Скиталец - Кандалы
— Теперича, значит, наловим раков, а опосля игра пойдет!.. Чай, привез какую новую?
— Конечно!.. ужо расскажу вам, а теперь — айда на Ерик.
Вукол, несмотря на ушибленную ногу, побежал впереди всех: сухой и худощавый, он был легче всех на бегу: никто не мог опередить его. За Шиповой поляной Постепок впадал в крутые, холмистые берега, и в этом месте назывался Ериком: здесь в изобилии водились раки. Великим мастером ловить их был Степашка Овечья Харя. Он разделся, осторожно спустился в воду, погрузившись в нее по горло, выпуча глаза, начал шарить руками под водой: в крутом, мшистом берегу раки прятались в особых норах, и никто не умел так ловко вытаскивать подводных пустынников, как это делал Харя. Через минуту он бросил на берег крупного рака, потом другого, третьего. Остальные ребята собирали их и складывали в кучу. Лавр пошел к рыбакам просить котелок, Вукол собирал валежник. Скоро запылал костер.
Когда все уселись вокруг огня, Вукол сказал:
— Расскажу вам новую игру — называется осада Трои — из жизни древних людей… Там были герои — Одиссей, Ахиллес и Гектор. Эту книгу я недавно читал… Троя — это был город, и его сожгли во время войны, а война вышла из-за Прекрасной Елены. Начинается эта история так:
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…
Овечья Харя старательно раздувал пламя, и его длинное, веснушчатое лицо, поразительно похожее на овечью или козлиную морду, краснело от пламени и натуги. Лавр, в дырявом шубняке, рваной шапке, босой, подкладывал дрова, Аляпа, маленький, толстенький, с льняными волосами, с толстым носом, — ломал приготовленные сучья, Лёска, похожий на брата, но благообразнее, грелся у огня: осеннее утро было холодноватое, дул свежий ветер. Вукол овил из дубовых веток венок, надел его на голову. После пылкого рассказа все с минуту молчали.
— И откелева ты все это знаешь, ровно везде был? — с простодушным удивлением спросил одутловатый Аляпа.
— Да ведь сам бает, что в книгах читал! — ответил за Вукола Лёска, — у-ух, лютой до читанья!..
— Я не только читал, — возразил Вукол, — я, когда в городе жил, в театре всякие представления видал и сам в них роли играл. Там эдакие истории разыгрывают, ну и видишь, бывало, как взаправду, всамделишных таких людей, какие тысячу лет назад жили…
— Ишь ты!
— Ей-богу! И Елену Прекрасную и Париса и Менелая — всех живьем видал! Только в смешном виде, а в книге они не смешные!..
— И пожар Трои видал?
— А то как же?
— Эх, вот бы поглядеть! — долговязый Харя взмахнул длинными руками, — люблю, коли што горит!.. — и опять начал дуть на огонь.
— Брось! — насмешливо сказал ему все время молчавший Лавр, — ведь и так тоже горит!
— Люблю! — не унимался Харя, однако приподнялся с колен, сдвинул шапку на затылок и отер пот с веснушчатого лба. Затем, сделавшись еще более похожим на овцу, неожиданно вскрикнул, повернувшись на одной ноге: — Здорово горит! Давайте, ребятишки, ближний стог зажгем! у-у! как бы занялось-то!
— Во-от! — с насмешкой вставил слово солидный Лавр, — умный какой!.. сказано, три года не баял, а ляпнул — так святых выноси! разве его затем косили, чтобы жечь?
— Да ведь это не наше сено, не мужицкое, купцово!
— Так что ж, что купцово?
— А то, — загорячился вдруг Степка, — вчерась тятя со сходки пришел, так сказывал: купец все у нас отымет — и выгон будет ево, и Займище к нему отойдет, и лес, и Шипова поляна!
Юные крестьяне заволновались и галдели точь-в-точь, как их отцы на сходке:
— Врешь ты все!
— Лес нам от барина отошел!
— Сто годов наш!
— Сам ты все наплел!
— Да спросите мужиков! — махая руками, как бы отбивался Харя. — Вон в аккурат мужики идут: Юдан Гайдук, Спиридон да никак Иван Листратов?
По дороге мимо стога шли три мужика и о чем-то горячо спорили, разводя и хлопая руками по бедрам.
Один из них — большого роста, красавец с черной окладистой бородой и шапкой вьющихся волос на голове — брат Груни, шутник и озорник, крикнул:
— Да чего ему в зубы глядеть? — И, увидав ребят, крикнул, смеясь: — Ребятишки, зажгите купцов-то стог! Скажите, что я велел!
И раскатился хохотом, сверкая белыми зубами и раздувая такие же породистые, красивые ноздри, как у Груни. Мужики прошли в лес, продолжая свой разговор.
Овечья Харя торжествующе посмотрел на товарищей.
— Што? вру я? А мужики-то про чего же бают? Зажгем, и больше ничего! дядя Иван велел!
Он схватил горящую головешку, но вопросительно смотрел на Вукола, как бы ожидая разрешения атамана.
— Не вели! — вполголоса советовал ему дядя, — беды наживем!
Но племянника словно бес обуял.
— Валяй! — разрешил он.
Овечья Харя с горящей головней в руке в восторге бегал вокруг стога и тыкал ею в сухое, рыхлое сено.
Стог занялся со всех сторон.
Маленькие огоньки, дымясь тонкими струйками, быстро побежали кверху и, разрастаясь пламенным кольцом, охватили стог.
Повалил черный дым, сквозь который взвивались и трепетали большие крылья яркокрасного пламени. Огонь завыл с неожиданной силой и свирепостью, отчасти озадачив поджигателей…
— Не надо бы! — укоризненно вздыхал Лавр, — будет нам нахлобучка!
Все молчали, готовые остановить неожиданную и еще не виданную ими ярость огня.
У многих сердце заныло раскаянием и тяжелым предчувствием. Только Овечья Харя веселился и — притворно ли, нет ли — плясал, крича, как пьяный:
— Пожар Трои!
Вдруг по лесу раздались звонкие, быстрые удары лошадиных копыт: к ним вскачь на неоседланной лошади примчался знакомый мужик Абрам Царев, дежуривший в этот день при пожарном лабазе. Он был сердит и бледен, с растрепанной головой и бородой, без шапки и пояса, босой.
— Хто это зажег? — грозно закричал он, осадив лошадь.
Дым черною тучей расстилался над лесом.
Ребята несколько смутились, но потом хором закричали:
— Нам Иван Листратов велел!
Абрам разразился отборной бранью.
Тогда Вукол вышел вперед и сказал спокойно:
— Это я зажег!
Мужик хотел сгрести парнишку за волосы, но раздумал: мальчишка-то нездешний, из большого села — внучонок деда Матвея, семья справная, да и Елизара знал он: всей округе известен Елизар. Выругался еще раз, погрозил компании кулаком и что есть мочи ускакал обратно.
Когда он скрылся за перелеском, все переглянулись.
— Зачем ты на себя взял? — тихо спросил Вукола дядя, — ведь Степка зажигал?
— Я не отрекаюсь, знамо я! — подтвердил Харя.
— Говорил я вам — не надо! — резонно продолжал Лавр, — за поджог в острог сажают!
— В остро-ог? — испуганно вскричал Аляпа и вдруг захныкал.
— Аляпа! — засмеялись все, — струсил?
— Это все ты! — загалдели остальные, надвигаясь на Степку.
Харя присмирел, виновато попятился, озираясь по сторонам и, повидимому, выбирая момент, чтобы дать стрекача.
— Острог не острог, а отвечать придется! — сказал Лёска, — и поделом!
— На тебя и покажем, Степашка! Все — «зажгу», да «зажгу». Вот и зажег!
— Да ведь Вукол на себя берет!
Начался спор.
— Стойте! — наконец, сказал Вукол и стукнул об землю палкой, — нечего перекоряться: всем надо стоять за одно! виноват я один, я разрешил Степану, он и послушался!.. Ведь сами же вы меня выбрали, вроде как старшину… ну, я и должен быть в ответе! Слушайте, что я придумал!
Он помолчал, опираясь на палку. Все сдвинулись в кружок. За спиной Вукола стоял Лавр, собиравшийся что-то шепнуть племяннику, но тот, не слушая советника, продолжал:
— В острог сажать вас никого не будут! вы все скажете, когда вас спросят: зажег я, один, без вас!..
Дядя дернул его за рукав, но Вукол тихонько отвел его руку.
— А как же ты… — взволнованно вырвалось у Лавра, но Вукол перебил:
— Я убегу домой!.. Ничего, шестнадцать-то верст отмахаю до вечера!.. Валите все на меня, а я уж далеко буду, пройдет время, все и забудется!.. Ну, прощайте! Пойду сейчас марами, а вы скажете, что, мол, по большой дороге пошел!.. живо стрекача по домам! До будущего лета!
Все выслушали эту речь молча. Потом понемногу стали пятиться в разные стороны, не глядя на него. Первым стреканул Харя.
Стог превратился в исполинский жаркий костер, пламя вздымалось к небу, красным светом освещало темнеющий лес и поляну, на которой лежали длинные тени.
Ребята разбежались. Перед пылающим стогом остались только двое: дядя и племянник.
В глазах Лавра стояли слезы.
— Ты что? — сурово спросил Вукол, а у самого заныло в груди.
— Вукол! — Лавр поперхнулся, губы его задрожали, голос осекся, — куда ты теперь пойдешь за шестнадцать верст? ведь скоро ночь будет!
Племянник сделал нетерпеливое движение.
— Некогда рассуждать! Сейчас Абрам взбулгачит народ! Если я останусь — не на кого будет сказать… все перепутаемся!
