Таинственный корреспондент: Новеллы - Марсель Пруст
Второе решение. Сделать три книги по 500 страниц, первая при» пом будет включать две трети всего объема в 700 страниц, вторая треть первого и треть второго, а третья книга в две трети второго тома{72}.
Думаю, что это решение, на котором мы должны остановиться, если невозможна разбивка па четыре книги по 350 страниц с отдельным обращением, но и в этом случае судить вам, о чем я уже сказал выше.
В общем, если подвести итог, месье, я полагаю, что совместная продажа нескольких томов совершенно невозможное дело; вся проблема заключается в разбивке по томам, каждый из которых должен быть как можно ближе к объему в 300–400 страниц, чтобы его можно было продавать отдельно»{73}.
Из письма следует, что сокращение романа «В сторону Свана» рассматривалось по инициативе Пруста (по настоянию его окружения, мнение которого сводилось, возможно, к мнению Луи де Робера). Из следующего письма Бернара Грассе, датированного 12 июля 1913 года, понятно, что Пруст выбрал второе решение: «Итак, если следовать тому, что мне было сказано по телефону, вы останавливаетесь на решении в 3 книги по 500 страниц{74}. Очевидно, что это одно из наилучших решений.
Я написал сегодня печатнику, чтобы он выслал мне верстку листа, как вы меня об этом просили.
То есть мы договорись, что вы мне вышлете корректуру первых 500 страниц, которые составят нашу первую книгу, после того как внесете все изменения, призванные обеспечить ее единство».
Вместе с тем следует отметить, что дробление «Содома и Гоморры» между продолжением «Стороны Германтов» и тремя томами следующего года вовсе не отвечает рациональному эстетическому проекту Пруста, как утверждалось порой в некоторых работах. Что дает понять капитальное свидетельство (мы это подчеркиваем), содержащееся в письме Гастона Галлимара Роберу Прусту, датированном 26 марта 1923 года, где высказывается предложение объединить в одном томе все, что относится к «Содому и Гоморре»: «Конечно, вы теперь знаете, в каких условиях и с какими трудностями осуществлялось издание сочинений Марселя. Учитывая его манеру работать, эту полную переплавку творения прямо в ходе производства, не было никакой возможности предвидеть, отдавая книгу в набор, каков будет ее объем, сколько в ней будет страниц».
Вот почему возникает предложение привести все в гармонию: «Мы ничего не будем менять в основных разделах книги […]. Я лишь предлагаю сделать том “Германтов" без начальных страниц “Содома и Гоморры", которые будут напечатаны вместе с продолжением этой части произведения.
Марсель иногда жалел, что присоединил эти страницы к предыдущей части{75}. Действительно, такой состав был произвольным. Причина могла быть в том, что так указывалась связь между всеми частями произведения, но сейчас эта последовательность общеизвестна, поэтому мне кажется, что будет разумно и согласно авторской воле, если мы вернемся к более рациональному изданию. Многие читатели жалуются, что не могут предоставить всем желающим книгу, чего можно было бы избежать. Кроме того, возникает сложность с названиями томов, и эта путаница сказывается на продажах».
Необходимо отметить моральное основание, которое заключается в том, чтобы вернуть самостоятельность третьему тому «Поисков» — роману «Сторона Германтов». Но, по всей видимости, в разговорах и утраченных письмах Пруст, дав понять, что речь не об отдельных романах, а о разделах, которые следует читать последовательно, отнюдь не думал остановиться на решении, принятом в 1921–1922 годах. Итак, издание в семи томах не было результатом посмертного решения, противоречившим устремлениям и эстетике писателя.
Крики ПарижаДо нас дошел живописный документ. Он свидетельствует о том, что, сочиняя знаменитый пассаж «Пленницы», где герой и Альбертина слушают из квартиры крики уличных торговцев{76}, Пруст поручил консьержу дома походить по улицам и записать эти крики. Подпись консьержа А. Шармеля позволяет датировать эту экспедицию приблизительно тем периодом, когда Пруст, изгнанный со своей квартиры на бульваре Османн, проживал в апартаментах Жака Пореля, сына актрисы Режан, в доме № 8-бис по улице Лоран-Пиша с 31 мая по 1 октября 1919 года. Шармель упоминается в письме к Жаку Порелю от 23 сентября{77}, последний рисует его в своих воспоминаниях как «восьмидесятилетнего консьержа, крашеного блондина, напоминавшего старого обнищавшего маркиза»{78}. В «Поисках» имя Шармель носит выездной лакей барона де Шарлю{79}, который хотел наградить этим именем Мореля{80}.
Вот что содержится в этих заметках: «С губной гармоникой или дудочкой идет пастух, наигрывая какие-то местные мелодии.
“Валенсианские апельсины, свежие валенсианские апельсины!”
Вот, милостивый государь, несколько наиболее распространенных криков, которые я смог запомнить, сожалею, что не могу воспроизвести жесты и, так сказать, неподражаемую интонацию, которые характеризуют эти крики.
Вот, например, идет точильщик, который звонит в колокольчик и кричит: “Ножи, ножницы, бритвы!”
Точильщик пил просто кричит: “Кому пилу поточить, вот вам точильщик!” Я рад, что могу направить вам эти заметки и прошу принять, милостивый государь, вместе с благодарностью уверения в моем глубочайшем к вам уважении.
А. Шармель
Различные крики Парижа.
«Бочки, новые бочки!»
«Стекольщик!» (Два раза.)
«Мидии, свежие, вкусные мидии!!»
«А вот скумбрия, свежая скумбрия!»
«Мерлан, мерлан, просто просится на сковородку!»
«А вот мокрица для наших птичек!»
С трещоткой: «Купим старье, тряпки, железо!»
С рожком: «Радуйтесь, сударыни, можно стулья
переплести. Вот вам плетельщик!»
С трубой: «Стрижем собак, подрежем у кошек
хвосты и уши!»
«Отличный сыр, отличный сливочный сыр!»
«Лелейте зелень, купите наши артишоки,
зеленые, елейные артишоки!»
«А вот зеленый горошек, ведро почти даром!»
«Зеленая фасоль, нежная, свежая!»
С трубой: «Починщик!
Клею фаянс, фарфор!
Чиню вещи из стекла,
Мрамора, хрусталя,
Золота, слоновой кости, гипса.
Чиню вещи старинные!»
