Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения
Здесь мне, наверное, надо несколько подробнее рассказать о моём друге.
Мы подружились ещё в лицее, и я всегда считал его своим нравственным ориентиром. По сей день, когда в моей жизни случается кризис, я вспоминаю о нём, прежде чем принять какое-либо решение. В самые горестные дни я находил утешение, глядя на его благостное лицо. Порой мы устраивали состязание в учёбе. Всё это побудило меня при публикации романа "Судьбоносные дни", написанного в память о моей юности, посвятить его Кикути в знак нашей дружбы. Провести вместе с таким другом последний год студенческой жизни было немыслимым счастьем, поэтому я решил готовиться к экзаменам на чиновника.
В это время мой земляк Кондо, поставлявший химикаты владельцам бумажных фабрик, расположенных у подножия Фудзиямы, настойчиво приглашал меня остановиться у него, убеждая, что его тихий дом как нельзя лучше подходит для занятий. В начале мая мы с Кикути поселились у него. Если перейти через мост Онари в Нумадзу и идти мимо храма Хатимана[57] через рисовое поле по направлению к средней школе, посередине дороги будет небольшая рощица сакуры, в которой стоит тесноватый, но опрятный одноэтажный домик. Нас поселили в светлой восточной половине.
В нашем распоряжении была лишь гостиная, обставленная в европейском вкусе, служившая хозяину деловой конторой. Молодая жена Кондо, на попечении которой было двое маленьких детей, не имея служанки, проявляла о нас всяческую заботу, ни разу не выказав на лице неудовольствия. Днём мы занимались в этой конторе, а ночью там же укладывались спать, отодвинув в сторону стол и стулья. Было довольно тесно, но Кикути ни разу не пожаловался на неудобства. Мне часто приходилось укорять себя за своевольный нрав, но в доме Кондо я без каких-либо проблем прожил почти три месяца.
Два месяца мы отвели на первый этап подготовки к экзаменам, организовав своё время так, что шесть часов долбили право, и только потом позволяли себе почитать что-нибудь из художественной литературы или совершить прогулку. Воскресный день целиком отводился для прогулок, и я подробнейше знакомил друга с моими родными местами, показывая ему морское побережье, реки и горы. Наверное, он удивился, впервые узнав, какая нищета меня окружала с детства.
Как-то раз, когда мы занимались в доме, нас навестила госпожа С., приехав из усадьбы. Она привезла для меня летнее кимоно из синей с белым узором ткани. Я был очень рад. Летнее кимоно было как нельзя кстати. Я не мог каждый день одеваться по-европейски, а кроме простенького юката, у меня ничего не было. Но более всего синее кимоно обрадовало меня потому, что напоминало мне о М.
Когда в Нумадзу стало невыносимо жарко, мы по приглашению Кондо переселились в дзэнский монастырь Сэйрюдзи в Готэмбе. К тому времени мы приступили к третьему этапу занятий и уже по десять часов в день зубрили книги по юриспруденции. Мы полностью отказались от художественной литературы и журналов. Перестали бриться. Точно аскеты-монахи изо дня в день умерщвляли плоть, закаляя дух.
Храм Сэйрюдзи расположен в роще старых криптомерии на склонах горы Фудзиямы, приблизительно в часе езды на конке к востоку от Готэмбы. Пройдя по заросшей кустами горной тропе в ворота храма, выходишь к башне с колоколом. Днём каждый час бьют в колокол, возвещая окрестным крестьянам время суток, но если взобраться на башню, откроется широкий вид на склоны горы с рассыпанными там и здесь купами деревьев, в тени которых можно заметить крестьянские домики. Но нигде не видать ни души. Недалеко от храма Сэйрюдзи проходит старый тракт, являющийся важной транспортной артерией, ведущей в сторону города Ямакиты, но, поскольку поблизости нет домов, почти никогда не видно идущих по нему людей. Спустившись от храма к старому тракту, оказываешься перед ветхой кузницей, возле которой откуда-то набежавшие дети наблюдают, как подковывают клячу. В полуразрушенной лачуге болезненная на вид девушка постоянно плетёт ивовые корзины…
Каждый день одночасовая прогулка во второй половине дня была нашим единственным развлечением, но даже прекрасные склоны Фудзиямы нам в конце концов наскучили, и, привлечённые человеческой деятельностью, мы, случалось, как заворожённые подолгу простаивали перед кузницей. Питались мы тем же, что и монахи. Но не роптали и, сжав зубы, продолжали трудиться. Это произвело впечатление даже на настоятеля храма Бокууна, старшего ученика дзэнского наставника Мамия. Он похвалил нас, сказав, что из нас вышли бы великолепные дзэнские послушники. Приёмная мать Бокууна, старшая сестра генерала Ноги[58], приходившая из Насу, растроганно сравнивала наши занятия с тем, как в старину упражнялись в военном искусстве самураи. Она порой спускалась к старому тракту, покупала у крестьянских детей пойманных ими вьюнов и варила из них уху…
Обстоятельства жизни в храме Сэйрюдзи я изобразил в романе "Судьбоносные дни" в письмах главного героя Юкавы. Черпая из своих воспоминаний, я написал об атмосфере, царившей в горном храме. Более десяти лет я не бывал в тех местах, но, прочитав написанное, Кикути подтвердил, что мои наблюдения точны в малейших деталях, поэтому вряд ли есть смысл здесь вновь подробно описывать наше тогдашнее житьё-бытьё. Вот только почему Кикути терпел столь мучительные занятия? Ведь я легко сносил все лишения потому, что непрестанно думал о М. Будучи студентом экономического факультета, я практически не изучал в университете право. Изучить право в полном объёме, необходимом для экзаменов на чиновника, одному, без поддержки такого прекрасного помощника, как Кикути, было бы для меня практически невозможно, но если бы не М., я бы наверняка всё бросил на полпути. Конечно, у меня было стремление испытать свои силы, но без тайного желания своим успехом на экзамене прибавить себе весу в глазах М. я бы вряд ли дотянул до конца. Чтобы быть её достойным, я должен был добиться всего своим умом, без посторонней помощи. Взять всё, что шло на пользу моему умственному развитию.
Каждый вечер, кончив заниматься правом, под тёмной лампой — электричества не было — я делал записи в дневнике, мысленно обращаясь к М. Кикути часто подтрунивал, что, когда я пишу, моё лицо сияет от счастья, но, не получая от неё писем, я не решался возобновить переписку. Беспрестанно думая о ней, я получал заряд бодрости, чтобы изо дня в день продолжать непосильные труды.
В один из погожих августовских дней в храме Сэйрюдзи нас неожиданно посетили И. и госпожа Ю. Увидев меня исхудавшего, небритого, они, удивившись, стали допытываться, уж не болен ли я.
Но, увидев направлявшегося к главному храму Кикути, который выглядел не лучше, они рассмеялись, поняв, что болезнь тут ни при чём: "Да вы самые настоящие монахи-отшельники!" Они силком повели нас в Нумадзу, заявив, что не смогут смотреть на нас без сострадания, пока не накормят. Они устроили нам угощение из угря и уговаривали остаться в усадьбе, но мы в ту же ночь, прихватив конфет, вернулись в Сэйрюдзи. Так мы и не брились до тех пор, пока не пришло время покидать храм и возвращаться в столицу. Желая сохранить на память то, как мы тогда выглядели, Бокуун специально пригласил из города фотографа.
Прошли письменные и устные экзамены.
После устных экзаменов мы с Кикути отправились путешествовать в Идзу. Был сезон сбора урожая риса.
Первая наша остановка была у горы Идзу. Выехав в Атами, мы вспомнили, что забыли оставить в гостинице чаевые для горничной. Исходя из принципов права, мы решили, что чаевые — это "встречное предоставление" работе горничной. С улыбкой вспоминаю, как, выразив в письме сожаление по поводу того, что не оставили чаевые, мы из Атами отправили по почте денежный перевод в сумме одной йены на адрес горничной, обслуживавшей накануне десятый номер. Из Атами на корабле добрались до Ито. В Ито мы сели в дилижанс, отправлявшийся через горный перевал в монастырь Сюдзэндзи, заплатив всего по тридцать сэн с человека. Но как только мы миновали перевал, возница заявил:
— До этого места тридцать сэн, но так как, кроме вас, других пассажиров нет, могу подбросить вас дальше.
Мы собирались экономить дорожные расходы, но, чтобы не ударить лицом в грязь, вышли из экипажа.
Мы находились на подступах к деревне, готовящейся к сбору обильного урожая хурмы. Дилижанс остановился в тени гигантского камфорного дерева. Помню, меня поразила красота его зелёных веточек. Посадив одну старую бабку и протрубив в горн, дилижанс тронулся вниз по склону. Подождав, когда уляжется пыль, мы поплелись вслед за ним.
Спускаясь под гору, я признался другу, что принял решение навсегда забыть М., но странное дело — не мог при этом сдержать нахлынувших слёз!
В конце нашего путешествия несколько дней мы провели на вилле И. в Нумадзу. В день нашего возвращения в Токио вечерние выпуски газет опубликовали результаты экзаменов. И я, и Кикути прошли. Мы прочли об этом, сидя в поезде, и, поздравив друг друга, простились на станции Синагава. Когда я вернулся в свой флигель, И. ещё не спал, дожидаясь меня. Он достал старого вина, и мы отпраздновали мой успех. Я страстно желал позвонить М., но отказался от этой мысли.
