Лесли Хартли - Посредник
Но уже через секунду Дэнис оправился.
— Мы ведь еще не составили команду. Кто будет запасным?
После этих слов наступила тишина. Кое-кто из сидевших за столом глянул на меня, но я не придал этому значения. Меня, конечно, интересовал состав нашей команды, я размышлял над тем, кто будет играть; но в заседаниях олимпийского отборочного комитета не участвовал.
— Да, это вопрос деликатный, — сказал лорд Тримингем и потер подбородок.
— Да, Хью, вопрос очень даже деликатный, но решать его все равно надо. На поле должны выйти одиннадцать человек, не больше.
С этим все были согласны, но никаких предложений не последовало.
— Что думаете вы, мистер Модсли? — обратился к хозяину лорд Тримингем. — У нас два кандидата на одно место, если не ошибаюсь.
Лорд Тримингем часто вовлекал мистера Модсли в разговор подобным образом, и каждый раз в этом было что-то странное: со дня приезда его светлости мне казалось, что настоящий хозяин в доме — он. Мистер Модсли, хотя и говорил мало, за словом в карман никогда не лез.
— Давайте проведем совещание при закрытых дверях, — предложил он; все мужчины поднялись и с некоторой неловкостью покинули столовую.
Я ждал их под дверью курительной комнаты (мне еще не доводилось бывать там), чтобы немедля удовлетворить любопытство и передать новость Маркусу. Совещание ужасно затянулось, я даже думал, что они вышли через другой выход, но наконец дверь открылась, и друг за другом появились мужчины, все с многозначительным выражением на лице. Я сделал вид, что оказался возле двери случайно. Последним вышел лорд Тримингем.
— А-а, привет, Меркурий! — сказал он; ему приходилось напрягать лицо, если он хотел придать ему какое-то конкретное выражение, и сейчас оно сжалось в гримасу. — Не повезло, старина. Боюсь, у меня для тебя плохие новости.
Я тупо уставился на него.
— Да. Мы не смогли включить тебя в команду, потому что Джим (это был помощник повара) играл за нас в прошлом и позапрошлом году, он неплохо бросает, и мы решили, что он нужен команде. Мисс Мариан взъестся на меня, но ты объясни ей — это не моя прихоть. Так что ты будешь двенадцатым.
Вся его речь настолько поразила меня, что вспыхнувшее на секунду разочарование тут же сменилось окрыляющим счастьем.
— Двенадцатым! — Я чуть не задохнулся от восторга. — Значит, я буду в команде! По крайней мере, — добавил я, — буду сидеть вместе со всеми?
— Так ты доволен?
— Еще бы! Я вообще ничего не ждал. Значит, я пойду с вами?
— Конечно.
— И можно готовиться?
— Можно, но раньше двух все равно не начнем.
— А вы мне скажете, когда будет пора?
— Ты сам услышишь — заиграет оркестр.
Я уже кинулся наверх — поделиться новостью с Маркусом, но тут лорд Тримингем окликнул меня.
— Ты можешь кое-что передать?
— Конечно.
— Спроси Мариан, будет ли она петь на концерте «Дом, милый дом».
Я стрелой кинулся искать Мариан и тут же нашел — она, как я и полагал, возилась с цветами. Просьба лорда Тримингема вмиг выскочила из головы.
— Мариан, я буду играть!
— Играть? — удивилась она. — По-моему, ты все время играешь.
— Нет, после обеда, в крикет. Я двенадцатый, но все равно в команде! Защищать калитку мне, конечно, не доверят, даже если кто-то из наших умрет на поле.
Значит, нечего на это и надеяться.
— Понятное дело, нет... Но, допустим, кто-то из отбивающих совсем устанет, я могу пробежать вместо него, да и в поле сыграю, если кто-то сломает ногу или лодыжку подвернет.
— И кто же, по-твоему, больше для этого подходит? — поддразнила меня она. — Папа?
— О нет.
— Дэнис?
— Нет. — В этом отрицании было меньше убежденности.
— Наверное, ты бы предпочел Дэниса. А может, Бранскилла? — Бранскилл был дворецкий. — У него ноги как деревянные. Такие легко ломаются.
Я засмеялся.
— А может, Хью?
— Нет, только не Хью.
— Почему?
— Ну, он уже и так покалечился... К тому же...
— Что?
— К тому же он — наш капитан, и очень мне нравится, и... ой, Мариан!
— Что такое?
— Он просил вам кое-что передать. — Наконец-то я спустился на землю. — Две вещи. Ну, правда, одна — это пустяк.
— Начинай с пустяка. И почему это пустяк?
— Потому что это насчет меня. Он просил не сердиться на него...
— Почему я должна на него сердиться?
Она уколола палец о шип белой розы.
— Ах, черт! — воскликнула она. — Так почему я должна на него сердиться?
— Потому что меня не включили в состав.
— А я поняла, что включили.
— Нет, я запасной.
— Ну да, ты же сказал. Это безобразие. Конечно, я буду на него сердиться.
— Не надо, пожалуйста, не надо! — воскликнул я, ибо она стала вонзать цветы в вазы с такой злобой, что я решил — Тримингему и вправду не поздоровится. — Он не виноват, да и вообще капитан должен... Не может ведь он разводить любимчиков! Так что не ругайте его, это будет несправедливо. Ну, — торопливо добавил я, отбрасывая рассердившую ее тему, — а второе сообщение хотите выслушать?
— Не особенно.
Я поразился — такого ответа никак не ожидал, но потом вспомнил, что у взрослых есть привычка подшучивать над детьми.
— Да, но... — начал я.
— Ладно, придется выслушать. Ты сказал, что оно важнее первого. Почему?
— Потому что оно насчет вас, — ответил я.
— Ах, вон что. — Она вынула из белой эмалевой миски несколько роз, с которых капала вода, подержала их перед собой и критически оглядела. — Во что они превратились, бедняжки, — пожалела она розы, и я про себя согласился — рядом с ней их никак нельзя было назвать цветущими. — Но что ждать от роз в конце июля, да в такую жару?
— До конца еще далеко, — напомнил я, ибо всегда знал число и день недели. — Сегодня только двадцать первое.
— Правда? — удивилась она. — А я совсем счет дням потеряла. Не жизнь, а какая-то праздничная карусель. То и дело пикники, гости, обеды. Тебе это еще не наскучило? Домой не тянет?
— Вовсе нет, — ответил я, — если только я вам не надоел.
— Ну что ты! Ты для меня — свет в окошке. Не знаю, что бы я без тебя делала. Кстати, ты еще долго у нас пробудешь?
— До тридцатого.
— Ой, это уже скоро. Зачем так рано уезжать? Оставайся до конца каникул. С мамой я договорюсь.
— Нет, не могу. Моя мама будет скучать. Она и так ждет не дождется.
— В самом деле? Ты просто себе льстишь. Ну, останься хотя бы на неделю. С мамой я договорюсь.
— Надо, по крайней мере, написать...
— Ну, разумеется. Прекрасно, значит, решено. И цветы я разобрала. Могу тебе доверить одну вазу? Донесешь?
— Донесу, конечно, — сказал я, — но, Мариан...
— Да?
— Я не передал второе послание от Хью.
Лицо ее помрачнело. Она опустила на пол вазы и спросила чуть ли не с раздражением:
— Ну, что там?
— Он спрашивает, споете ли вы «Дом, милый дом». Во время концерта.
— Какого концерта?
— Вечером после крикета будет концерт.
Лицо ее совсем заволокло тучами; после минутного раздумья она ответила:
— Скажи, что я согласна, если он споет... ну, скажем, «Она венок из роз носила».
По моим слегка идеализированным школьным понятиям о справедливости предложение было — лучше не придумать, и как только я отнес цветы для Мариан (с вазой не побежишь, пришлось идти шагом), немедленно бросился искать лорда Тримингема.
— Ну, что она сказала? — живо поинтересовался он. Я передал ему условия Мариан.
— Но я же не пою, — сказал он.
Голос у него был гораздо выразительнее лица, и я все понял. Ее ответ означал отказ. Он сказал: «Я не пою», — но имелось в виду: «Я не умею петь», — это же совершенно ясно — как я не сообразил раньше? В школе такие фортели были обычным делом — странно, что он так расстроился; но мне хотелось подбодрить его, и я сказал, пошевелив мозгами быстрее обычного:
— Это была просто шутка.
— Шутка? — повторил он. — Но она же знает, что я не пою.
— Так в этом-то и соль, — терпеливо объяснил я.
— Ты считаешь? — В голосе Тримингема послышалось облегчение. — Я что-то в этом не уверен.
Может, зря я наплел про шутку?
Чуть позже я снова столкнулся с Мариан, и она спросила, передал ли я лорду Тримингему ее слова. Передал, ответил я.
— И что он сказал?
— Он засмеялся, это показалось ему отличной шуткой — ведь он же не поет.
— Он в самом деле смеялся? — Такого она не ожидала.
— Ну да. — Мои обязанности расширились, я был уже не только курьером, но и редактором.
С полного одобрения Маркуса я надел школьный крикетный костюм, но насчет школьной шапочки — голубая, разделенная на сегменты, сходившиеся наверху в маленькую корону, с белым вышитым грифоном впереди — он засомневался.
— Будь это шапочка с национальными цветами, цветами графства или клуба, тогда все нормально, — сказал он. — А тут у других такой шапки нет, и могут подумать, что ты выдрючиваешься.
