Гарольд Роббинс - Искатели приключений
Ла Кора плотнее запахнула пеньюар и поправила прическу.
— Если бы я знала о вашем визите, принцесса, я привела бы себя в надлежащий вид. Не согласились бы вы подождать минутку, пока я надену что-нибудь более подходящее?
— Конечно.
Как только Л а Кора вышла из комнаты, Ампаро повернулась ко мне.
— А у нее действительно большие груди, правда? — прошептала она.
Внезапно я услышал голос, доносившийся с улицы, подошел к окну и выглянул. Мне не видно было разговаривающих, но голос показался странно знакомым.
— Бомба должна быть на столе ровно в полночь!
— Все будет сделано, ваше превосходительство.
— Смотри, чтобы никаких промашек!
Наступила тишина, и в поле моего зрения появились двое мужчин: мажордом и сеньор Гуардас. Когда Гуардас повернулся, рука мажордома взметнулась было, чтобы отдать честь, но моментально замерла. Неудивительно, что голос показался мне знакомым, ведь я слышал его всего несколько минут назад. Я повернулся к Ампаро.
Она разглядывала себя в зеркало.
— Думаешь, у меня вырастут такие же большие груди, как у Ла Коры?
— Конечно, — сухо ответил я. Ампаро увидела в зеркале мое лицо.
— Что тебя так встревожило?
— Сегодня вечером, наверное, намечается большое представление, — сказал я. — У них даже фейерверк будет на столе.
— Откуда ты знаешь?
— Только что слышал, как управляющий Ла Коры давал указания мажордому. Они хотят ровно в полночь поставить на стол бомбу. Интересно, что за представление они собираются устроить?
От дверей донесся голос Ла Коры.
— На самом деле просто обычная вечеринка для президента и нескольких членов его кабинета. Отмечаем третью годовщину правления нашего вождя и благодетеля.
— А-а, тогда понятно, почему в полночь на столе должна появиться бомба. Ла Кора засмеялась.
— В ваших устах это звучит как-то зловеще, а на самом деле она будет сделана из мороженого.
— Прекрасная идея, — сказал я. — Холодная бомба. Ла Кора посмотрела на Ампаро.
— Вы же знаете, как ваш отец любит мороженое. В этот момент в комнату вошел мажордом, держа в руках поднос, на котором стояли чашки с чаем.
— Я передумала, — сказала внезапно Ампаро. — Только что вспомнила, что мне надо вернуться в резиденцию. Ты идешь, Дакс?
Я с извиняющимся видом посмотрел на Ла Кору и поспешил за Ампаро, которая уже спустилась в холл. Я нагнал ее у входных дверей.
— Что ты так разозлилась? — спросил я, распахивая перед ней дверь.
— Я ее ненавижу!
Мы направились к резиденции, и два солдата двинулись следом за нами.
— Почему? — спросил я. — Что она тебе сделала плохого?
Ампаро обдала меня холодным взглядом.
— Ты такой же, как и все мужчины, ничего не замечаешь, кроме больших сисек.
— Но это не правда.
— Правда! Я видела, как ты не мог оторвать от них взгляда.
— А что мне еще оставалось делать? Больше там смотреть было не на что.
Когда мы подошли к ее личному входу в дворец, Ампаро остановилась.
— А на меня ты никогда так не смотришь.
— Буду, — пообещал я. — Когда подрастешь.
— Если бы ты был джентльменом, то уже сейчас бы смотрел на меня так!
Я взглянул на нее и, не в силах сдержаться, рассмеялся.
— Почему ты смеешься?
— Потому что смотреть еще не на что. Я увидел, как взметнулась ее рука, и перехватил ее до того, как она успела меня хлестнуть.
— За что ты хотела меня ударить? Глаза Ампаро пылали яростью.
— Я тебя ненавижу! — Она вырвала руку и приняла надменную позу. — Я больше не желаю тебя видеть! Я пожал плечами, повернулся и пошел.
— Дакс!
— Да?
Ампаро протянула мне руку.
— Ты не поцеловал мне руку на прощание.
22
Я почувствовал, как чья-то рука грубо схватила меня за плечо. Вырвавшись, я перевернулся на бок и зарылся в простыни. Они были мягкими и теплыми, мне не хотелось идти в школу. Я даже предпочел бы заболеть.
— Просыпайся Дакс! — услышал я хриплый и встревоженный голос Котяры.
Я узнал эту интонацию. Я слышал ее раньше — в джунглях, в горах. Она обозначала опасность. Я сел на кровати, окончательно проснувшись. За окном еще было совсем темно.
— В чем дело?
Лицо Котяры было встревоженным.
— Отец хочет немедленно видеть тебя!
Я еще раз взглянул в окно, потом снова на Котяру.
— Прямо сейчас?
— Немедленно!
Я вылез из кровати и стал одеваться. Часы показывали два часа ночи. Чувствуя, что дрожу от холода, я застегнул рубашку.
— Его ранило! Он умирает! — воскликнул я. Котяра угрюмо молчал.
Когда он протягивал мне пиджак, я в упор посмотрел на него.
— Это бомба! — На лице Котяры мелькнуло удивление, но я снова заговорил, опередив его. — Холодная бомба! Это убийство!
Котяра быстро перекрестился.
— Так ты знал?
Я схватил его за руку.
— Отец жив? Скажи мне!
— Он жив, но нам следует спешить.
Шофер ждал за рулем большого черного «гудзона», мотор автомобиля работал. Мы сели в машину, и она рванула к президентскому дворцу. Охрана пропустила нас без обычней проверки.
Котяра еще не успел подняться с сиденья, как я уже выскочил из машины и влетел во дворец. В вестибюле было полно людей, я увидел президента, сидящего в кресле в углу. Он был раздет до пояса, врач накладывал ему повязку на грудь. Когда он посмотрел на меня, лицо его было бледным и осунувшимся.
— Где мой отец?
Президент кивнул в сторону апартаментов Ла Коры.
— В спальне.
Не сказав больше ни слова, я побежал туда. В первой комнате — гостиной — мы с Ампаро были накануне. Все здесь было покрыто пылью и осыпавшейся штукатуркой, половина дальней стены вывалилась наружу. Я пробежал через проем, оставшийся от двери, в столовую.
Она была разрушена полностью. Большие окна и двери были вырваны взрывом, столы и стулья разлетелись на куски. На полу все еще валялись тела двух мужчин, но я не стал тратить время и разглядывать их.
Следующая дверь вела в небольшой вестибюль, в противоположной стороне которого была еще одна дверь, охраняемая двумя солдатами. Увидев меня, один из них открыл дверь.
На пороге спальни я остановился. Там уже находились два священника, возле кровати стоял небольшой алтарь, дрожащий свет свечей отбрасывал на стену тень распятия. Один из священников преклонил колени перед алтарем, другой нагнулся над кроватью, поднеся распятие к лицу отца. С другой стороны кровати стоял врач со шприцем в руках.
Ноги мои внезапно налились свинцом. С трудом передвигая их, я вошел в комнату и ухватился за кресло, чтобы немного прийти в себя.
— Папа!
Я подошел к кровати, по щекам у меня текли слезы. Лицо отца было пепельно-серым. Я наклонился, чтобы поцеловать его в щеку, и почувствовал, что она холодная. Отец не шевелился. Я поднял взгляд на доктора.
— Он умер!
Доктор покачал головой.
— Не врите! — крикнул я. — Он умер!
Подсунув руки отцу под плечи, я приподнял его. Отец застонал, и я отдернул руки, словно их обожгло. Левой руки у отца не было. Я посмотрел на доктора.
— А где его рука?
Лицо доктора оставалось невозмутимым.
— Ее оторвало взрывом.
Заметив вспышку света над головой, я посмотрел вверх. В балдахин над кроватью было вделано зеркало, и я мог видеть в нем наши отражения. Я медленно прошелся по комнате. Вся она было отделана красным бархатом и позолотой, на стенах висели картины с обнаженными мужчинами и женщинами, в каждом углу стояли скульптуры, изображавшие мужчину и женщину в непристойных позах.
Отец снова застонал, и я посмотрел на него. На лбу у него выступили капельки пота, доктор наклонился и вытер ему лоб.
— Унесите его отсюда, — сказал я.
— Нет, — возразил доктор, — его опасно тревожить.
— Мне плевать на это! — закричал я. — Унесите отсюда отца! Я не хочу, чтобы он умер в комнате этой шлюхи!
Священник положил мне руку на плечо.
— Сын мой...
Я сбросил его руку.
— Я хочу, чтобы его унесли отсюда! Мужчина не должен умирать в постели шлюхи!
Доктор начал было что-то говорить, но остановился, услышав раздавшийся позади голос. Это был президент. Он стоял в дверях с забинтованной грудью.
— Это его отец, — сказал он. — Выполняйте то, что требует Дакс.
— Но... — попытался протестовать доктор.
— Его перенесут вместе с кроватью ко мне в резиденцию.
Голос президента звучал повелительно. Он сделал знак солдатам, стоящим в вестибюле позади него. Отца накрыли одеялами, понадобилось десять солдат, чтобы поднять тяжелую кровать и отнести в резиденцию. Мы с Котярой молча шли рядом, и только когда кровать внесли в личные покои президента, я повернулся к священнику, сопровождавшему нас.
— А теперь, падре, я буду молиться.
Когда спустя час в комнату вошел президент, уже начинало светать. Он посмотрел на меня, потом подошел к кровати. Я смотрел, как он с безучастным лицом стоит возле отца. Потом он обернулся.
