Джон Стейнбек - К востоку от Эдема
Дела у мистера Эдвардса не всегда шли так уж гладко. Бывали и сбои. Как раз в то время, о котором я рассказываю, на него посыпались неприятности. Две бригады, по четыре девицы в каждой, погибли в железнодорожной катастрофе. А ещё одной четверки он лишился по вине некоего провинциального священника, когда тот, внезапно воспламенившись, начал своими проповедями зажигать обитателей захолустного городка. Церковь не вмещала разбухающую толпу, и, покинув стены храма, прихожане устремились в поля. Затем, как это часто случается, проповедник шлепнул на стол свой главный козырь, свою беспроигрышную карту, он предсказал точную дату конца света. Тут уж к нему стекся блеющим стадом весь округ. Прибыв в городок, мистер Эдвардс достал из чемодана толстую плетку и выпорол девиц самым нещадным образом; но те отказывались разделить его трезвые взгляды и умоляли пороть их ещё и ещё, желая очиститься от воображаемых грехов. Мистер Эдвардс в сердцах плюнул, собрал весь их гардероб и поехал назад в Бостон. Девицы же, вознамерившись покаяться публично, двинулись в чем мать родила на сборище праведников и снискали среди них немалую популярность. Так и случилось, что мистер Эдвардс теперь срочно набирал новеньких оптом вместо того, чтобы, как обычно, вербовать их по одной то здесь, то там. Он должен был заново скомплектовать целые три бригады.
Мне неизвестно, откуда Кэти Эймс прослышала о мистере Эдвардсе. Возможно, ей рассказал какой-нибудь извозчик. Если девушка всерьез интересовалась такой работой, слух разносился быстро. В то утро, когда она вошла в контору мистера Эдвардса, он пребывал не в лучшем расположении духа. Мучившие его боли в животе он приписывал действию густого жирного супа из палтуса, который жена подала ему вчера на ужин. Ночь он провел без сна. Палтус рвался из его организма сразу в двух направлениях — у мистера Эдвардса до сих пор сводило кишки, и он ощущал слабость.
По этой причине он не сумел с первого взгляда разобраться, что представляет собой девушка, назвавшаяся Кэтрин Эймсбери. Для работы в его фирме она явно была излишне миловидна. Голос у неё был тихий, грудной, фигурка тоненькая, почти хрупкая, кожа нежная. Короче говоря, совершенно не то, что требовалось. Не будь мистеру Эдвардсу так худо, он отказал бы ей незамедлительно. Задавая свои обычные вопросы — во избежание скандальных последствий он расспрашивал девушек главным образом об их родне, — он не особенно в неё вглядывался, но вдруг почувствовал, что его плоть откликается на её присутствие. Мистер Эдвардс не был сластолюбцем и, кроме того, всегда четко разграничивал сферы своей деловой и интимной жизни. И такая реакция его огорошила. Подняв глаза, он посмотрел на девушку с недоумением — веки её мягко и таинственно дрогнули, а слегка подложенные бедра чуть заметно колыхнулись. В улыбке, приоткрывшей крохотный ротик, было что-то кошачье. Тяжело задышав, мистер Эдвардс подался вперед. Ему стало ясно, что эту милашку он готов приберечь для себя.
— Не понимаю, почему такая девушка, как ты… — начал он и в тот же миг пал жертвой древнейшего заблуждения, аксиомы, гласящей, что девушка, в которую ты влюблен, не может быть непорядочной или лживой.
— У меня умер отец, — застенчиво сказала Кэтрин. Перед смертью он развалил все хозяйство. Мы и не знали, что он взял в банке деньги под закладную. Я не могу допустить, чтобы у нас отняли ферму. Маменька этого не переживет. — Глаза Кэтрин заволоклись слезами. — Ну я и подумала, что, может, сумею зарабатывать хотя бы на уплату процентов.
Вот когда мистер Эдвардс ещё мог бы образумиться. И, между прочим, в голове у него действительно прозвенел тревожный звоночек, но, видимо, прозвенел слишком тихо. Примерно три четверти всех обращавшихся к нему девушек нуждались в деньгах именно для выплаты закладной. Мистер Эдвардс взял за непреложное правило ни при каких обстоятельствах не верить ни единому слову своих девиц, потому что они могли наврать, даже когда их спрашивали, что они ели на завтрак. И вот вам нате — большой, толстый, умудренный мастер бордельного бизнеса, он сидел, навалившись животом на стол; лицо его от возбуждения наливалось кровью, а по ногам все выше карабкались щекочущие кожу мурашки.
— Что ж, милая, давай все хорошенько обсудим, — услышал мистер Эдвардс свой голос. — Глядишь, придумаем, как тебе заработать на эти проценты. — Так любезно, и кому? Какой-то девке, которая всего лишь попросила взять её шлюхой в бордель… кстати, попросила или не попросила?
2Религиозные воззрения миссис Эдвардс отличались не столько глубиной, сколько твердостью. Значительную часть своего времени она посвящала прикладной деятельности на благо церкви, и потому ей некогда было осмыслить предпосылки, равно как и результаты воздействия религии на человека. В её глазах мистер Эдвардс был коммерсантом и занимался торговлей импортом, но, стань ей известно, чем он занимается на самом деле — а полагаю, ей это было известно, — миссис Эдвардс всё равно бы не поверила. Так что вот вам ещё одна загадка. Как муж мистер Эдвардс был по отношению к ней холодно-заботлив и не слишком утруждал себя исполнением супружеских обязанностей. Она никогда не видела от него ласки, но не могла упрекнуть и в жестокости. Все её переживания и волнения были связаны только с воспитанием сыновей, с делами приходского совета и с кухней. Миссис Эдвардс била довольна своей жизнью и благословляла судьбу. Когда её муж внезапно потерял обычную уравновешенность, стал беспокойным, раздражительным, и то сидел, уставившись в пустоту, то нервно срывался с места и в гневе выбегал из дома, она вначале приписывала его состояние желудочным расстройствам, а потом решила, что у него не ладится на работе. Но однажды, случайно застав его в уборной, когда он сидел на унитазе и тихо плакал, она поняла, что её муж серьезно болен. Мистер Эдвардс поспешно загородил свои красные опухшие глаза от её изучающего взгляда. Ни травяные отвары, ни слабительные его не исцеляли, и у миссис Эдвардс опускались руки.
Если бы ещё совсем недавно мистер Эдвардс услышал, что человек его профессии вляпался в такую историю, он бы просто расхохотался. Но факт остается фактом: мистер Эдвардс, хладнокровию которого позавидовали бы бордельеры всех времен и народов, безнадежно, самым жалким образом влюбился в Кэтрин Эймсбери. Он снял для неё прелестный кирпичный домик, а затем передал его Кэтрин в полное владение. Он накупил ей всевозможных дорогих вещей, обставил дом с немыслимой роскошью и даже топил его немыслимо жарко. Ковры были чересчур толстые и пушистые, на стенах теснилось множество картин в тяжелых рамах.
За всю свою жизнь мистер Эдвардс не испытывал таких унизительных страданий. В силу своей профессии он настолько изучил женщин, что ни одной из них не верил ни на грош. Но Кэтрин он любил великой любовью, а любовь требует доверия, и его трепещущее сердце разрывалось на части. Сомневаться в ней он не имел права. Но он сомневался. Он надеялся купить её верность деньгами и подарками. В разлуке с ней его мучили подозрения, что в кирпичный домик тайком наведываются другие мужчины. Он теперь с огромной неохотой выезжал из Бостона проверять работу бригад, потому что Кэтрин в это время оставалась без присмотра. Он даже слегка запустил дела. Такая любовь посетила его впервые и чуть не стоила ему жизни. Но мистер Эдвардс не знал одного — и не мог знать, потому что Кэтрин никогда бы этого не допустила, он не знал, что Кэтрин действительно хранит ему верность в том смысле, что не принимает и не посещает другие мужчин. Для Кэтрин связь с мистером Эдвардсом была коммерческой сделкой, и относилась она к нему так же холодно и безразлично, как он к своим бригадам. И так же, как у него, у Кэтрин имелись свои приемы и методы. Прибрав его к рукам — а ей это удалось очень быстро, она тотчас повела себя так, будто её что-то не устраивает. Она старалась создать впечатление, что все время как на иголках, и мистеру Эдвардсу казалось, будто она в любую минуту может сбежать. Когда она знала, что он к ней придет, то нарочно заранее уходила из дома, а потом влетала сияющая и раскрасневшаяся, словно вернулась с невероятного любовного приключения. Она часто жаловалась, что на улице ей не дают проходу, что, не в силах совладать с собой, мужчины так к ней и липнут — то норовят дотронуться, то прямо раздевают глазами. Несколько раз она вбегала в дом задыхаясь от ужаса, потому что еле спаслась от какого-то погнавшегося за ней развратника. Бывало, мистер Эдвардс ждет её, а она, вернувшись лишь под вечер, объясняет: «Господи, да я просто ходила по магазинам! Должна же я иногда что-то себе покупать». И говорила она это таким тоном, будто врала.
Что до их постельных отношений, то она внушала ему, что полного наслаждения с ним не испытывает, у него маловато мужской силы, иначе он бы доводил её до экстаза. Её метод заключался в том, чтобы постоянно держать его в неуверенности. И она с удовлетворением отмечала, что у него сдают нервы и начали дрожать руки, что он похудел и глаза его часто стекленеют, как у безумного. А когда чутье подсказывало ей, что он вот-вот взбесится и обрушит на неё свою ярость, она забиралась к нему на колени, успокаивала и заставляла на мгновение поверить, что безгрешна. Убедить его она могла в чем угодно.
