Лесли Хартли - По найму
— Кто тебя знает.
— Ты вспомни, разве я что-нибудь тебе говорила, когда ты приносил честно заработанные деньги — или даже не очень честно заработанные?
— Конечно.
— Когда же?
— Начать с того, что тебе не нравятся мои картины, а ведь это мой источник доходов.
— Может быть, мне и не нравятся твои картины, — возразила Констанция, — но я ничего не имею против того, чтобы тебе за них платили.
— Кое-кому мои картины нравятся, — угрюмо пробормотал Хьюи.
— Верю тебе на слово и очень за тебя рада, но неужели поклонники твоего таланта так богаты?
— В общем, мне опять кое-что перепало.
— От кого же, если не секрет?
— От Эрнестины.
Ледбиттер, который вез своих пассажиров обедать в Ричмонд, услышав имя, и бровью не повел, но весь обратился в слух.
— Она поручила тебе очередной портрет? — осведомилась Констанция тем непринужденно-равнодушным тоном, каким обычно спрашивают: «Ну как вчера повеселились?»
— Да. Ей понравился портрет мужа.
— У нее объявились новые мужья-покойники?
— Нет,-— сказал Хьюи.
— Она, кажется, обожает своих родственников и живет одними воспоминаниями — во всяком случае, раньше за ней это водилось. Наверное, у нее померла любимая тетушка, память о которой она собирается с твоей помощью увековечить?
— Нет, — отозвался Хьюи, почувствовав, что его спутница сгорает от любопытства, а потому не торопясь раскрывать карты. — На сей раз она хочет, чтобы я поработал с живой натурой.
— Весьма опрометчивый шаг с ее стороны! Ты только не обижайся, пожалуйста, Хьюи. Просто мне не терпится узнать, кто твой объект.
— Угадывай с трех попыток.
— Не будь такой занудой. Мне совершенно не хочется заниматься гаданием, а кроме того, я не знаю, кто ее друзья, хотя, как и все богатые женщины, она явно не испытывает в них недостатка.
— Друзья тут ни при чем, — сказал Хьюи.
— Ни при чем? Но если не друзья... Что за удивительный альтруизм! Я чуть было не сказала — что за дурацкий альтруизм. Но вовремя спохватилась.
— Альтруизмом здесь и не пахнет, — сказал Хьюи.
— Правда? Тогда, может быть, ей взбрело в голову подарить публичной картинной галерее портрет кого-нибудь из наших великих людей?
— Нет, это отнюдь не друг, — заговорил Хьюи, сделав вид, что не расслышал последней фразы Констанции. — У нее с Эрнестиной достаточно непростые отношения.
— Так значит, это женщина? Хьюи, умоляю, не томи меня!
— Это сама Эрнестина.
Наступила пауза, во время которой Констанция пыталась справиться с нахлынувшими чувствами. То же самое делал и Ледбиттер.
— Господи, почему же я сразу не догадалась? — наконец сказала Констанция. — Наверное, потому что в глубине души мне очень не хотелось услышать такой ответ. Но, дорогой мой, это же замечательно. Я тебя поздравляю. Это может стать для тебя началом новой жизни — в самых разных отношениях. Я так за тебя рада.
Она повернулась к нему, и, как и предполагал Ледбиттер, последовали объятия и поцелуи.
— Впрочем, я немножко ревную, — заметила Констанция, когда они вернулись в исходное положение.
— Почему это? — не понял Хьюи.
— Да так — ты ведь с нее пишешь портреты...
— Ты не имеешь права ревновать, — возразил Хьюи, явно гордясь своим умением парировать колкости спутницы. — Ты ведь не разрешаешь мне написать твой портрет.
— Не разрешаю и не разрешу, — сказала Констанция. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы моя любовь угасла.
— Спасибо! — буркнул Хьюи. — Большое спасибо. Но в таком случае у тебя тем меньше оснований быть ревнивой. А что, если Эрнестина ищет повода разлюбить меня?
— Ты зовешь ее Эрнестиной? — вдруг забеспокоилась Констанция.
— Я уже сообщал тебе об этом.
— Откровенно говоря, я не так уж и ревную, — сказала Констанция. — Она не из тех, кто влюбляется.
— Почему ты так думаешь?
— По-моему, мы уже это обсуждали. Раньше она жила призраками прошлого, а теперь живет призраками настоящего.
— Ты не совсем права. За последнее время она сильно изменилась.
— Не благодаря ли тебе?
— Нет, на нее повлияло что-то другое.
— Или кто-то?
— Она сказала, что с ней случилось потрясение.
— Какое же? Приятное?
— Она не уточнила.
— Значит, она кое-что от тебя все-таки скрывает?
— Да, но теперь она рассказывает о себе гораздо охотнее, чем прежде. Она как бы осознала свое «я», стала полноправной личностью. Раньше она витала в облаках, строила какие-то туманные теории. Сейчас она твердо стоит на земле.
— В каком же виде ты собираешься ее изобразить? Твердо стоящей на земле?
— Нет, лежащей на кушетке.
— В стиле мадам Рекамье?
— Я так и знал, что ты это скажешь. Просто так ей гораздо удобнее позировать.
— Какой ты заботливый! В самом деле — если у нее было потрясение, то ей лучше полежать. Что же с ней стряслось? Наверно, кто-то сказал ей: «Брысь!»
— По ее словам, это результат одного эксперимента, и во всем виновата она сама.
— Мы всегда сами виноваты в том, что с нами происходит, — изрекла Констанция. — Она случайно не рассказывала тебе, что это был за эксперимент и над кем она экспериментировала?
— Дорогая, тебе всюду мерещатся личные отношения, — сказал Хьюи, на что Констанция состроила гримаску. — Она не говорила, что тут замешан кто-то еще. Я как раз заканчивал работать, вдруг врывается она, мечется взад и вперед, вся в страшном смятении, места себе не находит, на ней совершенно лица нет, затем, видя мое недоумение, наконец, сообщает, что за день до этого с ней случилось потрясение, от которого она никак не может оправиться, и что виновата во всем она сама. Я выразил надежду, что обошлось без травм и переломов, но она меня успокоила: потрясение внутреннего характера — результат затеянного ею эксперимента, который принес ей (ее нервам, надо понимать) много пользы, но теперь она выбита из колеи, потому что совершенно не предполагала, что дело примет такой оборот.
— На то оно и потрясение, что его невозможно предугадать, — философски заметила Констанция.
— Кроме того, она призналась, что повела себя не самым лучшим образом и теперь очень раскаивается. Она обожает быть виноватой. Я уже объяснял ей, что надо уметь себя прощать.
— На ее месте я бы взяла у тебя несколько уроков. Ты это делаешь очень неплохо.
— Просто я стараюсь не забывать и про свои положительные качества, в чем, кстати, мне очень помогает Эрнестина. Она обожает также благодарить. Корить себя и благодарить других — это у нее род недуга.
— Смотри, не заразись. Я этого не переживу.
— Почему это?
— Le bel homme sans merci?[8] Ну что ж, большое спасибо, Констанция, большое спасибо.
— Но за что же все-таки благодарит тебя Эрнестина?
— За то, что я существую. Кроме того, ей очень понравился портрет, особенно глаза — она сказала, что муж именно так и смотрел на нее, а теперь она смотрит на него, и ей кажется, что он рядом. Она еще добавила, что теперь думает о нем со спокойной душой, даже с удовольствием — хотя временами ее и посещает печаль, но больше не мучит, как раньше. Потом она немного замялась и спросила, не могу ли я написать ее портрет.
— Роковое замешательство, — сказала Констанция. — Кто же предложил лежачую позу?
— В общем-то я, — признался Хьюи. — Я сказал: «А может быть вам прилечь?» — и она тут же, как послушный ребенок, улеглась на кушетку. Неделю назад об этом не могло быть и речи.
— Женщины не решаются на такое в твоем присутствии?
— Только натурщицы, другие, как правило, нет, если конечно...
— ...не почувствуют вдруг недомогание? Ну хорошо, к твоему неописуемому удивлению, Эрнестина легла, а ты...
— А я увидел, что ей это очень идет — готовый образ, — и сказал: «Вот и прекрасно. Я начинаю работать».
— А ты уже и холст припас? Ты все заранее предвидел?
— Нет, я просто взял листок бумаги и стал делать набросок. Теперь, когда она убрала шторы, в комнате стало гораздо больше света.
— Она убрала шторы?
— Тюлевые убрала. Тяжелые парчовые остались. Говорит, что сделала это сразу после своего исцеления. Она сказала: «Я хочу видеть мир, и пусть мир видит меня».
— Даже когда она лежит на диване?
— С улицы видно, что происходит в комнате, только если там горит свет — как в машине.
— Ну тогда другое дело...
— Я пишу ее в стиле Maja Vestida[9] — с руками, закинутыми за голову.
— Что общего у Эрнестины с этой отважной обольстительницей?
— Во всяком случае, в последнее время у нее появилось некоторое сходство.
— Кстати, правда ли, что герцогиня Альба была любовницей Гойи?
— Думаю, что да. Надеюсь, что да. Но скажи честно, Констанция, ты и в самом деле ревнуешь?
— Нет, конечно, хотя мысль о том, что ты запираешься с этой богатой, хоть и невеселой вдовой, не приводит меня в восторг, даже несмотря на то, что она еще не пробудилась до конца от своей спячки. Кстати, почему бы тебе не изобразить ее в виде Спящей Красавицы?
