Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник
«— Но мнѣ кажется», продолжалъ онъ, «что вамъ можно и гораздо ближе найти какой нибудь благородный способъ добыванія себѣ средствъ къ жизни. Послушайтесь моего совѣта. Завтра утромъ мой корабль отплываетъ въ Амстердамъ: не угодно ли вамъ быть моимъ пассажиромъ? Какъ только высадитесь въ Голландіи, такъ и начинайте давать уроки англійскаго языка; ручаюсь, что у васъ будетъ множество учениковъ и вы заработаете кучу денегъ. Я полагаю, что англійскій-то языкъ вы знаете довольно основательно, чортъ возьми?» Я успокоилъ его на этотъ счетъ, но выразилъ сомнѣніе, точно ли голландцы пожелаютъ изучать англійскій языкъ? На это онъ сталъ клятвенно увѣрять меня, что они будутъ въ восторгѣ. Полагаясь на его свидѣтельство, я согласился на его предложеніе и на другой день поплылъ въ Голландію учить голландцевъ англійскому языку. Вѣтеръ былъ попутный, переѣздъ короткій и я, отдавъ за переправу половину своей движимости, очутился на одной изъ главныхъ улицъ Амстердама, точно съ неба свалился. Въ такомъ положеніи мнѣ не приходилось терять ни минуты времени и я началъ поскорѣе искать уроковъ. Поэтому я остановилъ двухъ или трехъ прохожихъ, показавшихся мнѣ наиболѣе подходящими для моихъ цѣлей, и попробовалъ объяснить имъ, что мнѣ нужно. Но ни я ихъ, ни они меня не понимали. Тутъ только я спохватился, что, желая научить голландцевъ англійскому языку, я долженъ сперва самъ выучиться у нихъ голландскому. Какъ я былъ настолько глупъ, что упустилъ изъ вида столь важное обстоятельство — ужъ не знаю; но дѣло въ томъ, что упустилъ. Когда этотъ проектъ лопнулъ самъ собою, я сталъ подумывать, какъ бы попасть обратно въ Англію, но, случайно встрѣтивъ одного студента-ирландца, возвращавшагося изъ Лувэна, разговорился съ нимъ о литературѣ. Къ слову сказать, стоило мнѣ заговорить о подобномъ предметѣ и я до того увлекался имъ, что способенъ былъ совершенно позабыть о своемъ отчаянномъ положеніи. Студентъ сказалъ, между прочимъ, что у нихъ въ университетѣ не найдется и двухъ человѣкъ, знающихъ по-гречески. Это меня изумило: я рѣшилъ немедленно отправиться въ Лувэнъ и жить тамъ уроками греческаго языка. Въ этомъ поддержалъ меня и собратъ по наукѣ, намекая, что такимъ способомъ, пожалуй, наживешь себѣ цѣлое состояніе.
На другое утро я бодро пустился въ путь. Когомка моя съ каждымъ днемъ становилась легче, на подобіе той корзины хлѣба, о которой повѣствуетъ Эзопъ; потому что голландцы всякій разъ требовали съ меня денегъ за ночлегъ. Придя въ Лувэнъ, я подумалъ, что нечего заискивать покровительства младшихъ членовъ факультета, и прямо отправился къ главному профессору предлагать свои услуги. Вошелъ я къ нему; онъ меня принялъ, и я заявилъ, что такъ какъ, судя по слухамъ, у нихъ по части греческаго языка довольно слабо, то не угодно ли взять меня преподавателемъ этого предмета? Сначала профессоръ какъ будто усумнился въ моихъ способностяхъ, но я предложилъ ему проэкзаменовать меня и брался любую страницу греческаго автора сейчасъ перенести на латинскій языкъ. Видя, что я серьезно отношусь къ дѣлу, онъ сказалъ мнѣ слѣдующее:
— Посмотрите на меня, молодой человѣкъ:- я никогда не учился по-гречески и ничего не проигралъ отъ этого. Докторскую степень и дипломъ я получилъ безъ греческаго языка; десять тысячъ флориновъ платятъ мнѣ ежегодно и безъ греческаго; аппетитъ у меня превосходный и безъ греческаго; короче сказать, прибавилъ онъ, я по-гречески не знаю, а потому — думаю, что въ немъ никакого проку нѣтъ.
Я очутился теперь такъ далеко отъ родины, что нечего было и думаль о возвращеніи; поэтому я отправился еще дальше. Я немного учился музыкѣ, голосъ у меня порядочный, и я рѣшился добывать себѣ пропитаніе тѣмъ, чѣмъ когда-то занимался ради собственнаго удовольствія. Проходя черезъ деревни, я водился то съ безобидными фламандскими крестьянами, то съ тѣми изъ французскихъ поселянъ, которые были настолько бѣдны, чтобы веселиться. Я замѣчалъ, что они вообще тѣмъ безпечнѣе, чѣмъ больше нуждаются. Подходя подъ вечеръ къ жилищу крестьянина, я всегда начиналъ играть какой нибудь веселый мотивъ и получалъ за это не только ночлегъ, но и пропитаніе на слѣдующій день. Пробовалъ я раза два играть и для высшихъ особъ, но онѣ находили мое исполненіе отвратительнымъ и не давали мнѣ ни копѣйки. Это меня тѣмъ болѣе удивляло, что въ былыя времена, когда я игралъ только для забавы, всѣ слышавшіе меня въ обществѣ приходили въ восхищеніе отъ моей музыки, особенно дамы; теперь же, когда она стала для меня единственнымъ способомъ пропитанія, къ ней относились презрительно. Это доказываетъ, между прочимъ, что люди склонны унижать таланты, которыми человѣкъ кормится.
Такимъ образомъ дошелъ я до Парижа безъ всякой опредѣленной цѣли, намѣреваясь тамъ осмотрѣться немного и отправляться дальше. Парижане большіе охотники до такихъ иностранцевъ, у которыхъ денегъ много, предпочитая ихъ даже тѣмъ, у кого много ума; я ни тѣмъ, ни другимъ не могъ похвастаться и потому никто мною не плѣнялся. Походивъ по городу дней пять и полюбовавшись на лучшія зданія только съ улицы, я собирался ужъ покинуть это обиталище покупного гостепріимства, какъ вдругъ, идя по одной изъ главныхъ улицъ, встрѣчаю — кого же? Того самаго кузена, къ которому вы давали мнѣ рекомендательное письмо! Я ему ужасно обрадовался, да и онъ, кажется, не былъ недоволенъ нашею встрѣчей. Онъ спросилъ, зачѣмъ я пріѣхалъ въ Парижъ, и сообщилъ мнѣ, что привело его сюда. Оказалось, что онъ собираетъ коллекцію картинъ, медалей, гравюръ и всевозможныхъ античныхъ предметовъ для одного джентльмена въ Лондонѣ, который вдругъ получилъ большое наслѣдство и вкусъ къ изящному. Я тѣмъ болѣе удивился такому занятію нашего родственника, что онъ не разъ мнѣ говорилъ, что ровно ничего не смыслитъ въ вопросахъ искусства. Когда я его спросилъ, какимъ образомъ онъ въ столь короткое время могъ прослыть знатокомъ живописи, онъ увѣрилъ меня, что это дѣлается очень легко и скоро, и для этого нужно лишь очень строго придерживаться двухъ правилъ: во-первыхъ, всегда говорить, что эта картина могла бы быть еще лучше, если бы художникъ потрудился ее отдѣлать какъ слѣдуетъ; во-вторыхъ — превозносить всѣ произведенія Пьетро Перуджино.
— Однако, сказалъ онъ, такъ какъ я уже училъ васъ когда-то искусству прослыть писателемъ въ Лондонѣ, давайте я васъ научу, какъ надо покупать картины въ Парижѣ.
Я съ величайшей готовностью согласился на его предложеніе: этимъ все-таки можно было жить кое-какъ, а я только тѣмъ и ограничивалъ теперь свое честолюбіе. Я отправился къ нему на квартиру и съ его помощію пріодѣлся получше. Вскорѣ онъ сталъ брать меня съ собою на аукціоны картинъ, куда обыкновенно покупателями являлись члены англійской аристократіи. Къ немалому моему удивленію, онъ оказался хорошо знакомъ со знатью и разныя высокія особы при покупкѣ картины или медали обращались къ нему за совѣтами, какъ къ человѣку, извѣстному своимъ развитымъ вкусомъ и званіемъ дѣла. При этихъ случаяхъ, онъ, съ своей стороны, обращался за помощію ко мнѣ: каждый разъ, какъ спрашивали его совѣта, онъ пресерьезно отводилъ меня въ сторону, совѣщался, пожималъ плечами, строилъ глубокомысленную физіономію и, возвращаясь къ публикѣ, утверждалъ, что въ такомъ важномъ вопросѣ не рѣшается высказать свое мнѣніе.
Иногда, впрочемъ, ему случалось проявлять доказательства самой невозмутимой самоувѣренности. Такъ, напримѣръ, однажды, высказавъ мнѣніе, что краски на какой-то картинѣ слишкомъ рѣзки, онъ преспокойно взялъ кисть, обмакнулъ ее въ случайно стоявшую тутъ посудину съ бурымъ лакомъ и, помазавъ картину въ присутствіи всей честной компаніи, спросилъ, не правда ли, что теперь тоны стали значительно мягче?
Покончивъ со своими дѣлами въ Парижѣ онъ озаботился передъ отъѣздомъ отрекомендовать меня нѣсколькимъ знатнымъ лицамъ какъ человѣка, могущаго превосходно выполнить обязанности воспитателя. Вскорѣ я получилъ именно такое мѣсто у джентльмена, привезшаго своего воспитанника въ Парижъ съ тѣмъ, чтобы отсюда объѣхать всю Европу. Мнѣ поручили должность гувернера при этомъ юношѣ, но предупредили, что онъ меня слушаться не будетъ. Въ сущности, впрочемъ, молодой человѣкъ гораздо лучше меня умѣлъ управляться со всѣми денежными дѣлами. Ему предстояло получить по наслѣдству отъ дяди, умершаго въ Вестъ-Индіи, до двухсотъ тысячъ фунтовъ состоянія, и опекуны, чтобы пріучить его какъ можно разумнѣе распоряжаться своими средствами, отдали его въ ученье въ контору стряпчаго. Этотъ послѣдній развилъ въ немъ такую скаредность, которая угрожала обратиться въ страсть. Дорогой онъ то-и-дѣло спрашивалъ: а нельзя ли подешевле? Какъ бы истратить поменьше денегъ? Который способъ передвиженія будетъ выгоднѣе? Что бы такое тутъ купить, что могло бы потомъ пригодиться и въ Лондонѣ?
Онъ готовъ былъ останавливаться и осматривать всякія диковинки, если ихъ показывали даромъ; если же приходилось платить, онъ говорилъ, что этого смотрѣть не стоитъ. Онъ ни разу не уплатилъ по счету, не замѣтивъ со вздохомъ, какъ дорого обходится путешествовать? А ему еще не исполнилось двадцати одного года отъ роду!
