Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление
Однако когда Правило было поставлено на голосование, они проголосовали «за».
В речах, произнесенных перед голосованием, не было упомянуто ни одного названия железной дороги. В них говорилось исключительно об общественном благе. Говорилось о том, что в то время, когда общественному благополучию угрожает недостаток транспорта, железные дороги губят друг друга, прибегая к самой злобной конкуренции, политике поедания собственного собрата. И если железнодорожное сообщение в некоторых регионах оказывалось прерванным, существовали целые крупные области, где две или более железнодорожные компании конкурировали в борьбе за объем перевозок, едва достаточный для одной. Сказано было, что лишенные в данный момент железнодорожного транспорта регионы предоставляют огромные возможности компаниям, более молодым. И если в настоящий момент регионы эти не сулят никакого дохода, обеспечение транспортом претерпевающего многие трудности населения должно сделаться основной целью думающей об общественном благе компании, поскольку основной целью существования железной дороги является служба обществу, а не извлечение дохода.
Далее говорилось, что крупные и устоявшиеся железнодорожные сети имеют существенное значение для благосостояния общества, и что крах любой из них станет национальной катастрофой, и что если одной из них пришлось пережить сокрушительный удар при исполнении миссии международной доброй воли, то она нуждается в общественной поддержке, чтобы пережить последствия его.
Названия железных дорог не упоминались. Но когда председатель собрания поднял руку, давая тем самым торжественный сигнал к началу голосования, все посмотрели на Дэна Конвея, президента «Феникс-Дуранго».
Нашлось всего пятеро инакомыслящих, голосовавших против предложенной меры. Тем не менее когда председательствовавший объявил о том, что Правило принято, не было слышно ни приветственных возгласов, ни одобрительного ропота, не было заметно даже движения — в зале воцарилась тяжелая тишина.
Все собравшиеся до последней минуты надеялись на то, что нечто непредвиденное избавит их от нововведения.
Правило-против-свар-в-стае называлось мерой добровольного самоограничения, принятой для укрепления законов, давно принятых властями страны. Правило запрещало членам Национального железнодорожного альянса заниматься так называемой разрушительной конкуренцией; в определенных регионах запрещалась деятельность более чем одной железнодорожной компании; в таковых регионах право перевозок принадлежало старейшей компании, а новые пришельцы, нечестным образом пробравшиеся на ее территорию, должны были прекратить там свои перевозки в течение девяти месяцев после получения соответствующего указания; право определять районы, где действовало ограничение конкуренции, предоставлялось исключительно Исполнительному комитету Национального железнодорожного альянса.
После окончания собрания все поторопились разойтись. Не было ни дружеских бесед, ни групповых обсуждений. Большой зал опустел за непривычно короткое время. Никто не заговаривал с Дэном Конвеем, никто не глядел в его сторону.
В вестибюле здания Джеймс Таггерт встретил Оррена Бойля. Они не договаривались о встрече, но Таггерт заметил очертания внушительной фигуры возле мраморной стены и узнал Бойля, еще не видя лица. Они пошли навстречу друг другу, и Бойль произнес с не столь утешительной, как обычно, улыбкой:
— Я сделал свое дело. Теперь твоя очередь, Джимми.
— Мог бы и не являться сюда. Зачем ты здесь? — угрюмо буркнул Таггерт.
— О, просто развлечения ради, — ответил Бойль.
Дэн Конвей в одиночестве сидел в опустевшем зале. Он не покинул своего места, пока не явилась уборщица. Когда она окликнула его, он покорно поднялся и побрел к выходу. Проходя мимо женщины, он запустил руку в карман и сунул ей пятидолларовую бумажку, молча, послушно, не глядя в лицо. Он как будто не понимал, что делает; он действовал так, как если бы полагал, что находится в таком месте, покинуть которое можно, только оставив чаевые.
Дагни все еще сидела за столом, когда дверь ее кабинета распахнулась, и внутрь влетел Джеймс Таггерт. Подобным образом он входил к ней впервые. Лицо его горело как в лихорадке.
Дагни еще не видела брата после национализации линии Сан-Себастьян. Он не пытался обсуждать с ней этой вопрос, и она не считала нужным что-то добавлять. Жизнь столь красноречиво продемонстрировала ее правоту, считала она, что всякие комментарии были излишни. Отчасти любезность, отчасти милосердие помешали ей изложить брату то заключение, которое непосредственно следовало из событий. Во всяком случае, по справедливости он может теперь сделать один-единственный вывод. Ей рассказали о речи, произнесенной им на Совете директоров. Она лишь пожала плечами с пренебрежительным недоумением: если по каким-то причинам он считал себя вправе присваивать ее достижения, значит, во всяком случае, не будет мешать ей продвигаться дальше.
— И ты по-прежнему считаешь, что только сама трудишься на благо нашей железной дороги?
Дагни с удивлением поглядела на брата. Голос его сделался пронзительным; он стоял перед ее столом, напрягшись, как струна.
— И ты по-прежнему считаешь, что я погубил компанию, так ведь? — выкрикнул он. — И думаешь, что только ты одна способна спасти нас? Считаешь, что я не найду способа компенсировать мексиканскую потерю?
Она неторопливо произнесла:
— Что тебе нужно от меня?
— Я хочу рассказать тебе кое-какие новости. Помнишь Правило-против-свар-в-стае, предложенное Железнодорожным альянсом, о котором я рассказывал тебе несколько месяцев назад? Тебе не понравилась эта идея. Совсем не понравилась.
— Помню. Ну, и что?
— Оно принято.
— Что принято?
— Правило-против-свар-в-стае. Всего несколько минут назад. На собрании. И через девять месяцев никакой компании «Феникс-Дуран-го» в Колорадо не будет!
Дагни вскочила на ноги, смахнув на пол со звоном разлетевшуюся пепельницу:
— Ах вы, грязные ублюдки!
Таггерт не шевельнулся. По лицу его расплывалась улыбка.
Дагни понимала, что ее трясет, что сейчас она открыта перед братом и беззащитна, что состояние ее приносит ему радость, но это ничего не значило для нее. А потом она вдруг заметила эту улыбку — и удушающий гнев вдруг отступил. Она более ничего не чувствовала. И принялась изучать эту улыбку с холодным и бесстрастным любопытством.
Они стояли лицом друг к другу. По внешнему виду Джеймса можно было понять, что он впервые не испытывает страха перед ней. Он торжествовал. Событие это означало для него нечто большее, чем победа над конкурентом. И конкурентом этим был не Дэн Конвей, а она сама. Она не понимала, как это может быть и почему, но не сомневалась в том, что брат знал об этом.
В мгновенном озарении ей показалось, что здесь, перед ней, в Джеймсе Таггерте и в том, что заставляло его улыбаться, таился крайне важный секрет, о существовании которого она и не подозревала, но теперь должна понять его буквально любой ценой. Однако мысль эта промелькнула и исчезла.
Метнувшись к дверце шкафа, он схватила пальто.
— Куда ты? — голос Таггерта сделался глуше; в нем звучало разочарование и легкое беспокойство.
Не отвечая, Дагни вылетела из кабинета.
* * *— Дэн, ты должен сопротивляться. Я помогу тебе. Я буду сражаться за тебя изо всех своих сил.
Дэн Конвей покачал головой.
Он сидел за столом, уставившись на пустую папку для бумаг, слабая лампа горела в углу кабинета. Дагни немедленно отправилась в городское управление «Феникс-Дуранго». Конвей оказался на месте и даже не изменил позы, когда она вошла в его кабинет. Увидев Дагни, он улыбнулся и сказал тихим, безжизненным голосом:
— Забавно, я так и думал, что вы придете.
Они не были достаточно близко знакомы, однако несколько раз встречались в Колорадо.
— Только, — сказал он, — это бесполезно.
— Вы имеете в виду подписанное альянсом соглашение? Оно незаконно. Его не одобрит ни один суд. И если Джим попытается укрыться за любимым у грабителей лозунгом «общественного блага», я встану и присягну в том, что компания «Таггерт Трансконтинентал» не способна обеспечить все перевозки из Колорадо. И если любой суд вынесет решение против вас, вы можете оспорить его и подавать апелляции еще десять лет.
— Да, — согласился он, — могу… нельзя испытывать уверенности в победе, однако я могу попытаться и сохранить свою железную дорогу еще на несколько лет, однако… однако я думаю сейчас не о том, к каким законам прибегнуть. Дело не в этом.
— А в чем же, тогда?
— Я не хочу бороться, Дагни.
