним. Он был ошеломлен, захвачен, не мог поднять глаз, пока, наконец, не дошел до чернильных росчерков, с помощью которых, Тина, очевидно, пыталась изобразить выходные данные книги. Вынужденный вернуться к реальности, мистер Эллин медленно закрыл книжку, заложив пальцем нужную страницу.

— Вы никогда не говорили мне, что вашу падчерицу зовут Эммой, — произнес он с едва заметной нотой упрека.

Казалось, он хотел сказать: «Я полностью доверял вам, вы же не доверяли мне». Я сознавала справедливость обвинения.

— Да, да, — воскликнула я. — И из этих историй вы знаете, почему. Воспоминания о них — кошмар, преследующий меня всю жизнь, мне хотелось бы скрыть это от всех. Но теперь вы должны услышать все, все, все…

И, захлебываясь словами, я описала ему мрачные часы прошлого сочельника, когда вспоминала один за другим эпизоды своей жизни в Груби-Тауэрс, когда видения прошлого обступили меня, а ужасное имя «Эмма… Эмма… Эмма» набатом отзывалось в моем мозгу. Я не могла сдержать поток слов, пока не выплеснула историю своего злополучного замужества самому лучшему слушателю, какого только можно пожелать.

— Но я говорю только о себе и о себе, что за эгоизм! — воскликнула я, окончив свой печальный рассказ. — Оплакиваю свои давние несчастья, совершенно забыв о бедной Тине. Из этой книжечки вы много узнали обо мне, но это не поможет нам найти девочку.

— Никак не могу согласиться, — сказал мистер Эллин. — Послушайте.

Он открыл книжку и прочел:

«Мои дорогие куколки, я могла бы вам рассказать еще много ужасных вещей про Эмму, но в этой книжечке хватает места, только чтобы очень коротко упомянуть одну историю, — может быть, когда-нибудь в другой раз я запишу ее целиком. О ней не знал ни отец Эммы, ни тетя Арминель; ее очень ловко сумели скрыть. Эмма вызвала леди Сибил Клаверинг на дуэль, они стрелялись на пистолетах. Как они дурно поступили! Эмма победила».

Значит, это была правда, смутные подозрения и предположения оказались справедливыми. Моя падчерица Эмма оказалась «ужасной Эммой» Тины — и Тина с самого начала знала всю правду. В какую-то минуту она отчасти выдала свою тщательно хранимую тайну, — выдала нечаянно. Конечно, Тина сделала это непреднамеренно, поскольку в другой раз, изложив эту историю в сочинении, она благоразумно скрыла от Элизабет имена дам-дуэлянток.

— Вы понимаете, что из этого следует? — спросил мистер Эллин. — Мисс Чалфонт, несомненно, вращалась в тех же кругах, что и родители Мартины: иначе как девочка могла знать о скандале, который «ловко сумели скрыть»? А что, если «высокая дама в черном» вашей племянницы Маргарет окажется мисс Чалфонт, что, если это она интересовалась девочкой, которую когда-то знала? Тогда нам придется обратиться к ней за помощью, иначе мы не найдем Тину.

Меня бросило в дрожь при мысли о том, что придется просить помощи у Эммы, но что оставалось делать? Как иначе выяснить, кто были родители Мартины, так ли она одинока, как кажется, увезли ли ее родственники (с весьма дурными манерами) или она была похищена людьми, не известными ни Эмме, ни нам.

— Да, — неохотно согласилась я, — у нас нет другого пути. Мне следует написать ей, но, может быть, вы сделаете это сами?

— Письмо совершенно необходимо, — ответил мистер Эллин, — и написать его должны именно вы. Но мы потеряем много времени, дожидаясь ответа. Мисс Чалфонт все еще живет у деда с бабушкой, как я понимаю?

— Да. В Парборо-Холл, в Грейт-Парборо.

— Система железных дорог, раскинув повсюду свои щупальца, недавно, как я полагаю, охватила Наксворт, откуда легко добраться до Грейт-Парборо. Наверное, стоит взять с собой письмо и отправиться поездом из Барлтона, как вы считаете? Тогда мисс Чалфонт могла бы нам помочь, — если, конечно, это будет в ее силах.

Как ни горяча была моя благодарнось, он оставил ее без внимания. Даже написать Эмме письмо было для меня делом нелегким, а уж встреча с ней казалась мне задачей почти невыполнимой, хотя ради Тины я готова была и на это.

— Я готов отправиться через минуту, — сказал мистер Эллин. — Можно ли мне взять с собой миниатюру Тины?

Я принесла двойной фиолетовый бархатный футляр, в котором покоились две миниатюры — портрет Тины и мой собственный, которые легко было отделить один от другого. Несколько недель тому назад они были закончены одной весьма достойной молодой женщиной, которая давала уроки рисования и писала миниатюры. Я позволила себе эту роскошь не только из желания поддержать трудолюбивую художницу, но и с мыслью о том, что спустя много лет Тине будет приятно иметь память о своем детстве. Мисс Уэбстер удивительно удалось передать сходство с оригиналом (со «светлой девой февраля»): на миниатюре было изображено овальное личико с правильными чертами лица и выразительными карими глазами. Мистер Эллин долго и внимательно вглядывался в портрет, затем закрыл футляр и унес с собой. Сначала я не обратила внимания на то, что моя миниатюра исчезла тоже, а когда заметила, сочла это проявлением его рассеянности. Что было пользы от моего портрета для поисков Тины?

Такой методичный человек, как мистер Эллин, не мог покинуть Клинтон-Сент-Джеймс, не убедившись, что полиция ведет поиски надлежащим образом и в присмотре не нуждается. Он уехал не «через минуту», как обещал, а рано утром спустя неделю. Я же осталась дожидаться в одиночестве.

Я убеждена, что на свете не существует картины, способной передать весь ужас одиночества, печаль, отчаянную, беспомощную, достигшую высшей точки. Если бы я могла нарисовать такую картину, на ней была бы изображена женщина, которая с горечью смотрит на свои пустые руки — руки, которые не качают ребенка.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Из-за густого тумана предыдущий поезд сошел с рельс, и мистер Эллин лишь поздно вечером сумел добраться до станции, находившейся в получасе езды от Грейт-Парборо, куда рассчитывал попасть засветло. Но его ждала еще одна задержка: когда он вместе с четырьмя своими попутчиками направлялся к выходу, их обогнала высокая молодая женщина, которую сопровождал носильщик с чемоданом. Она впрыгнула в наемный экипаж, резким голосом отдала приказ вознице, тот взмахнул кнутом, и лошади рванули с места. Вслед неслись тщетные возгласы изумленного носильщика, а все пассажиры онемели от неожиданности. Впрочем, не все. Исключением была пожилая дама, жительница Грейт-Парборо, которая тут же принялась сердито порицать дерзкую захватчицу маленького омнибуса, способного, в случае надобности, вместить шесть человек.