Джон Голсуорси - Через реку
– Деньги её не привлекают, – холодно вставила Динни.
– Ах, вздор! Только деньги дают возможность делать то, что хочется. А это не может не привлекать Клер.
Динни, знавшая, что Флёр права, произнесла ещё холоднее:
– Не стоит тратить время на объяснения.
– Дорогая, тут и объяснять нечего. Он чем-то её оскорбил, – это на него похоже. Но из этого ещё не следует, что нужно устраивать историю. Вы же видели сегодня картину Ренуара – мужчина и дама в ложе. Великолепная вещь! Каждый из них живёт особой жизнью, и всё-таки они вместе. Почему бы Клер не пойти на это?
– А вы бы пошли?
Безупречные плечи Флёр чуть заметно дрогнули:
– Но вы же знаете, какой Майкл милый. Кроме того, у меня дети.
И плечи Флёр опять слегка дрогнули.
Динни оттаяла.
– Вы обманщица, Флёр. Вы не делаете того, что проповедуете.
– Дорогая, у меня же исключительный случай.
– Он у каждого исключительный.
– Ладно, не будем спорить. Майкл говорит, что ваш новый депутат Дорнфорд пришёлся ему по душе. Теперь они трудятся вместе над планом трёх "К". Дело замечательное, да и взялись они за него с нужного конца.
– Мы в Кондафорде тоже занялись свиньями. Дядя Лоренс предпринимает что-нибудь на этот счёт в Липпингхолле?
– Нет. Он придумал самый план и считает, что своё сделал. Ну, ничего, придёт время, Майкл ещё заставит его потрудиться. Послушали бы вы, как об этом плане рассуждает Эм! Умора! Нравится вам Дорнфорд?
Динни, с которой второй раз за утро заговаривали о Дорнфорде, посмотрела родственнице прямо в лицо:
– По-моему, он настоящее совершенство.
Флёр неожиданно взяла её под руку:
– Динни, дорогая, я хочу, чтобы вы за него вышли. Конечно, за совершенство не выходят, но ведь и его можно ввести в грех.
Теперь в свою очередь дрогнули плечи Динни, и она устремила взгляд в пространство.
XVIII
Третьего февраля день выдался на редкость тёплый и до того напоминавший весну, чти кровь в жилах людей потекла быстрее, пробуждая в них тягу к приключениям.
Поэтому Тони Крум рано утром дал телеграмму Клер, а в полдень уже выехал из Беблок-хайт на старом автомобиле Стейплтона – своём новом приобретении. Конечно, он мечтал не о такой машине, но даже из этой при желании можно было выжать миль пятьдесят в час. Он перебрался через реку по ближайшему мосту, проскочил Эбингдон и поехал через Бенсон на Хенли. Там он остановился, наскоро проглотил сандвич, заправил бак и с минуту постоял на мосту, глядя на залитую солнцем обнажённую реку, медленно катившуюся меж нагих рощ. Оттуда он поехал уже сообразуясь с часами, так как к двум должен был поспеть на Мелтон-Мьюз.
Клер только что вернулась и была ещё не готова. Тони уселся в нижней комнате, обставленной теперь тремя стульями, оригинальным старинным столиком, который удалось купить по дешёвке, – кризис задел и антикваров, и резным аметистового цвета кувшином с терновой настойкой. Крум прождал без малого полчаса, прежде чем по винтовой лесенке спустилась Клер в светло-коричневом твиде и шляпке; через руку у неё было перекинуто кожаное пальто на меху.
– Вот и я, дорогой мой. Простите, что заставила ждать. Куда поедем?
– Я подумал, не захочется ли вам взглянуть на Беблок-хайт. На обратном пути завернём в Оксфорд, выпьем чаю, посмотрим колледжи и будем здесь часам к одиннадцати. Идёт?
– Отлично. А где вы переночуете?
– Я? Да просто вернусь обратно. Поспею домой ещё до часа ночи.
– Бедный Тони! Нелёгкий же у вас день!
– Ну что вы! Всего двести пятьдесят миль. Пальто вам ни к чему: на наше несчастье, машина закрытая.
Они выехали через западный конец переулка, чуть не сбили мотоциклиста, и помчались по направлению к парку.
– Тони, а ведь у машины лёгкий ход!
– Да, она славная старушка, только у меня такое чувство, что она того и гляди рассыплется. Стейплтон безжалостно гонял её. И потом – я не люблю светлых машин.
Клер откинулась на спинку сиденья; судя по улыбке, не сходившей с её губ, она была довольна.
Их первая долгая экскурсия почти не сопровождалась разговорами. Оба ещё не избавились от юношеской любви к быстрой езде, и там, где позволяло движение, Крум старался выжать из машины всё, что та могла дать. Меньше чем за два часа они уже добрались до последней переправы через реку.
– Вон гостиница, где я живу, – показал рукой Тони. – Не выпить ли нам чаю?
– Это было бы неосторожно, мой дорогой. Нет, я взгляну на конюшни и загоны, а потом поедем куда-нибудь, где вас не знают.
– Сперва я вам обязательно покажу реку.
За прибрежными ивами и тополями посверкивали светлые воды реки, чуть позолоченной закатом. Молодые люди вышли из машины, чтобы полюбоваться видом.
Серёжки орешника уже набухли. Клер обломила ветку:
– Весна-обманка. Настоящей ещё ждать и ждать.
С реки потянуло холодком; на противоположном берегу над лугами пополз туман.
– Здесь только перевоз, Тони? Моста нет?
– Нет. По той стороне дорога идёт прямо на Оксфорд – миль пять, не больше. Я несколько раз ходил туда пешком. Красивые места.
– А как чудесно здесь будет, когда зацветут рощи и луга! Ну, едем. Покажите мне, где загоны, и в Оксфорд.
Они вернулись к машине.
– Зайдёте в конюшни?
– Клер покачала головой:
– Подожду, пока привезут маток. Одно дело, когда вы привозите меня осматривать пустые стойла, другое – когда я приезжаю взглянуть на кобыл. Они в самом деле из Неджда?
– Масхем божится, что да. Но я сперва погляжу, что за конюхи с ними приедут, а уж потом поверю.
– Какой масти?
– Две гнедых, одна караковая.
Загоны, – их было три, – полого спускались к реке и были защищены от ветра вытянутой в длину рощицей.
– Сток здесь идеальный, место солнечное. Конюшни вон там, сразу за краем рощи. В них ещё многое нужно доделывать; сейчас мы монтируем там отопление.
– Как здесь тихо!
– На дороге – практически никакого движения, разве что мотоцикл проедет. Вот как, например, этот.
Мимо с фырканьем пролетел мотоцикл, затормозил, развернулся и, фыркая, помчался назад.
– Мотоцикл – ужасно горластая скотина! – проворчал Крум. – Впрочем, пока матки сюда доберутся, они уже попривыкнут к грохоту.
– Бедняжки! Их ждёт резкая перемена.
– У них у всех в кличках золото: Золотая пыль, Золотая гурия, Золотая лань.
– Вот уж не думала, что Джек Масхем поэт!
– Только в том, что касается лошадей.
– Здесь действительно сказочная тишина, Тони!
– Шестой час. Рабочие уходят из моего коттеджа. Они его перестраивают.
– Сколько там будет комнат?
– Четыре: спальня, гостиная, кухня, ванная. Но можно пристроить и ещё.
Тони впился в Клер глазами, но та смотрела в сторону.
– Ну, по местам! – отрывисто скомандовал он. – Нужно поспеть в Оксфорд дотемна.
Оксфорд, утопающий в огнях, как и все города в этот наихудший для них час, казалось, предупреждал: "Не ждите от меня ничего, – я обезличен виллами, автомобилями и современностью".
Он действительно не пробудил сначала в молодых людях никакого интереса: оба были голодны, а Крума к тому же личные воспоминания связывали с Кембриджем. Но стоило им очутиться в гостинице «Митра» и приняться за сандвичи с анчоусами, яйца вкрутую, гренки, сдобные булочки, оладьи, варенье и содержимое огромного чайника, как с каждым глотком романтика Оксфорда стала раскрываться им все полнее. Посидев в этой старой гостинице, куда, кроме них, ещё никто не завернул, где горел камин и окна были задёрнуты красными занавесками, молодые люди неожиданно насладились уютом и тишиной и теперь неизбежно должны были найти город восхитительным. Мотоциклист в кожаном комбинезоне заглянул в зал и снова исчез. Три студента последнего курса постояли в дверях, посовещались в предвидении обеда, заказали столик и скрылись. Время от времени появлялась официантка, приносила свежие гренки, прибирала соседние столики и уходила. Упоённые одиночеством. Клер и Тони поднялись из-за стола только в половине седьмого.
– Пойдём пошатаемся, – предложила Клер. – Времени у нас много.
Оксфорд обедал, и улицы были пустынны. Молодые люди брели наугад, выбирая самые узкие переулки, то и дело натыкаясь на здания колледжей или длинную старую городскую стену. Теперь им уже казалось, что здесь нет ничего современного. Прошлое оживало перед ними на каждом шагу. Перезвон колоколов, тёмные башни, древние, плохо освещённые каменные громады, извилистые, крытые, еле заметные в сумерках переходы; просторные квадраты дворов, обозначенные тусклыми фонарями и внезапно возникающие из мрака, – весь этот тёмный старинный безлюдный город, который скрытно бурлит новой жизнью, привёл их в безмолвное восхищение, а так как они к тому же попали в него впервые, то скоро заблудились.
Крум взял Клер под руку и пошёл в ногу с ней. Хотя ни тот, ни другая не были склонны к романтике, оба чувствовали себя так, словно затерялись в лабиринте истории.
