Император и ребе, том 2 - Залман Шнеур
— Реб Авигдор! — просунул в комнату голову Хацкл. — Реб Авигдор из Пинска и еще двое раввинов.
Реб Нота на мгновение задумался. В Вильне он уже слыхал, да и прежде знал, что этот Авигдор из Пинска, бывший раввин и нынешний якобы штадлан, борется против хасидской «секты». Он обращался к Виленскому гаону и к Владыке мира. Однако особого доверия к нему все же не было. Сам гаон реб Элиёгу в последний раз не захотел сделать его своим посланцем, а вместо него отправил своих людей со своего Синагогального двора: главу общины реб Саадью и раввина реб Хаима. Гаон хотел, чтобы они одни распространяли его письмо против хасидских сплетен, будто он раскаялся в том, что он преследовал и преследует до сих пор хасидизм и хасидских евреев-чудотворцев…
Но реб Авигдор был не из тех, кто позволяет от себя так легко отделаться. Далеко от Вильны, в литовском местечке Пилвишки,[37] он прибился к посланникам гаона. Прибился под тем предлогом, что на них хотят напасть. Мол, хасиды привлекли неких мрачных людей… Ему, Авигдору, это точно известно. Поэтому его святой долг — защитить людей гаона от опасности. В Вильне были очень недовольны его участием. Но там немного побаивались Авигдора — как бы он сам чего-нибудь не устроил. Слишком уж долго вращался он среди облеченных властью иноверцев. У губернатора он был своим человеком… на задней лестнице. Поэтому в Вильне притворялись, что ничего не видят и не слышат, и позволяли бывшему раввину и нынешнему штадлану разъезжать с посланниками гаона. Мол, ладно, пусть он себе за ними таскается.
3
Однако реб Авигдор вошел в кабинет реб Ноты не как человек, который «прибился» к посланникам гаона и «таскается» за ними, а как главный человек, который привел сюда всю эту раввинскую депутацию. Он был одет в дорогой лапсердак, похожий на бекешу. В руках держал трость со слишком большим серебряным набалдашником, похожую на жезл церемониймейстера. Он величественно поприветствовал реб Ноту и заговорил, примешивая в свою речь польские, русские и немецкие слова:
— Искреннее пожелание мира и сердечное «добро пожаловать!» советнику двора Польши и Белоруссии, богачу реб Ноте Ноткину, стоящему перед царями. Надеюсь, мы вам не помешали. Тут с нами реб Саадья, один из глав виленской общины, с которым вы, конечно, и раньше были знакомы. А это — раввин реб Хаим со двора Рамайлы. Честь имеем, так сказать!..
Рыжеватая борода Авигдора, в которой тут и там видны были белые волоски, узкая и остроконечная, как у козла, при этом торжественно раскачивалась; а его мясистые губы двигались, растягиваясь в будто бы дружелюбную улыбку, но при этом четко артикулируя каждое слово. Его карие глаза с красными прожилками в белках смотрели, тем не менее, пристально и пронзительно, как глаза ястреба. Они следили за тем, какое впечатление произвело его вычурное приветствие на знаменитого еврейского богача, «приближенного к царству».
— Присаживайтесь, реб Авигдор из Пинска! — холодно пригласил реб Нота, подчеркнув слово «Пинск», давая понять: мы знаем, откуда вы и что делали на вашем прежнем посту раввина… — И вы садитесь, реб Саадья! Раввин реб Хаим, будьте любезны! Окажите мне честь.
Реб Авигдор сразу же почувствовал скрытый смысл подчеркивания слова «Пинск» и холодность, прозвучавшую в обращении к нему на фоне теплого и дружеского обращения к двум другим посланникам. Он сразу же сдвинул на голове свою шапку с синим атласным верхом и что-то проквохтал, как петух, которого перебили посреди кукареканья. Потом он сел.
А реб Нота обратился как раз к самому скромному и самому бедному из этой маленькой депутации — к раввинчику реб Хаиму со двора Рамайлы:
— Что вы скажете хорошего, раввин реб Хаим? Что привело вас ко мне? Я бы, конечно, первым должен был вас навестить, но не знал, что вы здесь. Я только вчера приехал…
— Мы знаем, — тихо и скромно заговорил реб Хаим, подбирая слова. — Мы… То есть до наших ушей дошло, что вы только что побывали в городе и матери во Израиле, в святой общине нашей, в Вильне. Как там дела у учителя нашего Элиёгу, светоча нашего Изгнания? Скоро уже два года, как мы разъезжаем, выполняя его поручение, по Литве и Белоруссии и не слышим его сладостных речей, не видим его светлого, одухотворенного лица.
— Как бы мне вам сказать? — задумчиво произнес реб Нота и посмотрел в сторону. — Он все тот же праведник и мудрец…
— Мы слыхали! — отозвался толстый реб Саадья. — Слыхали, как учитель наш реб Элиёгу ответил тому дикому ученому относительно того, как стать гаоном. «Ты должен только захотеть». Хе-хе-хе… Да, но как у него дела со здоровьем?
— Всевышний да продлит его дни… — отвел в сторону взгляд реб Нота.
— Мы понимаем, понимаем, — вмешался раввинчик реб Хаим. — Та же самая мудрость, но не то же самое здоровье…
Реб Авигдор снова взял слово. Но теперь он говорил тише, скромнее, как квохчет петух со связанными крыльями. Однако он, тем не менее, сказал то, чего другие говорить не хотели:
— Да-да, советник двора реб Нота! Мы слыхали, что старый гаон очень слаб здоровьем, и мы все, его ученики, боимся, что, как только он, не дай Бог, закроет глаза, эта компания «подозрительных», как гаон их называет, сразу же поднимает голову, и от них совсем покою не будет. Уже теперь от них нет покоя. Потому что вот мы приехали в Шклов, в твердыню сторонников гаона, рассчитывая, что здесь ничего не изменилось. А оказалось, тут дела обстоят не лучше, чем в других еврейских местечках. Их нечистые книжонки, рукописные и печатные, ходят тут из рук в руки. Это книжки лиозненца. Здесь их даже больше, чем повсюду. Шнеура-Залмана из Лиозно, которого гаон
