Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление
— А в чем же, тогда?
— Я не хочу бороться, Дагни.
Она посмотрела на него, не веря своим ушам. Можно было не сомневаться в том, что подобные слова еще не слетали с его губ; в таком возрасте человек уже не может переделать себя.
Дэну Конвею было под пятьдесят. Квадратное, бесстрастное и упрямое лицо, скорее, подобало мастеру, ведающему непосредственно погрузкой и разгрузкой, а не президенту компании; это было лицо бойца, еще молодое и загорелое под седеющей шевелюрой. Взяв под свой контроль ветхую железнодорожную линию в Аризоне, доход от которой не превышал суммы, приносимой хорошей бакалейной лавкой, он превратил ее в лучшую линию на всем Юго-Западе. Он говорил мало, редко читал книги, никогда не учился в колледже. И вся область человеческой деятельности за одним-единственным исключением откровенно не интересовала его; он не имел абсолютно никакого понятия о том, что люди называют культурой, однако знал толк в железных дорогах.
— Почему же вы не хотите бороться?
— Потому что у них есть право так поступать.
— Дэн, — спросила Дагни, — да в своем ли вы уме?
— Я ни разу в жизни не нарушал своего слова, — проговорил он бесцветным голосом. — И мне безразлично, какое решение примет суд. Я обещал повиноваться большинству. И должен сдержать слово.
— Разве вы не ожидали, что большинство обойдется с вами именно так?
— Нет. — Бесстрастное лицо Конвея передернула легкая судорога. Он говорил негромко, не глядя на нее, еще не пережив случившееся. — Нет, этого я не ожидал. Я знал, что об этом правиле поговаривали уже около года, но не верил в то, что его примут. Не верил даже во время голосования.
— Чего же вы ожидали?
— Я думал… там говорили, что все мы должны трудиться на благо общества. И я полагал, что тружусь ради этого блага в Колорадо, так что всем вокруг хорошо.
— О, какой же вы дурак! Разве вы не понимаете, что за это вас и наказывают — за то, что вы работали так хорошо?
Он покачал головой и проговорил:
— Ничего не понимаю. И не вижу, как выйти из положения.
— Но разве вы давали кому-то обещание погубить себя собственными руками?
— Похоже, что у всех нас теперь не остается никакого выбора.
— Что вы имеет в виду?
— То жуткое состояние, Дагни, в которое пришел теперь весь мир. Я не знаю, что именно произошло с ним, однако дела плохи, очень плохи. Людям нужно собраться вместе и найти выход из положения. Но кто еще может решить, каким нам следовать путем, если не большинство? По-моему, это единственно честный метод решения проблемы, другого я просто не вижу. На мой взгляд, кого-то придется принести в жертву. И если эта участь выпала мне, отказываться я не смею. Право на их стороне. Людям приходится держаться вместе.
Дагни попыталась говорить спокойно; гнев сотрясал ее.
— Если такую цену надо платить за совместное проживание, то черт меня побери, если я захочу жить на одной земле с такими людьми! Если все они могут выжить, только расправившись с нами, зачем нам желать, чтобы они уцелели? Ничто не может служить оправданием для принесения в жертву себя самого. Ничто не может дать им права превратить человека в жертвенное животное. Ничто не может оправдать уничтожение лучших. Нельзя наказывать человека за то, что он так хорош. Нельзя наказывать за способности. И если можно посчитать это справедливым, тогда уж лучше сразу начать уничтожать друг друга, поскольку в мире более не останется никакого права!
Конвей не отвечал. Он только смотрел на нее беспомощными глазами.
— Если мир действительно таков, как можно жить в нем? — спросила она.
— Не знаю… — прошептал он.
— Дэн, неужели, по-вашему, это действительно справедливо? Скажите откровенно, от самого сердца, неужели вы считаете это правильным?
Конвей закрыл глаза.
— Нет, — проговорил он. А потом поглядел на нее, и Дагни впервые заметила, что взгляд его полон боли. — Именно это я и пытаюсь постичь, сидя здесь. Я понимаю, что должен считать такое решение правильным, только язык мой не повернется сказать такое. Я вижу каждую шпалу, каждый семафор, каждый мост, помню каждую ночь, которую провел, когда…
Он уронил голову на руки:
— О, Боже, насколько же это несправедливо!
— Дэн, — проговорила она сквозь зубы, — сопротивляйтесь.
Конвей поднял голову и посмотрел на нее пустыми глазами.
— Нет, — проговорил он, — это неправильно. Я просто эгоистичен.
— Ах, эта тухлая чушь! Вы же знаете, что это не так!
— Не знаю… — Голос его был полон усталости. — Я сижу здесь, пытаюсь что-то понять… И более не знаю, что справедливо, а что нет…
Он добавил:
— Не думаю, чтобы это было мне интересно.
Дагни вдруг поняла, что все слова теперь бесполезны, и что Дэн Конвей никогда более не станет человеком дела. Она не знала, что именно заставляет ее думать так, и с недоумением произнесла:
— Но вы еще никогда не сдавались без боя.
— Да, не сдавался… — В голосе его звучала тихая и полная безразличия горечь. — Я сражался с бурями, наводнениями, горными обвалами и трещинами в рельсах… Там я знал, что нужно делать, и мне нравилось бороться. Но такого рода сражение… В таком бою мне победить не удастся.
— Почему?
— Не знаю. Кто может сказать, почему мир таков, каков есть? И вообще, кто такой Джон Голт?
Она вздрогнула:
— Тогда что же вы собираетесь делать?
— Не знаю…
— То есть…
Она умолкла.
Конвей понял, что она хочет сказать.
— Ну, дело для меня всегда найдется…
В голосе его не было уверенности.
— Насколько я понимаю, закрыть для конкуренции собираются только Колорадо и Нью-Мексико. У меня остается еще линия в Аризоне… как и двадцать лет назад — добавил он. — …Мне будет, чем заняться. Я начинаю уставать, Дагни. У меня не было времени замечать это, однако устал я, можешь мне поверить.
Ей нечего было сказать.
— Я не намереваюсь строить новую линию через пришедший в упадок регион, — проговорил он прежним безразличным тоном. — Они хотели вручить мне такой вот утешительный приз, но я думаю, это всего лишь пустые разговоры. Зачем строить железную дорогу там, где на целую сотню миль найдется разве что пара фермеров, не способных даже прокормить себя самих. Нельзя построить дорогу и заставить ее окупиться. Но если ты не можешь этого добиться, кто сделает это за тебя? С моей точки зрения, это бессмыслица. Они сами не знают, что говорят.
— Да к чертям их упадочные районы! Я думаю о вас. — Она должна была это сказать. — Что вы будете делать с самим собой?
— Не знаю… есть целая уйма вещей, на которые у меня не находилось времени. Например, на рыбную ловлю. Мне всегда нравилось ловить рыбу. Может быть, начну читать книги, всегда хотел. Ничего, выживу. Наконец-то займусь рыбной ловлей. В Аризоне есть несколько прекрасных местечек, где тишина, покой и на мили и мили вокруг не встретишь ни одного человека…
Посмотрев на нее, он добавил:
— Забудем об этом. Зачем вам беспокоиться обо мне?
— Дело не в вас, просто… Дэн, — сказала она вдруг, — надеюсь, вы понимаете, что я хотела помочь вам сражаться не ради вас.
Он улыбнулся; улыбка получилась слабой и дружелюбной:
— Понимаю.
— Я руководствовалась не жалостью, благотворительностью или другой подобной им чепухой. Видите ли, я намеревалась дать вам в Колорадо бой не на жизнь, а на смерть. Я собиралась вклиниться в ваш бизнес, прижать к стенке, выставить с линии, если бы это оказалось необходимым.
Он с пониманием слабо усмехнулся:
— Вам пришлось бы хорошенько потрудиться.
— Только я не думаю, чтобы это было необходимо. По-моему, там хватило бы места для нас обоих.
— Да, — согласился он. — Хватило бы.
— Тем не менее, если бы это оказалось не так, я бы вступила с вами в борьбу и, если бы сумела сделать свою дорогу привлекательнее вашей, сломала бы вас, нимало не задумываясь о том, какая участь вас ожидает. Но чтобы так… Дэн, не думаю, чтобы мне захотелось сейчас видеть нашу линию Рио-Норте… Я… Боже мой, Дэн, я не хочу оказаться грабителем!
Конвей молча посмотрел на нее странным, словно бы отстраненным взглядом и негромко проговорил:
— Девочка моя, вам следовало бы родиться лет сто назад. Тогда вы получили бы свой шанс.
— К черту. Я намереваюсь собственными руками создать свой шанс.
— Именно этого хотел и я в вашем возрасте.
— Но вы добились своего.
— Разве?
Она замерла на месте, почувствовав вдруг убийственную апатию.
Конвей распрямился и резким тоном проговорил, словно бы отдавая распоряжения:
— Займитесь лучше своей линией Рио-Норте и поторопитесь. Подготовьте ее к эксплуатации, потому что если вы этого не сделаете, придет конец Эллису Уайэтту и всем остальным, а лучше их людей в стране нет. Этого нельзя допустить, и вся ответственность теперь ложится на ваши плечи. Незачем даже пытаться объяснить вашему брату, что теперь вам придется сложнее, чем когда я мог составить вам конкуренцию. Но мы с вами это понимаем. Поэтому беритесь за дело. Что бы вы ни сделали, грабительницей вы не окажетесь. Ни один вор не сумеет эксплуатировать железную дорогу в этой части страны. Что бы вы там ни сделали, вы заслужили эту работу. А блохи, подобные вашему брату, не в счет. Теперь все зависит от вас.
