Франц Кафка - Америка
Уже стемнело, когда Тереза закончила свою повесть. Рассказывала она подробно, хотя это было не в ее привычках, и в самых прозаических местах, например при описании каркасных опор, которые поодиночке вздымались к небу, она замолкала со слезами на глазах. Теперь, десять лет спустя, она совершенно точно помнила каждую мелочь, а поскольку последний раз она видела мать живой там, наверху, и никак не могла убедительно донести до своего друга этот образ, то, закончив рассказ, хотела еще раз вернуться к злосчастному эпизоду, но запнулась, спрятала лицо в ладони и не сказала больше ни слова.
Впрочем, в комнате Терезы бывали и часы повеселее. Еще при первом своем посещении Карл приметил там пособие по коммерческой переписке и попросил его на время. Тут же было условлено, что Карл выполнит содержавшиеся в книге задания и отдаст их на проверку Терезе, уже изучившей пособие в той мере, в какой это было необходимо для ее небольших работ. Теперь Карл ночи напролет, заткнув уши ватой, лежал на своей койке в спальном зале, для разнообразия то в одной позе, то в другой, то в третьей, читал книгу и каракулями записывал в тетрадочке задания авторучкой, которой старшая кухарка вознаградила его за то, что он составил и аккуратно оформил для нее большущий инвентарный список. Он сумел обернуть себе на пользу даже беспокойство, которое причиняли ему другие юнцы, так как в подобных случаях он просил у них маленьких консультаций по части английского языка, что им вскоре надоело, и они оставили его в покое. Частенько он дивился тому, что другие полностью примирились со своим нынешним положением, совершенно не чувствуя его временного характера — в лифтерах юношей старше двадцати лет не держат, — ничуть не задумываясь над своим будущим и, несмотря на пример Карла, читая разве что детективы, затрепанные и рваные, эти книжонки кочевали с койки на койку.
Теперь при свиданиях Тереза тщательнейшим образом правила его работы; порой у них возникали споры, Карл ссылался тогда на своего знаменитого нью-йоркского профессора, но для Терезы это значило не больше, чем грамматические познания лифтеров. Она брала у него авторучку и вычеркивала места, в ошибочности которых была убеждена, Карл же педантично восстанавливал текст в подобных сомнительных случаях, хотя в общем-то здесь в таких делах не было более высокого авторитета, чем Тереза. Иногда, правда, приходила старшая кухарка и неизменно решала спор в пользу Терезы, что, однако, ничего не доказывало, ведь Тереза была ее секретарем. Вместе с тем старшая кухарка примиряла обе стороны, ибо тут же готовили чай, приносили печенье, и Карл должен был рассказывать о Европе, хотя старшая кухарка поминутно его перебивала, она все время задавала вопросы и удивлялась, благодаря чему Карл осознал, сколь многое на родине в корне изменилось за сравнительно короткое время и сколь много перемен успело, вероятно, произойти за месяцы его отсутствия и еще произойдет.
Карл пробыл в Рамзесе почти месяц, когда однажды вечером Ренелл мимоходом сообщил, что перед гостиницей с ним заговорил человек по имени Деламарш и расспрашивал о Карле. У Ренелла не было оснований что-либо утаивать, и он рассказал правду: что Карл — лифтер, однако имеет шанс получить местечко получше благодаря протекции старшей кухарки. Карл обратил внимание на то, как предупредительно отнесся Деламарш к Ренеллу, пригласив его нынче даже на товарищеский ужин.
— Я не хочу иметь с Деламаршем ничего общего, — сказал Карл, — а ты будь с ним поосторожнее!
— Я? — сказал Ренелл, потянулся и поспешил прочь. Он был самым миловидным и изящным мальчиком в гостинице, и среди лифтеров ходил слух — неизвестно, кем пущенный, — что одна важная дама, уже долгое время проживавшая в гостинице, целовала Ренелла в лифте. У тех, кто знал об этих слухах, мурашки по спине бежали от волнения, когда эта самоуверенная дама, наружность которой и мысли о подобном поведении не допускала, легкой спокойной походкой, под воздушной вуалью, затянутая в корсет, шла мимо. Жила она на втором этаже, и лифт Ренелла ей не подходил, но, ведь если другие лифты заняты, такой постоялице не запретишь воспользоваться его лифтом. Вот почему эта дама время от времени поднималась и спускалась на лифте Карла и Ренелла, причем всегда только в смену второго. Возможно, случайность, но в это никто не верил, и, когда лифт был занят дамой и Ренеллом, всей иеной лифтеров овладевало плохо скрываемое волнение, иной раз приводившее даже к вмешательству старшего администратора. То ли из-за этой дамы, то ли из-за слухов, но, так или иначе, Ренелл изменился, стал еще более самоуверенным, уборку лифта целиком переложил на Карла, который выжидал удобного случая для серьезного объяснения по этому поводу, и в общей спальне не показывался. Никто еще не порывал так резко с сообществом лифтеров, ведь по крайней мере в вопросах службы все они держались друг друга и имели организацию, которую признавала дирекция гостиницы.
Все это вспомнилось Карлу при мысли о Деламарше, пока он, как всегда, исполнял свою службу. Около полуночи ему выпало небольшое развлечение: Тереза, частенько радовавшая его маленькими подарками, принесла ему большое яблоко и плитку шоколада. Они немного поболтали, даже перерывы — поездки лифта — им не мешали. Разговор коснулся и Деламарша, и Карл заметил, что вообще-то оказался под влиянием Терезы и считает Деламарша опасным человеком лишь потому, что таким Деламарш представляется Терезе по его рассказам. Однако, в сущности, Карл считал его просто мошенником, которого сделали таким невзгоды и с которым все-таки можно найти общий язык. Тереза горячо возражала против этого и после долгих уговоров потребовала от Карла обещания больше не разговаривать с Деламаршем. Вместо этого обещания Карл начал настаивать, чтобы она шла спать, так как полночь давным-давно миновала, а когда она отказалась, пригрозил покинуть свой пост и отвести ее в комнату. Когда она наконец собралась уходить, он сказал:
— Зачем ты так беспокоишься, Тереза? Чтобы тебе лучше спалось, я, конечно, твердо обещаю, что заговорю с Деламаршем только в случае крайней необходимости.
Затем ему пришлось совершить много поездок, так как соседа отозвали по какому-то делу и Карлу пришлось обслуживать оба лифта. Некоторые постояльцы сказали, что это «безобразие», а один господин, сопровождавший даму, даже легонько прикоснулся к Карлу тростью, чтобы поторопить его, хотя Карл в подобных напоминаниях вовсе не нуждался. Если бы постояльцы, видя, что один лифт остался без лифтера, по крайней мере перешли к лифту Карла, но, увы, они этого не сделали, а стояли у соседнего, взявшись за ручку двери, или даже входили в лифт, что, по строжайшей инструкции, лифтеры любой ценою должны были предотвратить. Вот Карл и сновал туда-сюда, выбиваясь из сил, причем у него не было уверенности, что он четко выполняет свой долг. В довершение всего часов около трех старик носильщик, с которым немного сблизился, попросил его помочь, но Карл не мог пойти ему навстречу, потому что как раз в это время постояльцы осаждали оба его лифта, и требовалось немалое самообладание, чтобы тотчас устремиться большими шагами к одной из ожидающих групп. Он чрезвычайно обрадовался, когда вернувшийся лифтер снова приступил к работе, и бросил ему несколько слов упрека за долгое отсутствие, хотя, возможно, тот и не был ни в чем виноват.
После четырех утра наступила небольшая передышка, как раз вовремя, поскольку Карлу она была уже крайне необходима. Тяжело опершись на перила около своего лифта, он медленно ел яблоко, от которого, едва он прокусил кожицу, пошел сильный аромат, и смотрел вниз, в световую шахту, куда выходили большие окна кладовых, где желтели во мраке подвешенные гроздья бананов.
Глава шестая
Инцидент С Робинсоном
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Карл, естественно, думая, что это постоялец, поспешно сунул яблоко в карман и, едва глянув на мужчину, заторопился к лифту.
— Добрый вечер, господин Россман, — сказал мужчина, — это я, Робинсон.
— Как же вы изменились! — воскликнул Карл и покачал головой.
— Да, дела мои идут хорошо, — сказал Робинсон и скользнул взглядом по своей одежде, которая хоть и состояла из вещей довольно шикарных, но была подобрана так безвкусно, что выглядела прямо-таки убогой. В первую очередь бросался в глаза явно новехонький белый жилет с четырьмя маленькими, отороченными черным шнурком карманчиками, — на него Робинсон, выпятив грудь, особенно старался обратить внимание собеседника.
— На вас дорогая одежда, — заметил Карл и попутно вспомнил о своем превосходном строгом костюме, в котором ему не стыдно было бы показаться даже рядом с Ренеллом и который эти прохвосты продали. — Да, — сказал Робинсон, — я почти каждый день что-нибудь себе покупаю. Как вам нравится жилет?
